Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
Керси взялся за флягу — что-то легкая слишком! А-а, б-боги! Фляжка-то пустая! Ладно, по дороге попьет, рыцарь вообще не должен обращать внимания на подобные пустяки! Единственно, что настроился глоточек сделать — ан нет его! Пошевеливайся, дружище Север, рысью пошевеливайся! Почуешь трактир, либо колодец — сразу скажи.
Действительно: по ровной широкой дороге конь шел гораздо быстрее: пусть и не в галоп, как грозился Керси, но отличной рысью. Скорбеть долго по умершим Керси не умел, потому что за свои семнадцать лет жизни ему еще не довелось пережить близко подобного горя: да, умер император, дворянин и рыцарь, человек возведший в рыцари его самого, но… Его Величество был стар, обременен болезнями, в то время как новый государь, которым без сомнения станет Его Высочество принц Токугари, весьма еще молод, у него более ста лет впереди… А он, Керси, на виду у нового государя, на хорошем счету… Дошло ли до него донесение, или ему не до пустяков теперь? Ничего себе — пустяки! Нет, принц работящ и злопамятен, конечно же прочел… Что там такое впереди? Кто смеет…
С каждым мгновением Керси приближался к перекрестку дорог: та, по которой скакал он — имперская, та, что поперек — местных властителей, баронов Камбор. На самом перекрестке стояла огромная, довольно старомодная карета, у нее не хватало колеса. Рядом с каретою суетится много народу, все сплошь вооруженные мужчины… Костерок. Считать по лошадям — не менее дюжины их… Но не разбойники, явно дворянского происхождения… А-а!.. Колесо сломалось, один из мужчин орудует молотом… Эти ему помогают. Завидев приближающегося всадника, четверо человек попрыгали в седла и перегородили ему путь. Сие наглость, если не сказать больше.
— Стойте, сударь. Дальше вам пока дороги нет.
— Да неужели??? — Керси поставил Севера на дыбы, чтобы его остановка не выглядела испугом, и расхохотался. И все же следовало быть осмотрительным, не нарываться на драку тотчас же. Правая рука его передумала лезть за спину и легла на секиру. Не вынимая. — По имперской дороге? Нет хода рыцарю? Это забавно.
— Да, сударь. По обличию вы дворянин и рыцарь, но нынче на больших дорогах всякой пакости хватает. Если вы окажетесь тем, кем выглядите — вам никто не причинит вреда и задержки. Представьтесь. Я — баронет Роболи Камбор, старший сын его сиятельства.
Надо же, — мелькнуло в голове у Керси — барона сиятельством называют! Впрочем, Камборы, кажется, имеют такое право.
— Рыцарь Керси Талои, из отряда его светлости герцога Когори Тумару.
— А почему, сударь Керси, вас понесло из владений князей Та-Микол через наши владения?
— А что, сударь Роболи, сие запрещено?
— Никак нет. Но — не принято. И люди из дома Та-Микол хорошо об этом знают. Вы же — не знаете. Что весьма странно и настораживает. Боюсь, вам придется представить более весомые доказательства вашего имени и происхождения, нежели манеры и цвет шпор.
Краем глаза Керси заметил: в окошке кареты, за шторкою, мелькнуло нечто белое, шляпка… и взор… Отлично! Керси вновь расхохотался беспечно и бросил руку вверх и за спину, за мечом.
— Доказательства я предоставлю немедленно! Кто первый за ними? Или вы предпочтете нападать сворой?
— Довольно! — От кареты пошел такой густой рык, словно бы за нею спрятался медведь-великан. Мужчина, махавший молотом по ободу колеса, разогнулся и густо сплюнул на обочину. Был он огромен и пузат, лицо почти до самых глаз покрывала рыжая борода, под низеньким лбом светились раздражением и любопытством слезящиеся голубые глазки. Ранее Керси никогда не видел его воочию, но догадался немедленно: сам знаменитый барон Камбор. А эти вокруг — явно, что его сыновья, очень уж похожи.
— Довольно, я сказал! Наговорить столько глупостей в один присест — на это способны только расфуфыренные дворянчики из Океании, да еще мои тупые сыновья! Сколько раз было говорено: шина под колесо должна быть домашнего железа, того, что из меловой норы! А вы какое взяли? — барон полез в штаны, вытащил оттуда мятый-перемятый берет и водрузил его на плешивую голову.
— Сударь, вы хотя и из столицы, что очевидно, однако на дурака не вполне похожи. Четко объясните мне, что вы тут делаете, и тогда, быть может, я попрошу вас об одолжении — кое-что передать дорогою… Фири, негодница! Я тебе!.. Гм… Дело в том, что я собирался в гости к матушке, сегодня годовщина… впрочем, не важно чего. Она будет волноваться задержкою. По древнему обычаю, в мирное время ежели, ни я, ни мои сыновья именно сегодня разделиться не можем. Слать же к матушке гонца-простолюдина — ну вы же понимаете, у старых людей полно капризов и предрассудков…
— Да, сударь. Я — тот, кем назвался. Был приглашен на охоту в Горячее ущелье молодым княжичем Докари Та-Микол. Нам сообщили скорбную весть, самую горькую в пределах империи, и я донесу ее до вас, если вы не знаете?
— Не-ет! Что такое?
— Его Величество император… Ушел к богам. Вот свиток с посланием, мне адресованный. Охоту сразу долой, нам всем — по местам, сверхсрочно. Докари поскакал в объезд, а я напрямую.
— Ух, ты! Не надобно мне ваших свитков, я верю своим глазам и вашему слову. Ух… Токугари теперича будет?
— Вероятно, да. — Керси спешился и встал на колено.
Барон сделал знак, и все присутствующие, во главе с ним, также преклонили колена.
— Скорбно. Знавал я хорошо государя, ох, знавал, и хотя давал он мне выволочки иной раз, но… Скачите своею дорогой, сударь, и да хранят вас боги! А мы тут управимся. Матушка подождет, потому как одно дело — ей беспокоиться, а совсем другое — присяга. Да и вообще! Роби, на коня — и к бабке! Сегодня можно нарушить обычай, сегодня день — что иная война! Предупредишь, мол, задерживаемся, про черную новость скажешь.
Керси одним прыжком взлетел в седло, по последней столичной моде — в прыжке еще — сорвав с головы берет, Север снова взметнулся на дыбы, Керси перегнулся через седло в изящном поклоне — глаза его ощупали полутьму там, за шторами… поближе бы подобраться… ничего не видно…
— Прощайте, судари и сударыни! Я восхищен знакомством!..
И только пыль змеею по имперской дороге.
Ах!!! Если бы Фирамели была не такая трусиха!!! Счастье было так близко! О, если бы только она догадалась взять с собою заветный платок! Она бы нашла в себе силы — и, не боясь батюшкиного сквернословия, отдернула бы занавеску! Но он все равно узнал ее! Да, он ее заметил… и губы его шевельнулись… а пальцы… прикоснулись к губам… чуть было не прикоснулись… О, боги! Стоит его увидеть — и сердце не слушается, и голова кругом! Ну почему, почему так?
ГЛАВА 11
Император умер на рассвете. Но до этого он гадал, исступленно, с самого вечера, почти всю дождливую ночь напролет, а помогал ему верховный жрец храма Земли, его святейшество Ару. Волховали вдвоем, втайне ото всех.
Гадание закончилось, и Его Величество замер в оцепенении, только глаза его нехорошо тлели в предрассветной тьме, опасно, как у голодного нафа.
Душно казалось в молельне, жарко и не по-хорошему томно, верховный жрец задыхался, ему было уже все безразлично, вплоть до судеб мира, хотелось только одного: выйти из дворца, вобрать сырого холодного воздуха во всю старческую грудь, а потом… И не надобно никакого потом: лишь отрешиться и созерцать, а Его Величество пусть сам решает, что делать с полученным ужасом… Почему император так смотрит на него? Что… что такое… Император приблизился к своему жрецу, и на свету единственной лампады, сквозь мутную дымку благовонных испарений стал особенно заметен синюшный цвет его лица… Больше верховный жрец почти ничего не увидел в этой жизни: император поднял руку… с мечом… за что… Боль!..
Зарубив жреца, его величество рассеянно, по старинной рыцарской привычке, махнул ритуальным одноручным мечом крест накрест, дабы смести кровь с клинка, с третьей попытки, не заботясь о красоте движений, вогнал меч в ножны на поясе и побрел вон из молельни. Он шел, а синева на его лице с каждым шагом — не то чтобы таяла, но претворялась в бледность, в какую-то мертвенную желтизну. Черные облака из предрассветных сумерек заглядывали в окна, словно пытаясь выпить из него остаток сил и мужества. Со всех сторон тянуло леденящими сквозняками. Но они не освежают, эти сквозняки, а только нагоняют ноющую боль во все измученное тело. Или чудятся они ему? Огоньки-то в настенных светильниках не трепещут. Император уже на половине пути стал терзать ногтями тогу над сердцем, пот на лбу сначала выступил крупными каплями, а теперь уже тек безостановочно… Гвардейский десятник Зали Ривач, стоявший в ту ночь в карауле, увидел, как пошатнулся император и, преодолев смертельный страх перед Его Величеством, прыгнул, успев подхватить на руки обмякающее тело… Теперь надобно кричать тревогу…
