Месть валькирий - Емец Дмитрий Александрович (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Мефодий еще часа полтора просидел над книгами и, потянувшись, встал. Все. Выполнено все намеченное. Такое бывает нечасто, и, значит, сегодня можно над собой больше не измываться.
Он открыл дверь и вышел в гостиную – помещение неправильной геометрии, напоминающее хорошо побитый четырехугольник. Справа – лестница вниз. Слева – комната Евгеши Мошкина. По диагонали – дверь Наты. Прямо напротив Мефодия, рядом с зеленым диваном (некогда на нем кого-то ласково придушили подушкой, без чего бы диван никогда не попал сюда) комната Петруччо.
Даф, переехавшая от Зозо, жила еще выше, на чердаке. Вечерами оттуда доносились грустные звуки флейты, и комиссионеры, роняя чернильные слюни, бросались писать доносы. Лигул бережно подшивал доносы в папку, однако хода им пока не давал. Придерживал до поры. Даф нужна была ему для хитроумных комбинаций, которые он выстраивал, как шахматист дальновидно выстраивает партию.
Посреди гостиной у большого окна стоял Мошкин и сосредоточенно, одной силой мысли, выводил на стекле ледяные узоры. Получалась нечто причудливое, мало на что похожее. Точно задорное, щекастое, снежное лицо хотело заглянуть в окно и вдруг расплющилось о стекло. Последнее время Мошкин основательно увлекся рисованием на стекле и ледяными скульптурами. То, что на дворе был май, Евгешу мало волновало. При желании он смог бы рисовать изморозью даже на кипящем чайнике.
Евгеша был так увлечен, что Мефа не заметил. Заметив же, немедленно превратил рисунок в пар. Чаще Мошкин предпочитал рисовать изморозью у себя в комнате, но там окно было меньше, чем в гостиной. За десять месяцев, прошедших с тех пор, как Лигул выпустил Арея из Тартара, Мошкин стал выше и шире в плечах. Правда, привычку задавать вопросы в стиле: «А я сегодня завтракал?» не утратил. Недавно ему исполнилось четырнадцать, столько же, сколько Мефодию, Нате и Петруччо, родившимся с ним в один день. С тех пор, как Лигул отпустил Арея из заточения в Тартаре, прошло десять месяцев.
– Ну и зачем? По-моему, было неплохо, – с сожалением сказал Мефодий.
– Что, правда? – воспрянул Мошкин. Как многие небесталанные люди он был бесконечно (и скрыто) самолюбив и, одновременно, столь же бесконечно не уверен в собственных силах.
– Угум, – кивнул Буслаев.
По лицу Евгеши он видел, что тот уже жалеет о том, что уничтожил рисунок.
– А я почему-то не люблю, когда кто-то смотрит. Хочется под пол провалиться! – сказал Мошкин с печалью.
– Прямо сразу и под пол? Так что же не проваливаешься? – заинтересовался Мефодий.
Технически это было вполне реально. Всего только и требовалось, что, сосредоточившись, мысленно начертить руну.
– Да ну… дыра в полу… дым… вонь… чинить заставят! – Мошкин грустно смотрел на растаявшую воду, стекавшую по подоконнику. Взглядом он собрал ее и отправил в стакан.
– Ты не врал, что было неплохо? – спросил он недоверчиво.
– Класс! – заверил его Меф.
Мошкин был ему симпатичен, и он покровительствовал ему, защищая от наездов колючего на язык, вечно взъерошенного Чемодана. Под этим сугубо для личного употребления прозвищем давно таился господин Петруччо, творец, покровитель и друг контуженного по жизни Зудуки.
Кстати, именно его хитрая физиономия просунулась в эту минуту в пропиленный лаз из комнаты Петруччо. За поясом у Зудуки торчал неизменный пистолет. Мягкие же руки волокли коробку, подписанную «СахОр». Надпись была сделана фломастером, и эта деталь сразу насторожила Мефодия. Убедившись, что Буслаев на него не смотрит (Меф незаметно наблюдал за ним боковым зрением), Зудука с независимым видом подошел к его ногам, поставил рядом коробочку с «сахОром» и торопливо нырнул в свой лаз. Мефодий немедленно наклонился, поднял коробку, набитую, как оказалось, спичечными головками, и сразу обнаружил тлеющий фитиль. Подождав, пока фитиль прогорит до половины, он присел, просунул коробку в лаз к Зудуке и стал караулить. Мгновение спустя запаниковавший вредитель вылетел в гостиную и сразу был схвачен за ногу ожившим этого Буслаевым.
– Ну что, Буратино, попался? Поиграем в игру: однажды Карабас-Барабас купил циркулярную пилу? – кровожадно предложил Меф.
Зудука, висевший ногами кверху, замотал головой.
– В другой раз, когда решишь меня взорвать, напиши на коробке «сол». Тогда, может, я поверю! – посоветовал Мефодий, отпуская его.
В комнате Чимоданова долгожданно полыхнуло. Дверь открылась от взрыва. Ссутулившись, почти скорчившись, над маленьким столиком кардинала Мазарини – натуральная реклама сколиоза, кифоза и лордоза – склонился хозяин комнаты Петруччо. Он даже не оглянулся. Взрывы были для него делом привычным. За исключением тех случаев, когда Зудука минировал больше двух ножек его стула разом, Чимоданов не обращал на проделки своего монстра внимания.
Петруччо был занят самым увлекательным и самым графоманским занятием из всех существующих в подлунном мире – законотворчеством. Определенная склонность к этому была у Чимоданова и прежде. Теперь же из него активно выковывался сложившийся бюрократ из той их части, что мечтает о преобразованиях. Кроме законов в чистом виде, он изобретал всевозможные постановления, правила и памятки, копии которых отсылал в Тартар Лигулу. На стенах комнаты, пришпиленные кнопками, висели бумажки в духе: «Проект улучшения работы мрака (3 этапа)», «Компьютеризация канцелярии Тартара», «Создание единой базы данных по находящимся в умыке эйдосам», «Правила поведения темного стража в местах со светлой репутацией». Там же, на стенах, можно было обнаружить разрозненные листы из двух философских трактатов, принадлежавших тому же автору. Первый назывался: «Может ли абсолютное зло подать милостыню нищему, если впоследствии это не приведет к роковым для света последствиям?» и второй: «Становится ли серое черным без помощи извне?»
Читал ли Лигул присылаемые ему во множестве бумажки или нет – сказать не берусь. Однако, если читал, то, скорее всего, был доволен энергией своего младшего служащего.
«Ему следовало бы запретить рождаться со мной в один день!» – со вздохом думал иногда Мефодий. С его точки зрения, Чимоданов куда больше подходил для управления Тартаром, чем он сам. Если допустить, конечно, что мраку нужен был глава-чиновник, а не глава-воин.
– Убирайтесь и закройте за собой дверь! Подчеркиваю: я занят! – сказал Чимоданов, не оборачиваясь и продолжая писать. Он писал и попутно обкусывал ноготь на левой руке, должно быть, черпая из него кальций пополам с вдохновением.
Мефодий посмотрел на его затылок, и ему захотелось запустить в него чем-нибудь в меру тяжелым.
– Нечего закрывать. Взрывать надо меньше, – сказал он.
Чимоданов поверил и, перестав писать, озабоченно обернулся. Дверь, хотя и потемневшая, висела надежно, в чем Петруччо и убедился.
– Очередная дебильная шуточка? Подростковый юмор и все такое? – спросил он с досадой.
Меф не стал вдаваться в подробности.
– Эйдос за испуг! Всего хорошего! – сказал он и вслед за Мошкиным вернулся в гостиную.
Петруччо задумчиво посмотрел на обкусанный палец, проверяя, нет ли где перспективного кусочка для зубов. Мысли его щелкали четко и верно, как костяшки счетов. Даже не мысли, а целые блоки взаимосвязанных, крепко спаянных цепочек, где каждая предыдущая вела следующую за веревочку ассоциаций. Не исключено, что в голове его в данную минуту вызревал трактат на тему: «Можно ли говорить „всего доброго?“ слуге мрака, и не будет ли обращение „всего злого“ – слишком банальным и очевидным?»
Внезапно снизу, из приемной, раздался зычный голос Арея, созывавшего всех к себе. Мефодий вопросительно посмотрел на Даф, которая как раз спускалась по лестнице, ведущей с мансарды. На шее у нее, смирный, как вылезший лисий воротник, висел Депресняк. Котик был сыт и настроен весьма благожелательно. Однако Зудука все равно на всякий случай юркнул за диван. Депресняка он побаивался.
– Ты слышала? Арей, похоже, вернулся, – сказал Мефодий.
