Дети Ночи (СИ) - Некрасова Наталия Владимировна (серия книг .txt) 📗
— О как! — вскинул круглые брови Старший. — Непросто будет. — Он достал из налуча лук. Он любил этот лук, он прикипел к нему душой еще с Медвежьего холма, с первых страж у Провала, когда им, «молодняку», позволяли только стоять позади всех и бить по тварям заговоренными стрелами. Лук был первым настоящим, взрослым подарком деда, Старший ощущал его почти как часть себя, от одного прикосновения к этому верному и любимому оружию чувствуя радостный трепет.
Вот и сейчас приятная дрожь прошла по телу. Лук был теплым. Тот, кто изготовил его, был хорошим мастером. Недаром говорят, что высокое мастерство становится искусством, а разве магия тоже не Искусство? Все черпают из одного источника, магия есть во всем.
Тварей они окружили на большой поляне. Лежка у червей была в яме под вывороченным деревом. Корни, словно скрюченные пальцы застывшей мертвой руки, торчали из-под снега. Червей было действительно три. Псы прыгали вокруг, отскакивая от разворачивающихся в атаке подобно пружине тварей. Черви мгновенно скручивались и распрямлялись, растопыривая смертоносные иглы. Утоптанный снег под корнями был почти ровно устлан гладкими голыми костями животных — Старший припомнил, КАК именно жрут добычу черви — выворачивая желудок наружу — и его затошнило.
Нарэйя не торопился. Псы не могли ничего сделать червям, разве что вцепиться в стреляющий из пасти красный язык или в брюхо, если тварь вдруг перевернется, но червей они не выпустят и не упустят. Черви тупые, они будут бросаться и бросаться на псов, вместо того, чтобы срочно уползать. Слепые, чувствующие окружающее при помощи «рога», вернее, выпирающего над пастью уродливого бугра. Вот туда и надо бить, в этот крошечный тупой мозг. Нарэйя со своими охотниками быстро осмотрел округу, других червей не обнаружил. Свита Младшего нетерпеливо шушукалась, но Нарэйе было плевать. Лучше перебдеть, говаривал он, живее будешь.
«Дневные прозвали бы его Рассудительным. Они любят прозвища», — ни к селу, ни к городу подумал Старший и наложил стрелу на тетиву. Он был спокоен. Дело привычное, ничего особенного эта охота не сулила. Так, собственно, и вышло. Нарэйя, как старший охоты, поделил добычу — жесткие шкуры с иглами и «хребетную струну» с мешочками ядовитых желез. Туши они оставили на месте — земля по весне свое возьмет, звери же такое есть не станут.
На дневку они остановились у заброшенного дальнего входа в Королевский холм. Когда-то здесь был выход из Провала, затем его затянуло, и пост стал не нужен. Зажгли костер под старыми сводами, стало хорошо и тепло.
— Может, пойдем в холм по старому туннелю? — предложил Старший.
— Там хламу много, — отмахнулся Нарэйя. — Впрочем, как решите. Моя бы воля, я бы не пошел, чего ради мараться?
— Как господин скажет! — вдруг запальчиво воскликнул Адахья, возмущенно глядя на Нарэйю. Затем он глянул на ошеломленного и злого Старшего и поклонился со смесью страха и обожания в глазах.
Нарэйя только хмыкнул, а Старший посмотрел на Адахью и сказал:
— А вот если я тебе сейчас голым по снегу бегать велю — побежишь? Я же господин, а? — Он медленно встал. Адахья попятился. Младший вскочил, загораживая своего человека.
— Брат!
Старший остановился. Гнев прошел, и ему вдруг стало и досадно, и смешно.
— Адахья, мир, — сказал он, махнув рукой. — Прости.
Адахья смотрел на него взглядом обиженного, но по-прежнему обожающего хозяина щенка.
Старший вернулся домой с тяжелым сердцем.
Младшему тоже было неприятно и стыдно перед братом.
Глава 10
А уж третье последствие было совершенно абсурдным.
Чуть ли не на другой день после стражи у Провала стол кабинете Старшего уже был завален записками, письмами, стихами, милыми пустячными подарочками с намеком и без, и прочей ароматной чепухой. И все было написано изящнейшим куртуазнейшим слогом, полным символов и аллегорий.
Поначалу это было забавно, но после десятого письма Старшему хотелось рыдать и выть. Младший, заставший брата за этим занятием, покатился со смеху. Старший даже не ответил.
— Сильно, видать, ты удручен, брат, — сказал Младший, отдышавшись.
Старший посмотрел на него страдальческим взглядом.
— Я не знаю, как поступить. Со мной никогда такого не бывало. Я не красавец как ты, я не так давно вернулся и мало бываю при матушкином дворе, да, я знаю, что меня там считают угрюмым и заносчивым. И вот теперь — это? — Он вскрыл очередное послание. — «Сохнущий от любви цветок жаждет росы юного месяца»... Нет чтобы напрямую — принц, я желаю с вами переспать.
— Грубо.
— Как будто нас кто-то слышит, — буркнул Старший.
— Будто в Медвежьем холме ты женщин не знал.
— Там проще, — покачал головой Старший. — И честнее. Там женщина если хочет мужчину или мужчина женщину, так и говорят — не возлечь ли нам? И если оба согласны, то между ними будет уговор по слову чести. Или не будет. А тут — излей, понимаешь ли, росу, — едко протянул он.
— Что за уговор? — Младший сел рядом, с любопытством глядя в лицо брата.
— Если им только переспать хочется, — резко и досадливо ответил Старший, — то так и возлягут — без уговора. Чтобы потом никто ни от кого ничего не требовал и прав не предъявлял.
— Вольно же там живется! — рассмеялся Младший. — Но тут, братец, Королевский холм, тут попросту никак нельзя. Добро пожаловать домой, братец!
— Да на кой я им сдался? — стенал Старший, злобно комкая надушенный листок. — На кой? Я некрасив, я зол, я... Я, в конце концов, не хочу жениться и не собираюсь... изливать росу... где ни попадя.
— Ты, милый мой, теперь герой и красная добыча, — хихикнул Младший. — Теперь они за тебя возьмутся!
— А от тебя отстанут, стало быть. Ну, брат, спасибо.
— А я тут причем? — вскидывал брови Младший. — Это же не я их на тебя натравил, это ты сам отличился. О твоих деяниях у Провала уже песен насочиняли. Ты наша надежда, понимаешь ли, защита и опора. Вот матушкины цветочки и повернули к тебе головки.
— Понятно, — досадливо отозвался Старший. — Охота им в королевы. Ну, так знаешь, — поднял он злой опаловый взгляд, — не дождутся. Отец будет жить, и будет жить долго.
Младший вздрогнул.
— Я не хочу думать, — начал было он, затем махнул рукой. — Сделай, если можешь. Я с тобой.
Старший криво улыбнулся и кивнул.
— А цветочки подождут. Не до них.
Братья несколько мгновений сидели молча, и каждый понимал, о чем думает другой.
— Брат, я к тебе пришел с просьбой, — заговорил, наконец, Младший.
— Что за просьба? — поднял взгляд Старший. — Все исполню.
— Забери к себе в свиту Адахью. Он после Провала словно спятил. Все речи только о тебе. Не знай я его как себя, сказал бы, что парень воспылал к тебе противоестественной страстью и сам бы его убил, — ответил Младший. — Но он обожает тебя как солдат великого вождя. Он просил, чтобы я отпустил его из свиты — я согласен. Возьми его к себе. Он не будет тебе другом. Но он будет до мозга костей твоим человеком, как Тэриньяльт. Возьми его к себе ради меня, иначе богам ведомо, что может случиться с ним. Может, все исправится, если он будет служить тебе.
— Я же пообещал тебе. Пусть приходит и дает слово. И хватит о нем.
Он встал, сгреб все послания и сунул в очаг. Затем вытряхнул из лампы светильный камень прямо на груду рыхлой бумаги, дорогой, купленной у Дневных на Торжище и надушенной покупными же ароматами. Бумаги начали медленно тлеть, черный круг с красными искорками по кайме быстро расходился, поглощая любезные слова и завуалированные признания.
— Нам надо подумать о королевском узоре. И о том, как нам не дать отцу погибнуть.
— Тогда моя свита в этом деле будет со мной, — решительно сказал Младший. — Они все знают.
Старший кивнул.
— Хорошо. — Он невесело рассмеялся. — Может, если у них будет настоящее дело, они перестанут обожать меня. Из обожания дружбы не вырастет.
Младший молча кивнул.
