Русские инородные сказки - 4 - Фрай Макс (первая книга .TXT) 📗

— Однако это уже пахнет нарушением соглашения! — сказал Жохов директору не без иронии. — Ну что, может все-таки того?

Директор даже не стал его ругать: просто посмотрел, как на маленького мальчика, и устало сказал:

— Ну чего — того, Жохов? А вот если они тебя так — того?

— Я об этом и говорю, — покачал головой Жохов. — Слушайте, так же никто не делает. Все нормальные люди травят их — и с концами. И ничего страшного. Они привыкли к такому обращению. А вы тут какой-то ложный гуманизм разводите.

— Еще одно слово, — сказал директор, — и ты уволен…

Но Жохов на сей раз не испугался.

— Ах, вот как, — мягко сказал он. — Вот так, значит…

И удалился, крадучись. После того явственно стали замечать, что фирма разделяется надвое. Жохов поспешно строчил бумаги, и только голова его с вихром, склоненная, была из-за них видна. Он стал похож на пирата. Хлынов в нерешительности ходил от него до директора и обратно.

— Они требуют улучшения жилищных условий, — объявил повторно приглашенный спец, вылезая из дыры после беседы с крысиным королем.

— Будет им улучшение, — пообещал директор. — Морозы крепнут; надо же им как-то питаться.

На следующее утро после улучшения жилищных условий дамы заметили, что появилась новая разновидность крыс: эти новые были мельче и агрессивнее.

— С Сенной привели, на дармовщинку-то, — пояснил Бросаев.

— Ты спеца напустил на наше учреждение? — Жохов поднял на него свирепые глаза от бумаг. — Теперь ему половина прибыли отходит, а фирма загнется скоро, не столько от крыс, сколько от директорского комплекса вины…

— Мое дело — сторона, — заметил Бросаев. — А спец и правда что-то перемудрил.

Перемудрил — не то слово. После общения с ним, да еще двукратного, крысы возомнили о себе столько, что, видимо, произвели там, у себя, революцию, и решили во всем походить на людей. Они потребовали публичности власти, гражданских свобод и социальных гарантий многодетным, после чего демографическая обстановка накалилась до предела. Редкий сотрудник не находил у себя в кармане выводок крысят. Они перестали бояться людей, выходили неспешно, почесываясь.

Стоял декабрьский полдень, небо за окном сомкнулось, белое и низкое, и дышать на улице стало нечем. Директор Ваграмян пригласил Хлынова и Жохова к себе в кабинет и запер двери.

— Что это трещит? — прошептал он

— Что трещит? — спросил Бросаев. — Тишина…

Но треск был явственный, он нарастал и вновь уменьшался, он был, он тек, и куда денешься от него?

— Что трещит? Тишина? Да какая на хрен тишина… Это крысы.

Треск и писк разросся, он был рядом, он проникал и в окна, и в двери. Мутный запах волнами разносило по учреждению. Стены качались неверными волнами.

— Послушайте, вы сегодня видели Бросаева? — шепотом спросил директор.

— Нет, — пряча глаза, ответили Жохов и Хлынов. — Да и никого мы сегодня не видели…

— Но ведь это ужасно, — шепнул Ваграмян.

— Ужасно, — усмехнулся Жохов. — С самого начала надо было правильно действовать. Надо было их мочить, а не рассусоливать. А вы, директор, проявили…

Что именно директор проявил, Жохову не удалось досказать, потому что там, в коридоре, со всех сторон усилился зловещий треск. Он был уже у самой двери кабинета.

— Заприте-ка на засов, — передернулся Ваграмян.

Хлынов подошел к двери и вдруг увидел просунутую в щель под нею какую-то бумагу.

— Смотрите, — сказал он. — Они нам ультиматум предъявляют.

Уважаемые господа, с вами говорит представитель правительства крысиной колонии. Мы имеем предъявить вам ультиматум. Ввиду того, что в результате опрометчивых действий директора фирмы Ваграмяна некоторые из наших сородичей пали жертвами его преступной халатности, будучи разорены и зацементированы под весами, а также ввиду того, что демографическая и социально-экономическая ситуация по-прежнему оставляет желать лучшего, мы предъявляем вам ультиматум… Там, за дверью, ждут те, кто имеет полное право на долю в управлении фирмой.

— Какую долю! — всплеснул руками директор Ваграмян. — Совсем обнаглели!

— В противном случае вам придется выдать им господина Ваграмяна, который угрожает стабильности и миру на нашей фирме, — дочитал ультиматум Хлынов.

Ваграмян побледнел.

— Крыски! — закричал он, всплеснув руками. — Крысочки мои! Мы же с вами… Я же для вас… — Ваграмян всплеснул руками и выскочил в коридор.

Там сзади ему в шею впилось что-то острое и мягкое, — круги поплыли у директора перед глазами, подхватило его крепко, с обеих сторон, и он еще успел увидеть, как разверзается под ним пол, и как навстречу ему поднимаются скользкие серо-коричневые волны «другой цивилизации». Сидевшие за столом невольно прислушались: из коридора послышался его же, Ваграмяна, жуткий, длинный вопль, перешедший в визг, мягкий грохот и звук чего-то не то рвущегося, не то трещащего. Хлынов побледнел.

— Вот! — сказал Хлынов шепотом. — Вот. Только пойди раз на уступки, с косточками сожрут.

— В сущности, всё, — сказал Жохов.

Помолчали еще минутку, а потом Хлынов спросил:

— Как будем уходить?

На часах было уже около одиннадцати вечера;

— Никак, — сказал Жохов.

— У-у, ультиматум, — выругался Хлынов.

— Бросаева жаль, — сказал Жохов. И издевательски заметил: — Другая цивилизация!

И, повернувшись в благородном темпе, громко сказал:

— Эй, вы там, за дверями! Никуда мы не уйдем. Это наш дом, наше хозяйство и наша жизнь. А вы убирайтесь! Не запугаете…

Хлынов зажал ему рот и торопливо закричал:

— Крыски, не слушайте, родненькие!.. Ты что, рехнулся, они же нас сейчас съедят, — шептал он Жохову.

— Наплевать мне! — орал Жохов через ладонь.

— Крыски, хотите, я вам его выдам? Он вас убить хочет, крысяточек замучить… Я вам его выдам, а вы меня за это отпустите… Ну? Да? Да?

Дверь распахнулась, свет погас.

Виктория Головинская

Сказки для девочек разного возраста

С утра Люсе хандрилось. Понурившись, Люся сидела на табуретке возле кухонного стола, уставясь на пыльный подоконник. Табуретка больно вонзалась неудобными краями в Люсины ноги, подоконник был как булка изюмом усыпан трупиками мух и паучат, но так даже и лучше, и пусть, и вот ну всех нафик, и солнце ваше дурацкое.

А окно бы давно пора помыть; весна, уборочная лихорадка, Люсины соседи справа и снизу уже выскребли газетными четвертинками свои стеклянные четырехугольники. Люсе чудилась в этом какая-то особая гармония. Вчера, за ужином. А сегодня ей хандрилось.

Соседка слева окна мыть не любила, вместо этого она задумчиво курила на балконе, стряхивая пепел прямо так, по ветру, презрительно щурясь на стайку надаренных пепельниц, сваленных тут же, на балконе, в углу. Соседка была поэтессой в толстом журнале без картинок и часами стучала на машинке — давно, когда Люся ещё в школу ходила. Иногда она зазывала мелкую вёрткую Люсю на чай с мятой и отрывисто читала ей длинные заунывные оды. Люся дула в чашку и разглядывала скатерть. Но маленьких барабанных ударов клавиш из-за стены давно не было слышно — или нафталинная муза оставила соседку, или наоборот, приотряхнулась, взмахнула лаврушечным веночком да и наколдовала компьютер. Люся не знала. Да и что ей до соседки. Когда хандра.

Неудержимо хотелось трагедии.

И непременно с пафосом.