Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
– Повернись на бок, гайдзин, – процедил он сквозь зубы, и через несколько секунд тихое восклицание Яра показало, что и его веревки были разрезаны.
– Об…бормоту?.. – голос Мажору прозвучал неуверенно, словно он не знал, перережет нож его веревки или горло.
Лёлька рискнула повернуться на спину, вывернула шею и увидела, как короткий меч Обормоту неуклюже кромсает путы на запястьях Синиоки.
– Сейчас ноги освобожу, не трепыхайся, дочь огородного пугала, – пробурчал он.
– Обормоту, но… почему?.. – не находя иных слов, только и сумела прошептать Лёлька.
Парень напрягся и отвернулся, и она уже решила было, что не получит ответа, но он, не отрываясь от огромного жёсткого узла на щиколотках сестры, пробормотал:
– Думал, что буду прыгать от радости до неба в тот день, когда из вас выпустят кровь и проучат это айнское ничтожество и девчонку деревенской выскочки. Но моя мать была права – я слабак. Когда я понял, что они действительно… Что вас… Что… То есть когда… Как я вас всех гайдзинов ненавижу!
– Обормоту-сан… – понимая, что ничего она больше не понимает, срывающимся от внезапных слёз шепотом проговорила княжна. – Спасибо.
– Оставь свои сопли себе, – скрипнул зубами мальчик.
Не зная, что делать и сказать, стараясь лежать тихо, делая вид, что ее вообще тут нет, Лёка снова прислушалась к драме, разворачивающейся в нескольких метрах от них.
– …Но вы сами презираете Маяхату! – пытаясь уразуметь что-то важное, но теряя нить логики Шино, вскричал Таракану, приподнимаясь на локтях.
– Мокрых куриц не презирают, – губы-ниточки Миномёто скривились. – Они ниже презрения. Причина – закон гири. Ты, клятвопреступник, потерявший лицо, в состоянии ли понять, о чём я говорю?
Княжна втянула голову в плечи, предчувствуя беду. Что у них происходит? Тихон ведь связал собой амулет Грома! Отчего они грызутся еще больше? Остаточное влияние? И чем это закончится?..
– Клятвопреступник?! – Таракану яростно подался вперед. – Да что вы знаете о настоящем законе гири, тайсёгун?! Известно ли вам, отчего члены Совета именуются Вечными? Оттого, что мы долго живем? Всегда под рукой первых людей державы, как веер или пипифакс? Вечно куда-то суёмся и кого-то раздражаем? Ошибаетесь! Каждый третий ученик, прежде чем стать вторым, проходит ритуал принесения клятвы верности империи, и нарушить ее может не больше, чем дышать песком! Эта клятва живёт в нашей крови! Навечно! Нас невозможно подкупить! Нас невозможно отвлечь от цели! Нас невозможно запугать! Даже если мы очень захотим продаться, отвлечься или струсить, мы не сумеем! У империи может быть слабый император и бездарный первый полководец, но ненадежного Совета у нее быть не может никогда! Пока мы есть – она жива! Ее интересы – наши стремления! Ее унижение – наша боль! Ее падение – удар в наши сердца!
– Бездарный?! – прошипел Миномёто, как задурманенный, услышавший и запомнивший из всей речи лишь одно слово. – Так вот, что ты думаешь обо мне на самом деле! Бездарный!
– Я не имел в виду тебя, чопорный болван! – визгливо выкрикнул маг.
– Лицемер! – не слушая и не думая, яростно бросил Шино. – Лжец!
Пока они говорили, стена малинового пламени уменьшилась до высоты чахлого сорняка, и самураи поотважнее вернулись с обнаженными катанами в руках.
– Держите его. Я сам приведу приговор в исполнение, – тайсёгун подал сигнал, и с десяток охранников рьяно шагнули к застывшему на земле магу.
– Вы не можете… не можете… – в первый раз в голосе Оды прозвучала паника. – Пожалуйста… не делайте этого… не надо… прошу…
– Шино-сан, постойте!.. – голос Маяхаты потерялся в холодном рыке тайсёгуна:
– Трус!
И пока тэнно размышлял, к кому относился этот эпитет, руки самураев вцепились в волшебника, поднимая на колени. Тот рванулся как простой смертный, но слишком много было желающих отомстить за испуг.
– Нет, нет, нет, пожалуйста… умоляю… – бормотал он сбивчиво, ни на секунду не прекращая попыток освободиться. – Иначе… я не смогу… не надо… гири…
– Трус и лжец!
– Не надо!!!..
– Именем императора… Горячая задница Мимаситы! – с проклятием Шино вырвал катану из ножен. – Своим именем! Я, тайсёгун Восвояси Шино Миномёто, приговариваю тебя, Извечного Оду Таракану, к…
– Не-е-е-е-ет!!!..
Рёв мага сотряс притихшую было ночь, и тьму озарила малиновая вспышка. Пучки молний сорвались с ладоней Вечного и метнулись к людям. Перекрывая треск разящего в пароксизме ярости огня, зазвучали крики боли и паники. В нос шибануло горелой землей, деревом, камнем и чем-то еще, названия чему дети не хотели узнать ни при каких обстоятельствах.
– Отец!!!.. – Обормоту вскочил, взмахнул сёто, и пропал в ревущем пламени. Мажору рванулся было за ним, но полусвязанные ноги позволили лишь подняться на колени. Неловкое движение – и он снова упал.
Беснующееся пламя стало прозрачным. За его стеной никого не было…
– Отец… – просипел Мажору, сжимая в кулаках колючки и грязь. – Отец…
Лёлька оглянулась было: бежать! – но малиновая стена незаметно окружила их со всех сторон.
Поздно.
Зажмурившись и закрыв уши руками, ребята уткнулись лицами друг в друга, ожидая, что в любую секунду огненный смерч обрушится и на них. Но проходила минута, другая… Крики затихли, перейдя в стоны или пропав вдалеке.
Лёлька приоткрыла глаза. Синиока тихо плакала, уткнувшись лицом в ладони. Ярик неловко ее обнимал со сбивчивыми уверениями в благополучном исходе, в которые не верил сам, но которые не давали ему зареветь как последней девчонке. Мажору, изогнувшись как йог, силился распутать веревки, всё еще связывавшие ноги.
Обожженная земля вокруг остывала с тихим пощелкиванием. Пепел кружился в воздухе подобно ленивому серому снегопаду. Половина дома Тонитамы лежала в дымящихся развалинах, оставив вторую половину стоять неловко обнаженной перед случайными взглядами. Повсюду валялись обугленные обломки сада камней и ограды. Как выглядят последствия извержения вулкана во время пожара, княжна теперь представляла гораздо яснее. Если тут и оставался кто живой кроме них, о его судьбе она думать даже не желала. Да и о своём уделе размышлять было можно только волком воючи. В первый раз в жизни она захотела оказаться на месте брата, чтобы спокойно зареветь в полный голос и не умолкать, пока кто-нибудь не придет и не заверит, что всё будет хорошо, а если не она не закроет рот, то в него сейчас насыплют перца. Но единственным человеком в ее окружении, способным это сказать – и сделать – была она сама, и поэтому, вместо утешительного рёва, приходилось заниматься самопознанием, философией, теорией относительности и прочей ерундой, что желание зареветь изрядно портило, но, увы, не отменяло. И что хуже всего, над выжженным запустением висел, тускло переливаясь белым и красным, неуязвимый и равнодушный диск двух амулетов, и стоял, покачиваясь, подёргивая плечами и пряча руки подмышки, Таракану.
– Предатель… предатель… все предатели… – хрипло шептал он, глядя куда-то внутрь себя. – Низкие себялюбцы… слизняки без хребтов и принципов… Всё сделаю сам… всё… Проклятые гайдзины… Во всём они виноваты. За всё заплатят сполна. Победа – цветок, который поливают не водой… Нет. Только не водой. Империя жаждет. Она заждалась…
Чем именно собрался поливать свою победу Вечный, сомнения у нее не оставалось.
– К чему терять время. У нас же имеется самое главное, – очнувшись от ступора, Ода встретился с ней взглядами. В глазах его вместо радужки плясало малиновое пламя. Сомнений не оставалось: теперь Вечный стал абсолютно, глубоко и безвозвратно безумен.
– Давайте начнем, мои милые деточки…
Часть десятая
Каменные кони, невозмутимые, словно летать им приходилось каждый день по нескольку раз, медленно снижались, перебирая копытами, будто скакали под горку. Или под гору, что вернее: этого добра кругом было в изобилии. Высокие и поменьше, поросшие травой и покрытые лесом, с заснеженными верхушками и с макушками, точно срезанными ножом, они простирались вокруг, насколько хватало глаз. Нитка дороги внизу вилась по склонам, словно поставив себе задачу обойти, да не по разу, весь запас камня, имеющийся у этой местности. Тут и там зеленые бока гор пестрели редкими черными точками – людьми, и частыми серыми запятыми – овцами или козами. На лысом склоне одной из гор раскинулась то ли большая деревня, то ли крошечный городок.
