Синтез (СИ) - Ярне Борис (книги онлайн полностью .txt) 📗
— Обоссанный, облёванный, опущенный. — Максим хихикал. — Да, бабуля, ну ты и юмористка. Рыцарь я, значит. Мужество, отвага… Что там ещё? Итак, храбрый, мужественный, решительный, сильный… Ну, и так далее. Конечно же, это все я, я, я, и я. Какая дама откажется от такого рыцаря?
— Максим Сергеевич! — послышалось сквозь сон.
Укачало. Убаюкало. Тепло. Глаза медленно открылись, непонимающе озираясь по сторонам. Теплый ветер коснулся щёк. Немного трясло. Цокот копыт. Мостовая. Какой чистый и добрый вкус у этого воздуха. И эта пыль, какая она ароматная, сладкая, нежная. А эти лица вокруг. Лица, проплывающие мимо него. Дремота. Сколько он проспал? Устал с дороги. Поезд.
— Максим, — снова раздалось прямо перед ним, — что ты, в самом деле? Мы целый год с тобой не виделись. Нам ещё на прием. Ты не забыл?
— Поезд. Устал с дороги. Сколько я проспал? — Максим расправил плечи.
— Пару минут. Я решил, что ты шутишь. Не успел я отвернуться на последнем слове, как смотрю, а вы, милостивый государь, уже почивать изволите. В поезде не спалось? Что снилось?
— Да я толком не разобрал. Чепуха какая-то. Будто где-то когда-то я потерял силу, честь и достоинство. И всё разом. И, причём потерял так, что и не заметил этого, словно потерял я это всё уже давно, настолько давно, будто и не было у меня никогда ни силы, ни чести, ни достоинства. Но, что именно я видел, не пойму.
— Тьфу ты, господи! Тем не менее, не по-товарищески с вашей стороны. А всё почему? Дисциплины у вас, милый мой, не хватает. А в ваших университетах, надо полагать, всё не столь жестко, как было в училище. Свыклись вы, студент мой вечный, с университетскими стенами.
Максим улыбнулся:
— Святое место! помню я, как сон,
Твои кафедры, залы, коридоры,
Твоих сынов заносчивые споры:
О боге, о вселенной и том,
Как пить: ром с чаем или голый ром…
— Браво! Узнаю, вас, Волков. И на том спасибо, что не изменили себе, и не забили голову свою одной лишь наукой. Сколько тебе ещё прибывать в оковах обученья?
— Что ты, Ваня, бог с тобою! — вскликнул Максим. — Нет чуда более чудесного, чем познание нового и ранее неизвестного. И тем паче, направляющего потуги свои к познаниям дальнейшим. Не виден край непознанного в этом мире. И, пока его не видно, да будет славен прогресс во всех делах на благо мира.
Собеседник Максима, Иван Панин, окинув его строгим взглядом и пригрозив указательным пальцем, произнес:
— Мира, говорите. Вы, я погляжу, не только не избавились от своих безумных идей объединения мира, но и возвели это в ранг неоспоримого будущего? Или это пришлось к слову? Отвечайте немедленно!
— Виноват, господин подпоручик, к слову пришлось! — отрапортовал Максим, вскочив на ноги и приняв стойку «смирно». В этот момент карета резко повернула, и он плюхнулся обратно на место. Иван захохотал.
— Годы муштры не прошли даром, — заметил он.
— Тут с тобой не поспоришь. А вот мой двоюродный брат выбрал обратный путь. По окончании гимназии, он пошёл в юнкера. Видимо, это у нас семейное — на определенном возрастном этапе менять направление.
— Кто таков? — поинтересовался Иван.
— Лирин Владимир Андреевич, сын Андрея Павловича, моего дяди по матери. Успешный, скажу я тебе, коммерсант. Несмотря на свое благородное происхождение ему не чужды торговые тропы. У семьи усадьба в Саратовской губернии, дом в Москве, дом в Санкт-Петербурге, дача в Крыму. Неслыханные богатства. Особенно, если нас с тобой поставить рядом. А отпрыск решил посвятить себя службе в армии. Мальчик достоин восхищения.
— Полностью с вами согласен, Максим Сергеевич, служить Отчизне дело настоящих мужчин и истинных патриотов. Надеюсь, я никого не обидел.
Максим исподлобья смотрел на Панина. Карета переезжала Неву по дворцовому мосту. Панин, сев вполоборота к Максиму, принялся разглядывать проплывающие по реке суденышки. Чувствуя на себе его взгляд, он медленно повернулся, удерживая строгое выражение лица, но, тут же, не выдержав, прыснул со смеху и бросился в объятья Максима.
— Эх, Паня, Паня, — добродушно отозвался Максим, — не знал бы я тебя, даже к барьеру бы не позвал. Дал бы в лоб от всей души и дело с концом.
— Бросьте, Максим Сергеевич, вы хоть и вольнодумец, умело избежавший отчисления за свою политическую неблагонадежность, но ваша верность России не подлежит сомнению. В ваших кругах, я слышал, не все так спокойно? После Кассо.
— Кассо покосил многих, — задумчиво произнес Максим, — другие ушли сами. Душат страну, душат. Слуги государевы…
— Максим, давай лучше о чём-нибудь добром, — перебил его Панин. — Ты, скажи лучше, каким науками удивлять нас будешь?
— Науками? — Максим поднял голову вверх. Панин последовал его примеру.
— А что? — не понял Иван.
— Ты летал когда-нибудь на аэроплане?
— Предпочитаю умереть на поле бое, — нашелся подпоручик.
— А представь, что в скором времени все люди будут летать на аэропланах, и не трястись, как я давеча, в поезде из Москвы до Санкт-Петербурга 15 часов, а за какие-то три-четыре часа, любуясь красотами с невероятной высоты преодолевать то же расстояние. А Омск, а Владивосток?
— Постой, — снова прервал его Панин, — ты будешь проектировать аэропланы?
— Смотри дальше, глубже и выше.
Панин в недоумении молчал.
— Выше, — повторил Максим и опять поднял голову вверх.
— Куда выше?
— И вверх, и вглубь, — сказал Максим.
— Я вас категорически не понимаю, — отчеканил Иван.
— Владимир Иванович Вернадский. Тебе говорит что-нибудь это имя?
— Нет.
— Цераский, Циолковский… Жуковский. Да и… Это только некоторые из тех, и только лишь у нас в стране, и именно сейчас.
— Нет, нет, нет. Кто это такие?
— Представь нашу землю. Представь её через сто, двести лет.
— Так, не продолжай. Через сто-двести лет все люди будут братьями и сестрами и будут летать на аэропланах из Петербурга в Москву и Владивосток.
— И на Марс.
— И на Марс, — согласился Панин.
— И не будет войн.
— И не нужны будут армии.
— И не будет страха и нужды, господ и рабов. Исследуя землю, её недра и возможности, последовательно открывая источники энергии и рационально их используя, исследуя атмосферу, её влияние на землю и окружающую среду, исследуя космос, исследуя, в конце концов, взаимодействия всего перечисленного между собой и, самое главное, с человеком, наука…
— Изобретет вечный двигатель и наделит каждого бессмертием, — устав слушать и начиная терять нить повествования, резюмировал Панин.
Максим рассмеялся и, надвинув шляпу на глаза, произнес:
— Вы далеки от прогресса.
— А вы далеки от жизни.
— Ты же ведь понимаешь, что, если бы не эволюция, прогресс и наука, ты до сих пор жил бы в пещере, добывал огонь натиранием палочки, ел сырое мясо и носил вместо этого парадного мундира шкуру кролика, если бы смог его догнать.
— Пусть я невежда, зато я доволен жизнью в той мере, в которой я её заслужил. Я, кстати, помолвлен. Скоро женюсь.
— Не может этого быть! И когда сие знаменательное событие должно произойти?
— Осенью.
— Мне расценивать известие, как приглашение на торжество?
— Да, как приглашение. Но с одним условием.
— Весь во внимании.
— Никакой науки и этих всех ваших атмосферных источников энергии или как там…
— Договорились.
— Уж лучше продолжай бороться с самодержавием. Там хоть всё понятно.
— Договорились.
— Тьфу ты господи, договорился.
Максим смеялся.
— Вот скажи, Волков. Ты ведь умный человек. Почему тебя так сложно понять? Почему ты такой странный? То скрытный, то недоступный, то… какой-то сумасшедший. Вот как может прийти на ум идея о единстве всего человечества? Это в мире, где войны не прекращаются ни на минуту.
— Когда мы с тобой ходили в юнкерах, всё было проще и яснее. Под выпуск меня вдруг озарило, что слишком всё просто и, как следствие, скучно. Мы были так заняты собой, предаваясь всевозможным развлечениям, что мыслям о чём-то большем не хватало места.
