Ведьмин век - Дяченко Марина и Сергей (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
— Зачем ты стоишь у меня на пути? — спросил Чугайстер. Голос его был как скрип старой ели.
Человек остановился, едва не выронив топорик.
— Нявка несет тебе смерть, — черные собачьи губы Чугайстра растянулись в ухмылке. — И все же ты не хочешь, чтобы я убил ее?
Человек молчал. Чугайстер качнулся вперед:
— Пусть ты одолеешь ведьму — но навы тебе не одолеть никогда, потому что нава — это отчасти ты сам… Ты не боишься жить — и все же не хочешь, чтобы я убил твою наву?..
Человек молчал.
— Хорошо же, — сказал Чугайстер, и от голоса его тяжелые ели испуганно вздрогнули. — Пусть твоя нявка заведет тебя в туман над обрывом.
Чугайстер ушел.
Еловые ветви на его пути не качались.
Глава первая
…Впервые за много дней Ивга позволила себе расслабиться.
Человек, все эти дни настороженно ее изучавший, наконец успокоился и даже расцвел. Какая-то ее шутка заставила его хохотать до слез и, отсмеявшись, он потребовал, чтобы невестка перестала величать его «профессором Митецем», а звала как подобает — папа-свекор; Ивга расцвела в ответ и отправилась разводить костер посреди лужайки для пикников.
— …Чтобы сердушко хотело, а все прочее могло! — профессор оказался прямо-таки прирожденным балагуром. — Где двое, там и вскоре и третий, а где трое, там и пятеро, выпьем же, ребятки, и пусть нас в мире будет больше!..
Красное закатное солнце дробилось в высоких окнах ее будущего дома. Дома под красной крышей, где на фасаде — балкон, увитый виноградом и оттого похожий на этикетку старого вина. Подрагивал в высоте медный флюгер, и Назар топал через двор, неся под мышкой корзинку со снедью и постоянно что-то роняя — то полотенце, то ворох салфеток, то верткую картофелину.
Потом папа-свекор настроил мандолину; в репертуаре этого серьезного и уважаемого человека во множестве водились игривые, а подчас и фривольные песни. От хохота Ивга дважды уронила бутерброд в костер; папа-свекор поблескивал глазами и шпарил такое, отчего даже у Назара на щеках пробивался смущенный румянец.
Потом папа-свекор вдруг прижал струны ладонью, секунду помигал, глядя в костер — и завел совсем другим голосом, что-то напевное и с длинным сюжетом, где морячка махала платочком с берега, а из моря ее окликала русалка с круглым зеркальцем в руке и гребнем в зеленых волосах, и обе они желали заполучить себе красавца-капитана.
Назар улегся в траву, и голова его оказалась на Ивгиных коленях. Папа-свекор невозмутимо откупорил следующую бутылку, одним глотком отхлебнул полбокала и запел студенческую лирическую; Ивге захотелось подпеть. Не зная ни слов, ни мелодии, она по-рыбьи открывала и закрывала рот, когда в нежную мелодию вмешался шум далекого мотора.
— Кто-то едет, — сонно сообщил Назар.
Ивга напряглась. Она не любила ни новостей, ни перемен, ни незваных гостей, ни даже веселых сюрпризов. Тем более сейчас, когда она разомлела, расплавилась в своем счастье, будто шоколад в ладони, когда у нее нет сил, чтобы защищать свое хрупкое внутреннее равновесие. Новый визитер — агрессор, непрошено вторгающийся в ее мир, где наконец-то, после стольких мытарств, наступили покой и порядок…
Очень хрупкий покой. Вот — далекий шум мотора, и покоя как не бывало.
Назар с сожалением убрал свою голову с ее колен. Поднялся; радостно ухмыльнулся профессору:
— Па, а у Клавдия новая машина? Зелененький такой «граф» с антеннкой, да?
Папа-свекор сразу же отставил мандолину:
— Клав?! Елки-палки… Ну, дети мои, будем веселиться до утра…
Ивга молчала. Нехорошо, если они заметят ее разочарование. По-видимому, приехал старый друг; по-видимому, его приезду следует радоваться. В конце концов, явление нехорошего, несимпатичного человека вряд ли привело бы папу-свекра в такой восторг. И Назар не стал бы ерничать у ворот, козырять сидящему за рулем наподобие дорожного гвардейца и кататься, как маленький, на железной отползающей створке…
Папа-свекор взял мандолину наперевес:
— А вот сейчас, Рыжая, я тебя с выдающейся личностью… Рыжая, что с тобой?!
Зеленая машина неторопливо въехала во двор. Аккуратно и вежливо, будто живое и воспитанное существо — но фары, прикрытые щитками, показались Ивге мутными глазами чудовища. Кусок бутерброда встал у нее в горле — ни проглотить, ни выплюнуть; из закоулков ее тела поднимались тошнота и муть. Она помнила это ощущение — но тогда, в первый раз, оно было неизмеримо слабее. Теперь же…
— Ивга, что с тобой?!
Назар уже тряс руку того, кто вышел из машины; Ивга видела только спину пришельца, обтянутую светлой рубашкой. Черноволосый ухоженный затылок, гладкий, волосок к волоску…
— Ивга, да что ты?..
— Замутило, — выдавила она с трудом. — Папа-свекор, извините, мне бы в дом… Прилечь…
Прямо перед ней оказались его встревоженные, подозрительные и одновременно радостные глаза:
— Рыжая?! Ты, что ли?.. Дедом я буду, нет?..
Назар уже вел прибывшего к костру; теперь Ивга могла рассмотреть смеющееся лицо нежданного гостя. Совершенно незнакомое. Нет, не его она видела в тот раз, нет…
Почуяв неладное, Назар перестал улыбаться и в два прыжка оказался рядом. От прикосновения его рук сделалось легче — впрочем, ненадолго.
— Извините, — она вымучено растянула губы, стараясь смотреть мимо гостя.
А гость все еще улыбался. Кажется, сочувственно.
Назар взял ее на руки. Прижал к себе крепко, будто котенка; понес к дому, ошарашено заглядывая в лицо:
— Ну, Рыжая… Или ты съела чего-нибудь, или… Ну, Рыжая… Слушай, а врача не надо?..
Она улыбнулась так успокаивающе, как только могла.
Он внес ее на крыльцо. Не взирая на протесты, втащил на второй этаж — легко, только ступеньки жалобно скрипнули; коленом открыл дверь в ее комнату, уложил на кровать и уселся рядом, не выпуская ее руки.
— Стыдно, неудобно… — она прикусила губу.
Назар мотнул головой, стряхивая со лба жесткую челку. Ободряюще улыбнулся:
— Не бери в голову… Клавдий — свой человек…
Ивга вздохнула — глубоко, так, чтобы воздух дошел до самых пяток. Тошнота уходила, но лихорадочная дрожь оставалась. Бедный Назар; какая неожиданная получилась ложь. И как он искренне обрадовался… Она, выходит, зря морочила себе голову, и все эти слезы в подушку были тоже напрасно. Назар…
Она испытала прилив нежности, такой, что пришлось отвернуться и спрятать лицо в подушке. Нежность — и стыд. Потому что она невольно обманула, потому что причина ее сегодняшнего недомогания не имеет ничего общего с радостным ожиданием потомства…
— Рыжая, а?..
Она провела пальцем по синей жилке на его твердой мускулистой руке:
— Неудобно. Пойди к ним, скажи… Я сейчас оклемаюсь.
Он сглотнул. Снова спросить не решился; погладил ее по щеке. Встал, отошел к двери; вернулся снова. Поцеловал ее в макушку. Сорвался с места, беззвучно подпрыгнул до потолка и качнул тяжелую люстру, так что звякнули гроздья подвесок.
— Пацан… — Ивга через силу улыбнулась. — Послушай… А Клавдий — кто?
Он поднял брови:
— В смысле?
Она молчала, не умея сформулировать свой вопрос.
— Клавдий, — Назар почесал за ухом. — Замечательный мужик, папин старый друг… Ну, еще он Великий Инквизитор города Вижны. Вот и все.
— Ага, — Ивга прикрыла глаза. — Иди…
Деревянная лестница снова вскрикнула — потому что Назар прыгал через две ступеньки. Ивга лежала, глядя на тени на потолке, и прохладная постель жгла, будто сковородка.
Оба молчали, и достаточно долго. В словах не было нужды; оба безмолвно наслаждались летним вечером, дымом костра и обществом друг друга. Гость лениво щурился, и огонек возле его губ неспешно пожирал тонкое тельце дорогой сигареты; хозяин вертел над огнем кусочек ветчины на острой палочке.
Потом из дому вышел Назар. Виновато улыбнулся, подошел к костру:
— Клавдий, вот так получилось… А я хотел вас познакомить.
Тот, кого звали Клавдием, понимающе прикрыл глаза.
