Библиотека душ (ЛП) - Pyatak Kaban (чтение книг txt) 📗

— А твари? — спросила Эмма. — Что насчет наших похищенных друзей?

— Говори потише, — прошипел Шэрон. — Как только я улажу свои дела, я найду кого-нибудь, кто сможет помочь вам. А до тех пор, не повторяй этого никому.

Эмма шагнула вплотную к Шэрону:

— Тогда не заставляй меня повторять это. Хотя мы ценим твою помощь и советы, но для жизней наших друзей уже установлен конечный срок. Я не собираюсь стоять и бездельничать, только потому, что боюсь потрепать перышки.

Шэрон молча смотрел на нее сверху вниз какое-то время. Затем он произнес:

— У нас у всех есть конечный срок. И на вашем месте, я бы так не спешил выяснять, какой.

Мы отправились искать юриста, о котором говорил Шэрон. Однако вскоре он пришел в замешательство:

— Могу поклясться, его контора была на этой улице, — пробормотал он, резко разворачиваясь на пятках. — Хотя прошло уже несколько лет, с тех пор как мы с ним виделись последний раз. Возможно, он переехал.

Шэрон решил поискать сам и велел нам оставаться на месте.

— Я вернусь через несколько минут. Ни с кем не разговаривайте.

Он зашагал прочь, оставив нас одних. Мы неловко топтались на тротуаре, не зная, чем себя занять. Люди, проходя мимо, глазели на нас.

— Как он нас провел, а? — хмыкнула Эмма. — По его словам, это место — просто рассадник преступности, но по мне это похоже на обычную петлю. На самом деле, люди здесь выглядят даже нормальнее, чем все странные, которых я когда-либо видела. Так, будто у них стерты все отличительные черты. Это даже как-то скучно.

— Ты, должно быть, шутишь? — отозвался Эддисон. — Я еще не видел более гнусного и отвратительного места.

Мы удивленно посмотрели на него.

— Почему это? — спросила Эмма. — Все что здесь есть — это маленькие магазинчики.

— Да, но взгляни, что они продают.

До этого момента мы даже не смотрели на витрины. Как раз за нами была одна, и в ней стоял хорошо одетый мужчина с печальными глазами и ниспадающей бородой. Когда он увидел, что привлек наше внимание, он чуть кивнул, вытащил карманные часы и дотронулся до кнопки у них на боку. Как только он нажал ее, он замер, а его изображение как будто помутнело. Через несколько секунд он передвинулся, не двигаясь: пропал в одном и мгновенно появился в другом углу витрины.

— Ого! — восхитился я. — Вот это фокус!

Он проделал это во второй раз, телепортировавшись обратно. Пока я стоял там, завороженный, Эмма с Эддисоном перешли к следующему окну. Я присоединился к ним и увидел похожую витрину, только за стеклом здесь стояла женщина в черном платье, с ее руки свисала длинная нитка бус.

Когда она увидела, что мы смотрим, она закрыла глаза и вытянула вперед руки, как лунатик. Потом она начала медленно перебирать бусы, вращая в пальцах каждую. Мои глаза были так сфокусированы на бусинах, что у меня заняло несколько секунд, чтобы понять, что что-то происходит с ее лицом: оно менялось, еле уловимо, с каждой новой бусиной. После одной бусины я увидел, как ее бледная кожа порозовела. После следующей ее губы стали тоньше. Затем ее волосы чуть-чуть порыжели. Накопительный эффект после нескольких десятков бусин был такой, что ее лицо стало совершенно другим, превратив ее из темноволосой, круглолицей бабушки в рыжеволосую, остроносую девушку. Это выглядело одновременно и захватывающе и жутковато.

Когда представление было окончено, я повернулся к Эддисону:

— Я не понимаю, — произнес я. — Что они продают?

Прежде чем он успел ответить, к нам подскочил мальчишка лет двенадцати и всунул пару карточек мне в руку.

— Только сегодня, два по цене одного! — звонко выкрикнул он. — Всегда готовы к разумному торгу!

Я повертел карточки в руках. Но одной из них была фотография мужчины с секундомером, а надпись на обороте гласила: «Дж. Эдвин Брэгг, билокационист». На другой было фото женщины с бусами, застывшей в трансе, и надпись: «Г. Фюнке, женщина с тысячью лиц».

— Уйди, мы ничего не покупаем, — отмахнулась Эмма, мальчишка бросил на нее сердитый взгляд и умчался прочь.

— Теперь ты видишь, что они продают? — спросил Эддисон.

Я пробежался взглядом по улице. Люди вроде мужчины с часами и дамы с бусами были почти в каждой витрине на Порочном переулке, странные, готовые дать представление, едва вы только взглянете в их сторону.

Я рискнул предположить:

— Они продают… себя?

— Попал в самую точку, — мрачно отозвался Эддисон.

— А это — плохо? — снова попытался угадать я.

— Да, — сказал Эддисон резко. — Это запрещено во всем странном мире, и не без основания.

— Странность — это священный дар, — добавила Эмма. — Продавать ее, значит опошлять все то самое особенное, что в нас есть.

Это звучало так, словно она повторяет заученную фразу, которую ей твердили с самых ранних лет.

— А, — ответил я. — Понятно.

— Но ты не уверен, — уточнил Эддисон.

— Ну, наверное, я не понимаю, что в этом такого плохого. Если мне нужны услуги невидимого человека, а невидимому человеку нужны деньги, почему бы нам не обменяться?

— Но ты очень порядочный человек, и это отличает тебя от девяноста девяти процентов человечества, — возразила Эмма. — Что если плохой человек, или даже человек с уровнем морали ниже среднего захочет воспользоваться услугами невидимого странного?

— Невидимый странный должен сказать «нет».

— Но вещи не всегда только черные или белые, — ответила Эмма, — и торговля собой постепенно сбивает твой моральный компас. Довольно скоро ты станешь опускаться все ниже в этой серой области, уходя все дальше от того, что правильно, даже не осознавая этого, делать вещи, которые ты бы никогда не сделал, если бы тебе не платили. А что, если кто-то находится в таком отчаянном положении, что готов продать себя любому, независимо от того, какие у того намерения.

— Твари, например, — подчеркнул Эддисон.

— Хорошо, хорошо, да, это было бы плохо, — откликнулся я. — Но, вы на самом деле думаете, что странный поступил бы так?

— Не будь дураком! — воскликнул Эддисон. — Только взгляни за состояние этого места. Возможно это единственная петля в Европе, которую не опустошили твари! И почему, как ты думаешь? Потому что это крайне удобно, я уверен, иметь при себе петлю, где все население состоит из добровольных предателей и информаторов, только и ожидающих твоих распоряжений.

— Может, тебе стоит говорить потише, — заметил я.

— В этом есть смысл, — согласилась Эмма. — Они, должно быть, наводнили наши петли странными информаторами. Как еще они узнали бы так много? Про входы в петли, защиту, слабые места… только с помощью людей вроде этих, — она обвела улицу ненавидящим взглядом с видом человека, который только что выпил свернувшегося молока.

— Действительно, всегда готовы к разумному торгу, — прорычал Эддисон. — Предатели, все до единого. Всех их нужно повесить!

— В чем дело, сладкие? Неудачный день?

Мы обернулись и увидели, что позади нас стоит женщина. (Как долго она уже здесь? Что она успела услышать?). Она была одета в элегантном деловом стиле 1950-х: юбка до колен и черные туфли-лодочки, и лениво курила сигарету. Ее волосы были уложены в высокую прическу-улей, а ее акцент был таким же плоским и американским как равнины Среднего Запада.

— Я — Лорейн, — представилась она, — а вы здесь новенькие.

— Мы ждем кое-кого, — ответила Эмма. — Мы… на каникулах.

— Ни слова больше! — воскликнула Лорейн. — Я и сама в отпуске. Уже лет пятьдесят как.

Она рассмеялась, показав испачканные помадой зубы.

— Дайте мне знать, если я могу чем-нибудь вам помочь. У Лорейн лучший выбор на всем Порочном переулке, и это действительно так.

— Нет, спасибо, — отозвался я.

— Не бойся, сладкий. Они не кусаются.