Король-олень - Брэдли Мэрион Зиммер (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
— Доброе утро, матушка, — сказал он. — Я набрал для тебя ягод. А в кладовке есть сливки. Если хочешь, я сбегаю и принесу тебе.
Моргауза посмотрела на ягоды в деревянной чаше — душистые, еще не просохшие от росы.
— Ты очень заботлив, сын, — отозвалась она и, усевшись, обняла мальчика и привлекла к себе. Совсем недавно он в подобных случаях забирался к ней под бок, и она угощала его ягодами и горячими лепешками, а зимой кутала в свои меховые одеяла. Ей недоставало этого ощущения — льнущего к ней теплого детского тельца, — но Моргауза считала, что мальчик уже слишком взрослый для этого.
Гвидион отстранился сам и пригладил волосы — он терпеть не мог ходить растрепанным. В этом они были схожи с Моргаузой; она с самого детства отличалась аккуратностью.
— Ты встал в такую рань, милый, и отправился за ягодами, чтобы только порадовать свою старую матушку? — произнесла королева. — Нет, сливок мне не нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы я стала толстой, как свинья, верно?
Гвидион склонил голову набок, словно присматривающаяся к чему-то птичка, и задумчиво взглянул на Моргаузу.
— Это неважно, — сказал он. — Ты все равно будешь красивой, даже если растолстеешь. При дворе есть женщины — та же Мара, например. Она не толще тебя, но все вокруг зовут ее «толстой Марой». Но ты почему-то не кажешься такой большой, как на самом деле. Наверно, потому, что всякий, кто посмотрит на тебя, видит только, какая ты красивая. Так что ешь сливки, если тебе хочется, матушка.
«Сколь удивительно слышать такой точный ответ из уст ребенка! Да, мальчик растет и начинает превращаться в мужчину. Пожалуй, он будет подобен Агравейну и никогда не станет особенно высоким — сказывается кровь Древнего народа. И, конечно же, рядом с великаном Гаретом он всегда будет казаться отроком, даже когда ему сравняется двадцать! Мальчик умылся и аккуратно причесался; видно было, что он недавно подстригся».
— Как ты замечательно выглядишь, милый, — сказала Моргауза, когда мальчик быстро и аккуратно взял ягоду из чаши. — Ты сам подровнял себе волосы?
— Нет, — отозвался Гвидион. — Я велел мажордому меня подстричь. Я сказал, что мне надоело ходить лохматым, как собака. Лот всегда был чисто выбрит и аккуратно подстрижен, и Ланселет тоже, пока жил здесь. Я хочу выглядеть, как благородный человек.
— Ты так и выглядишь, радость моя, — сказала Моргауза, глядя на маленькую смуглую руку. Рука была покрыта царапинами и въевшейся грязью, как у всякого непоседливого мальчишки, но Моргауза заметила, что Гвидион явно старательно вымыл руки, вычистил грязь из-под ногтей и подрезал их. — Но почему ты сегодня надел праздничную тунику?
— Почему я надел праздничную тунику? — с невинным видом переспросил Гвидион. — Да, действительно. Ну… — Он на мгновение умолк. Моргауза знала, что, какова бы ни была причина, заставившая его так поступить, — а причина наверняка имелась и, возможно, достаточно серьезная, — она об этом никогда не узнает. В конце концов, мальчик спокойно пояснил:
— Моя другая туника промокла от росы, пока я собирал для тебя ягоды, госпожа. — Затем он вдруг произнес:
— Мне кажется, матушка, что я должен бы возненавидеть сэра Ланселета. Гарет с утра до ночи только о нем и твердил с таким почтением, словно это бог.
Моргаузе вдруг вспомнилось, что хоть она и не видела Гвидиона плачущим, но, тем не менее, когда Гарет уехал на юг, ко двору короля Артура, мальчик сильно по нему тосковал. Моргаузе Гарета тоже недоставало: это был единственный человек, который имел влияние на Гвидиона и способен был одним лишь словом призвать мальчика к порядку. С тех пор, как Гарет уехал, не осталось никого, к чьим советам Гвидион прислушивался бы.
— Я думал, что он окажется важным самодовольным глупцом, — сказал Гвидион, — а он совсем не такой. Он так много рассказал мне о маяках, что, наверно, и сам Лот столько не знал. И он сказал, что, когда я подрасту, мне следует приехать ко двору Артура и там, если я буду вести себя как хороший и честный человек, меня посвятят в рыцари.
В глубоко посаженных темных глазах мальчика промелькнула задумчивость.
— Все женщины твердят, что я похож на него — и спрашивают меня, а я злюсь, потому что не знаю, что им ответить. Приемная матушка, — подался вперед Гвидион. Темные мягкие волосы упали на лоб, придав спокойному личику непривычно уязвимое выражение, — скажи мне правду: Ланселет — мой отец? Я подумал, что, может, это и вправду так и потому Гарет так и восхищается им…
«И ты не первый, кто об этом спрашивает, радость моя», — подумала королева, поглаживая мальчика по волосам. Задавая этот вопрос, Гвидион внезапно показался таким маленьким и беззащитным, что Моргауза ответила непривычно мягко:
— Нет, мой маленький. Изо всех мужчин этого королевства твоим отцом мог быть кто угодно, только не Ланселет. Я ведь разузнавала. Весь тот год, когда ты появился на свет, Ланселет провел в Малой Британии — он сражался там бок о бок со своим отцом, королем Баном. Мне тоже приходило в голову нечто подобное, но ты похож на него потому, что Ланселет — племянник твоей матери, равно как и мой.
Гвидион посмотрел на нее недоверчиво, и Моргауза почти что услыхала его мысли: даже если бы она точно знала, что его отец — Ланселет, она все равно сказала бы ему то же самое. В конце концов, он промолвил:
— Возможно, когда-нибудь я лучше отправлюсь не ко двору Артура, а на Авалон. Приемная матушка, ведь моя мать живет сейчас на Авалоне?
— Я не знаю.
Моргауза нахмурилась… Опять этот до странности взрослый приемыш заставил ее говорить с собой, как с мужчиной. Ей вдруг подумалось, что теперь, с кончиной Лота, Гвидион был единственным во всем дворце человеком, с которым она хотя бы время от времени говорила, как взрослый со взрослым! О да, ночью, в ее постели, Лохланн вел себя как мужчина, но с ним так же невозможно было поговорить, как с каким-нибудь пастухом или служанкой!
— А теперь иди, Гвидион, иди, милый. Я собираюсь одеваться…
— Почему я должен уходить? — спросил мальчик. — Я все равно еще с пяти лет знаю, как ты выглядишь.
— Но теперь ты стал старше, — ответила Моргауза, внезапно вновь ощутив былую беспомощность. — Тебе уже не подобает оставаться здесь, когда я одеваюсь.
— Неужто тебя так сильно волнует, что подобает делать, а что нет, приемная матушка? — отпарировал Гвидион. Его взгляд остановился на подушке, все еще сохраняющей вмятину, оставленную головой Лохланна. Моргауза ощутила внезапную вспышку раздражения и гнева: он загнал ее в ловушку, словно взрослый мужчина, словно друид!
— Я не обязана перед тобой отчитываться, Гвидион! — отрезала она.
— А разве я сказал, что обязана? — Взгляд мальчишки был исполнен оскорбленной невинности. — Но раз я стал старше, мне нужно будет знать о женщинах больше, чем я знал в детстве, верно? Вот я и хотел остаться и поговорить.
— Ну, оставайся, оставайся, если хочешь, — сказала Моргауза, — только отвернись. Нечего тут на меня глазеть, сэр Бесстыдник!
Гвидион послушно отвернулся, но, когда королева встала и жестом велела одной из дам подать ей платье, он сказал:
— Нет, лучше надень синее платье, матушка, новое, которое только что соткали, и темно-оранжевый плащ.
— Это что же, ты теперь будешь давать советы, как мне следует одеваться? Как это понимать?
— Мне нравится, когда ты одеваешься, как подобает красивой даме и королеве, — настойчиво произнес Гвидион. — И вели им уложить твои волосы в высокую прическу и украсить золотой цепочкой — ладно, матушка? Сделай мне приятное.
— С чего это вдруг тебе захотелось, чтобы я наряжалась, словно в праздник середины лета? Я что, должна сидеть и прясть шерсть в своем лучшем платье? Мои дамы будут смеяться надо мной, дитя!
— Пускай себе смеются, — не унимался Гвидион. — Разве ты не можешь надеть свое лучшее платье, чтоб порадовать меня? И кто знает, что может случиться за день? Может, ты еще будешь рада, что так нарядилась.
Рассмеявшись, Моргауза сдалась.
