Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Не возьмут тебя замуж, Славушка, — наконец, признался он.
— Это почему же?
— Так ведь… одержимая… и слух пошел, будто бы разумом повредилась… и что демон с тобой сотворил… всякое, — у папеньки покраснел не только нос, но и уши. Волнение ли было тому причиной, или же просто жара — а месяц выдался до отвращения душным, пыльным — но князь Ястрежемский сильно потел. — Сама понимаешь…
— Понимаю, — медленно произнесла Богуслава.
Значит, папенькин деловой партнер, вещавший о неземной своей любови, передумал… и не только он, выходит… и оно понятно, кому охота одержимую под венец вести… боятся…
И правильно.
Пустота внутри Богуславы не исчезла, да и не исчезнет, с сей данностью надо смириться, она и смирилась почти что, но лишь испытывала глухую обиду на все человечество, на несправедливость… разве она, Богуслава, заслужила этакое?
— И какие варианты? — поинтересовалась она, покусывая губу, чтобы не разрыдаться.
— Так… я же сказал, Славушка… поместье… лошади… годик-другой, пока слухи поутихнут… а там, глядишь, и поутихнут…
Годик-другой?
Что ж… почему бы и нет… Богуслава как-нибудь да выдержит.
— Или же… — папенька вновь замялся. — Сестры говорят, что будут рады дать тебе приют… если ты пожелаешь от мира отречься… подумай, Богуславушка.
И взгляд отвел.
Понятно.
Отречься. Уйти в монастырь. Папенька, небось, не пожалел бы и половины состояния, потому как одно дело — дочь, которая демона в душу и тело пустило, и другое — монахиня…
…и выбрал бы обитель посолидней.
…а сам, небось, новую женушку нашел бы, из тех, которые попроще…
— Нет, — жестко ответила Богуслава. — В монастырь я точно не пойду.
Папенька вздохнул, но настаивать не посмел.
Взгляд его скользнул по белоснежным астрам, которые при храмовой лечебнице цвели пышно, в огромных количествах.
— Подождем, — вынесла решение Богуслава. — А там…
— Тадеуш Вевельский предлагает сделку, — папенька дотянулся до астры, спугнув толстого шмеля, который взвился с громким гудением. Омерзительный этот звук ввинчивался в виски, раздражая невероятно. — Его сынок свободен…
— Который?
— Лихослав… — папенька поморщился. — Правда, титул ему не наследовать, и тут я Тадеуша понимаю… все ж таки волкодлак… но как партия…
— И сколько просит?
— Пять миллионов.
— Сколько?! — Богуслава сама возмутилась, хотя, конечно, полагала папенькино имущество своим, даром, что единственная наследница.
Пока единственная.
— Пять миллионов, Славушка…
Половина состояния, да, определенно, монастырь обошелся бы дешевле.
— Хорошо, — Богуслава закрыла глаза. — Но не Лихослав… кто там следующим в списках идет?
Папенька усмехнулся. Кажется, он сам думал над этим вопросом, и следовало признать, что мысли его были созвучны Богуславиным.
— Велеслав.
— Велеслав… не помню…
— Ты его видела, при гвардейцах подвизается… ничего особенного.
— Оно и к лучшему, если ничего особенного, — Богуслава широко зевнула: все-таки сказывалось истощение. — Скажи князю Вевельскому, что я согласна выйти замуж. Но за князя.
— Думаешь, согласится?
— Если ему нужны деньги, то согласится…
…в конце концов, с замужней спрос меньше. И будущую княгиню Вевельскую в свете примут куда более снисходительно, нежели оступившуюся княжну Ястрежемску. А монастырю надобно будет пожертвовать… в пару-тройку приютов заглянуть, но так, чтоб об этом в газетах написали…
…интервью дать…
…покаяться прилюдно, мол, оступилась… от великой любви к Себастьяну Вевельскому… да, приворожить желала, девичья глупость, которая дорого вышла… и вообще, кто ж знал, что он такой скотиной окажется?
Раскаявшихся жалеют.
А девиц с несчастной влюбленностью — тем паче…
…нет, не прав папенька: рано Богуславе на деревню отправляться, пусть кто-нибудь другой курами занимается, а она найдет способ вернуть себе утраченное.
— Деточка, что ты задумала? — поинтересовался папенька.
— Ничего… не волнуйся… скажи, а здесь можно церемонию провести?
…матушка-настоятельница, пусть и весьма огорчилась, что Богуслава не сумела отринуть прелести мирской жизни, но, получив из рук князя Ястрежемского чек на сто тысяч злотней, сумела с огорчением управиться.
— Конечно, дитя мое, — ласково сказала она, — я понимаю… ты еще слишком молода…
— Ах, матушка, — Богуслава проронила слезу, надеясь, что выглядит в достаточной мере несчастной и потерянной, чтобы вызывать сочувствие. — Я столько натворила… и лишь дальнейшей праведной жизнью смогу искупить вину…
Белый платочек пришелся весьма кстати.
— И ныне испытываю преогромное желание творить добро…
Матушка-настоятельница закивала. Блеснули круглые очочки, дернулся кончик неестественно длинного крючковатого носа, и щека тоже дернулась.
И Богуслава, смиренно потупившись, продолжила:
— Боги в милости своей дали мне еще один шанс… и это ли не знак, что жизнь свою я должна посвятить людям?
Матушка важно кивнула и коснулась сложенными щепотью пальцами лба:
— Боги посылают нам испытания, но они же дают силы их преодолеть.
— Я… я должна рассказать, — на Богуславу снизошло вдохновение. — Поделиться тем, что чувствует человек, объятый тьмой… предупредить иных, невинных, кои встанут перед искушением… хельмовы пути кажутся легкими, но на самом-то деле…
— Что я могу сделать для тебя, дитя мое? — спросила матушка и тайком погладила чек. Сей прочувствованной речи она не поверила, ибо была женщиной умной и многоопытной, и Богуславу с ее притворным раскаянием видела насквозь. Однако, здраво рассудив, что князь Ястрежемский много ближе Иржены-заступницы, да и сто тысяч злотней при лечебнице лишними не будут, матушка решила подыграть.
— Мне… мне хотелось бы встретиться здесь с людьми, которые могли бы…
— С репортерами.
— Именно, — Богуслава тонко уловила перемену настроения. И пусть смотрела матушка-настоятельница с насмешкой, не давая себе труда скрыть того, что о Богуславе думала, но мешаться не станет, что само по себе уже победа.
— Думаю, послезавтра можно устроить встречу…
…послезавтра?
Что ж, лучше подождать денек-другой в лечебнице, нежели год-другой в компании рыжих кур повышенной яйценоскости.
…и даже хорошо, что встреча состоится при лечебнице…
Богуславе пока не принесли зеркало, но она надеялась, что выглядит приболевшей. Или нет, не так, больные вызывают жалость, а Богуславе требовалось именно сочувствие.
Ничего.
Над этим она поработает.
Белые одежды… белая шаль на плечах… наряд не то невесты, не то жертвы… нужное обличье, люди истолкуют цвет правильно.
— Что еще, дитя мое? — матушка-настоятельница очочки поправила.
Круглые.
И лицо у нее круглое. И сама она какая-то вся… округлая, гладенькая, лоснится, точно маслом смазанная. Неприятная особа. Но с ней придется дружить. В ее воле как задержать Богуславу в лечебнице, так и вовсе объявить ее неизлечимой… нет, этого допустить нельзя. И вздохнув, большей частью во вздохе том была печаль о деньгах, которые придется потратить, Богуслава робко поинтересовалась:
— Быть может, вы знаете, какой из приютов более всего нуждается в поддержке?
Естественно, матушка знала.
…а на церемонию все ж согласилась, предупредив:
— Вы бы подумали, дитя мое… легко связать себя узами брака, но не легко разорвать их…
…словно накаркала, белая ворона…
…церемония состоялась на следующий же день — князь Вевельский благоразумно согласился с новыми условиями договора, да и против спешки не протестовал — в монастырском саду, среди белых астр, в беседке, которую с подачи матери-настоятельницы сестры любезно украсили цветами.
— Ах, как романтично… — сказала сестра-милосердница, заплетая рыжие волосы Богуславы в косу. — Вы так его любите…
С чего она это взяла, Богуслава не знала, но разубеждать не стала: пускай себе верит в любовь, главное, что прическа получилась почти приличной.
