Тихие воды - Дорн Алиса (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
— Замечательно! Надеюсь, вы не откажетесь мне немного помочь?
Пользуясь в течение долгого времени гостеприимством семьи Эйзенхарт, я не нашел в себе силы отказать ему. Поэтому после обеда я направился обратно на кампус, прямиком в университетский морг, где хранились тела перед тем, как они попадали на лабораторный стол. К моему удивлению, там я обнаружил сержанта Брэмли, нетерпеливо шмыгавшего веснушчатым носом (температура в морге и летом заставляла посетителей вздрагивать от холода, зимой же она редко поднималась выше нуля). При виде меня Брэмли вытянулся и встал по стойке смирно.
— Детектив Эйзенхарт велел мне дождаться вас, сэр, и ответить на все ваши вопросы, сэр, — отрапортовал он.
Мне было неизвестно, какие обстоятельства забросили Шона Брэмли в Гетценбург. Судя по фамилии он происходил из Вейда, островного графства на юге Империи, но сходство с сэром Эйзенхартом было очевидно. Артур-Медведь, покровительствовавший им, наделил их обоих поразительно схожей, несколько неуклюжей и дубоватой, манерой держать себя, что даже несмотря на различия во внешности их близкое родство нельзя было не заметить — если это только возможно, Шон был больше похож на сэра Эйзенхарта, чем его собственные дети. Поэтому по прибытии в Гетценбург я воздержался от вопросов и принял за аксиому, что Брэмли — еще один из бедствующих родственников, которых Эйзенхарты в своем стремлении опекать всех членов своей семьи взяли под крыло, и никогда не спрашивал его, так ли это. Наша разница как в возрасте, так и в жизненном опыте препятствовала близкой дружбе, поэтому единственное, что я знал о нем — так это то, что на семейном совете было решено, что от него выйдет толк в полиции, в результате чего Брэмли поступил в должности сначала патрульного, а потом и сержанта в непосредственное распоряжение детектива Виктора Эйзенхарта. И то, что в общении по службе он испытывал необъяснимое пристрастие к слову "сэр".
— А что, у меня должны быть вопросы?
— Никак нет, сэр.
Лицо сержанта Брэмли приняло страдальческое выражение, которое я понял, как только откинул простыню с трупа.
— Это что, шутка?
— Никак нет, сэр, — повторил сержант, старательно отводя глаза от обезглавленного тела.
В нашем безумном мире, где люди обладают не большей волей, чем марионетки в руках кукловода, Духи решают, кому и когда умереть. И хотя это не означает, что человек не может убить подобного себе, это приводит к тому, что убить кого-то окончательно довольно трудно. Если Духи посчитают, что чья-то судьба оборвалась слишком рано, они не погнушаются с помощью своих верных слуг-Дроздов вернуть их в наш мир — столько раз, сколько потребуется, если только повреждения, нанесенные телу, это позволят; на войне я знал одного человека, которому повезло вернуться с того света ни много ни мало как шесть раз. Двумя верными способами упокоить человека навсегда было сжечь его заживо или обезглавить (что, возможно, объясняет, почему в криминальной статистике убийства занимают столь ничтожный процент, ведь оба эти метода не особо просты в исполнении), поэтому, как читатель понимает, Эйзенхарт поставил передо мной невозможную задачу.
— Не понимаю… Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Я не могу оживить человека без головы. Даже Духи не в состоянии дать ему второй шанс!
Под моим взглядом Брэмли некоторое время помялся и выдал настоящую причину появления в лаборатории безголового трупа:
— Детектив Эйзенхарт просит вас сделать повторное вскрытие, сэр, — по его глазам я понял, что слово "просит" вряд ли входило в оригинальную формулировку. Слегка пожавшись, он протянул мне папку из коричневого картона. — А это отчет о первичной аутопсии и медицинская карта погибшего.
— Это невозможно, — отрезал я. — Он прекрасно знает, что я не судебный медик и никогда им не был. И потом, он просил моей помощи, как танатолога!
— О, сэр… — сержант Брэмли тяжело вздохнул и сделал попытку объяснить мне само разумеющееся. — Но ведь этого он не говорил, верно, сэр?
У меня появилось ощущение, что происходящее является дурным розыгрышем. Да, Эйзенхарт не утверждал, что ему требуется помощь в насильном оживлении жертвы. Но предлагать провести судебную экспертизу человеку без опыта и соответствующей лицензии (без врачебной лицензии в принципе, если говорить откровенно, поскольку моя была аннулирована, как только меня доставили в военный госпиталь) было форменным безумием.
— Детектив Эйзенхарт просил передать, что ему известно, что судебная медицина входит в программу военно-медицинской академии, сэр. Он уверен в ваших способностях и велел также напомнить вам, что вы дали слово ему помочь, и будет крайне неловко, если вам придется нарушить это обещание.
Я почувствовал себя глупо: ситуация уже явно выходила за грань абсурда. Что ж, если Виктору так хотелось, чтобы я осмотрел тело, я мог это сделать. В конце концов, вряд ли меня ждали проблемы, учитывая, что просьба исходила от сына начальника полиции, а в ином случае… в ином случае, чувствовал я, Эйзенхарт от меня все равно не отстанет, пока я не соглашусь помочь ему. Вздохнув, я взял у сержанта папку и, заметив цвет его лица, приближавшийся к салатовому, предложил ему подождать меня в коридоре.
— Спасибо, сэр, — просиял Брэмли и, выходя из морга, добавил. — Детектив Эйзенхарт велел вам передать ему результаты вскрытия завтра в два часа в кафе "Вест", сэр.
Кафе "Вест" встретило меня мраморными колоннами и латунной вязью каштановых листьев, покрывавших потолок. Осмотревшись, я обнаружил Виктора на полукруглом диванчике в углу зала. Перед ним уже стояла тарелка с мясным блюдом, которое он поспешно приканчивал.
— Нет-нет, вы как раз вовремя, это я пришел раньше, — Эйзенхарт перехватил мой взгляд, брошенный на часы. — Простите, что заказал без вас, но такова моя работа: никогда не знаешь, когда удастся поесть.
Я пожал его руку и сел напротив. Тотчас к нам подлетел официант, готовый принять мой заказ.
— Возьмите мароновый суп и олений шлёгель, — посоветовал мне детектив, — они сегодня особенно удались.
— "Мароновый" — это из каштанов? — в замешательстве от местного диалекта я согласился на предложенные мне блюда, в то время как Эйзенхарт попросил себе еще порцию черного кофе.
— Из чего же еще.
— А… шлегель?
— Задняя нога. Ладно, — Виктор выудил из-под лежавшего на стуле пальто папку, содержавшую материалы расследования, и положил ее на стол, — перейдем к делу.
— Перейдем, — мрачно согласился я. — Начнем с того, как вам пришла в голову идея использовать меня в качестве судебного медика. Вам известно, что это не только бессмысленно, но и противозаконно?
На Виктора мое возмущение не произвело впечатления.
— Ерунда, — отмахнулся он. — До тех пор, пока вы не соберетесь свидетельствовать в суде в качестве патолога, это вполне даже законно. А на свидетельское кресло вас вызывать никто не станет. К тому же, вы изучали судебную медицину…
— Вряд ли два курса можно считать достаточным образованием, — заметил я.
— … и ваши… проблемы в данном случае не имеют значения: даже если вы разрежете что-то не так, он уже не будет против. Послушайте, — Виктор устало потер лицо, — я знаю, эта была не самая тривиальная просьба. Но попробуйте понять и меня. У меня есть дело. И мне нужно в нем разобраться. Старик Гоф уже не может работать как раньше, а Петерс — это его ученик… вы уже видели студентов на вашем факультете, вы можете представить себе его уровень знаний.
Мысленно я ему посочувствовал. Все, кто находился под покровительством Змея, и все, кто обладал достаточным умом, обучались в специализированных медицинских учреждениях. На врачебные факультеты многопрофильных университетов шли остальные: ленивые, глупые, интересовавшиеся жалованьем врача больше, чем профессией. То, что Гетценбург, несмотря на статус промышленного центра Империи, оставался провинциальным городом, лишь усугубляло ситуацию. Эйзенхарт тем временем продолжал:
