Хранители. Единственная (СИ) - Фрей Таня (книга жизни TXT) 📗
Она изогнула губы в печальной полуулыбке, наполненной слезами прошлого. Чувствовалось, что воспоминания, как казалось, самые невыносимые, накрыли её с головой. И не отпускали.
– Я была Колючкой, – произнесла Кэсс. – Колючка – это я. Девочка без прошлого. Девочка без будущего. Дитя Штаба, возомнившее себя выше него и не пожелавшее более с ним считаться. Кэсс Вайтфейс родилась позже. А сначала… сначала была лишь Колючка.
Колючка потому и была Колючкой, что с ней мало кто дружил. Хотя, живя в постоянном страхе, завести друзей – задача не из лёгких. Конечно, все дети старались поддерживать друг друга, но ни с кем не сближались, чтобы потом не испытывать боль потери. Им хватало физической боли, о которой они, правда, сразу забывали. Не сами, но забывали. Все они здесь рано или поздно уходили, хоть и не все они знали, куда. Знали лишь единицы, и то, им лишь казалось, что они знали, но то не была правда в чистом виде. Приходила женщина в белом халате со смешной причёской, похожей на птичье гнездо, подходила к одному из ребят за завтраком и уводила его. И больше этого ребёнка там никто не видел.
За тем же завтраком Колючка старалась забиться в уголок, подальше от всей надоедливой оравы. Она спокойно сидела и ела кашу или гренки, не задумываясь о том, что кто-то мог позариться на её и без того не очень вкусную долю. Еда здесь была простая, но, как говорили няньки-воспитатели, богатая витаминами, полезными для подрастающих детских организмов. Как сказал однажды один мальчишка с причёской, как у ёжика, именно из-за этой гадости несусветной они потом и вырастут такими же гадкими, раз еда такая полезная. Он был уверен, что из них делали чудовищ.
Надо сказать, он не ошибался.
Но детям в основном было всё равно. Игрушки были, общаться тоже было с кем, их кормили, хоть и не шедеврально. Даже мультфильмами они были обеспечены. Жизнь казалась ребятишкам слаще шоколадных конфет в разноцветных обёртках, которые им иногда приносили на полдник, но лишь потому, что они уже и не подозревали, что можно жить как-то по-другому. Не могли представить себе ту жизнь, в которой они могли бы гулять по аллеям и любоваться зелёными деревьями, которые осенью применяли на себя красные, жёлтые и оранжевые листочки, а зимой и вовсе сбрасывали их, словно ненужный мусор. Где пели бы птицы, заливаясь самыми удивительными трелями, а в небе парили облака, похожие на плюшевых медвежат или слонят. Это были дети, которые не видели неба. Белые потолки, при экономном включении света казавшиеся голубовато-сиреневыми, заменяли им его, но не полностью. Это всё равно что заменить яичницу омлетом – вроде и то, и то из яиц делается, полезно для завтрака, но вещи всё-таки разные.
А у Колючки воспоминания были. Самые разные. Смазанные, нечёткие, будто бы и не свои, чужие. Но они были.
Она помнила жёлтые цветы на подоконнике. Мама любила их, но девочка не помнила такого факта. Она помнила алые розы, и как только их образ всплывал в сознании, ей тут же хотелось разрушать всё вокруг себя, биться в истерике или просто тихо плакать. Потому что чувствовала, что это – самая болезненная из имеющихся в недрах её подсознания картин.
Она помнила зелёную траву на улице. Какой-то жалкий обрывок целостного видения. Зелёное пятно, так похожее на ту траву, которая обычно росла у домиков персонажей из мультфильмов. Так и была проведена аналогия: раз похоже, значит, это оно и есть.
Она помнила, что была у неё мать. Что было с отцом, она не помнила. И что-то подсказывало ей, что её мозг старательно прятал от неё эту информацию. Пытался её защитить.
Только он не мог защитить её от того, что с ней происходило. А она и не сопротивлялась.
Её лучшим другом стал Джим. Такой же отдалённый от общей возни мальчишка, который, наверное, хотел бы быть в одиночестве. Но они сдружились. В первый год они часто играли с Тимом, игрушкой Колючки. Потом уже росли и вырастали из детских игр. Читали книги. О космосе, благо, их было здесь навалом. Больше всего Колючке нравился в космосе Млечный Путь. А своей любимой планетой Джим упрямо считал Плутон, считая, что его надо жалеть больше всех. Ему ведь так не повезло оказаться вдали ото всех. Он же буквально изолирован от остальных. Но было ли ему действительно от этого плохо? Мальчику ведь не было. Значит, и у Плутона был шанс не сгнить от несчастливого одиночества. Так считал Джим, а Колючка слушала его и улыбалась. Смеялась. Радовалась, что он такой весёлый и смышлёный. Он выделялся среди общей массы постоянно гогочущих не по делу сверстников. А девочки так вообще странные были, не коммуникабельные совершенно. Правда, лишь в отношении Колючки. Между собой-то они болтали только в путь.
С ней только одна девочка общалась, да и то не всегда, ведь она была старше её на четыре года. Её можно было считать за старшую сестру, если бы Колючка относилась к ней, как к сестре. Аманда пыталась относиться так, но все её попытки попросту воспринимались в штыки, и тут она уже ничего не могла поделать. Был ещё один мальчик, который был старше её на два года. Его звали Адамом, и он был дружен с Амандой и ещё какой-то бандой. С Колючкой он заговаривал на завтраках, обедах и ужинах и всегда удивлялся её любознательности и багажу уже имевшихся знаний.
А Колючка с Джимом так и ходили друзьями не разлей вода.
Самое интересное время для них настало тогда, когда им показали комнату, где стоял большой, как им сначала показалось, чёрный лакированный комод. Но когда женщина подняла крышку того, что они сначала приняли за ящик, ими овладело полное изумление.
Чёрные и белые клавиши сменяли друг друга в определённом порядке, и эта клавиатура уже притягивала к себе внимание друзей. Джим подошёл и осторожно нажал на одну белую клавишу. Потом на следовавшую за ней чёрную. Снова белая. Снова чёрная. Белая, белая.
Он с важным видом уселся на табуретку и принялся нажимать на клавиши обеими руками, пытаясь добиться какого-то красивого звучания. Колючка же сразу полезла в шкаф, который стоял в комнате, и наш в нём целую кипу старых бумаг, на которых были нарисованы несколько раз по пять линеечек, и в этих линеечках мелькали то там, то сям чёрные кружочки с разными палочками. Некоторые кружочки были пустые. А ещё тут то и дело появлялись какие-то загогулины и штрижки. И в начале каждых пяти линеечек значился какой-то красивый знак, напоминавший ключик из сказки.
О том, что она нашла ноты, Колючка узнала позже. Их с Джимом решили обучить музыке. Началось всё, когда им было по семь лет. Только вот успехи б»льшие делал Джим. Игра на рояле будто была его предназначением. Его призванием. Его пальцы умело порхали, извлекая чудесные звуки, а Колючка сидела и наслаждалась ими, совсем не огорчаясь, что ей не дано играть так же. Ей хватало того, что она могла слушать, как играет её друг.
– И ты не устаёшь? – спрашивала она, когда снова находила его в этой комнате. Он лишь качал головой, не отрываясь взглядом от изучения новых партий. Он погрузился в это дело с головой и выныривать не собирался.
Спустя два года в комнату зашёл третий человек. Адам. С пластырем на щеке.
– Что с тобой случилось? – удивилась Колючка.
– Меня побили, – коротко объяснил Адам и устремился к Джиму, всё так же сидевшему за роялем. – Научишь играть?
Джим не мог ему отказать. Не потому что боялся, что тот ему влепит оплеуху или ещё что похуже, а потому что был отзывчив и добр по своей натуре. Не мог не помогать людям, даже если те ему не особо помогали. Просто он никогда не лез с помощью первым. Если его не просили, он и не предлагал. А зачем это было нужно?
И Адам начал учиться играть. И у него тоже выходило всё как-то так себе. Воспитатели-няньки даже не удивлялись этому факту, будто бы зная что-то, чего не знали остальные. У Колючки на его фоне игра была вообще шедевральной.
Но даже особо не умея, Адам любил играть на рояле. И в особенности ему нравилось одно произведение, которое он играл без сучка, без задоринки, которое он выучил через два года после начала своего обучения. Этим произведением была багатель Людвига ван Бетховена, сочинение 119.
