Божьи воины. Трилогия - Сапковский Анджей (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗

– В твоем распоряжении сотни шпионов. Обученных ремеслу, шпионящих ради денег либо идеи, но всегда охотно и без принуждения. А ты остановился на мне, дилетанте, который шпионом не хочет и не умеет быть, то есть не годится, пользы от него будет как от быка молока. Разве в этом есть логика, Неплах?

– Я стал бы дурить тебе голову, если б не было? Ты нужен нам в Силезии, Рейневан. Ты. Не сотни обученных ремеслу или идейных шпиков, а ты. Лично ты. Для дел, с которыми никто, кроме тебя, справиться не сумеет. И в которых никто не может тебя заменить.

– Детали?

– Позже. Во-первых, ты едешь в опасный район, можешь не вернуться. Во-вторых, ты отказался сообщить мне подробности, значит, мы квиты. В-третьих, у меня сейчас нет времени. Я уезжаю под Колин, к Прокопу. По вопросам эскапады обратись к Гашеку Сикоре. Он же даст тебе людей, специальное подразделение. И помни: поспеши. К Рождеству Хри…

– Я должен быть в Силезии, ясно. Хоть и вовсе не хочу. А агент, который не хочет, – плохой агент. Который действует по принуждению…

Флютек какое-то время молчал. Наконец сказал:

– Ты меня вылечил. Вырвал из когтей боли. Я тебя отблагодарю. Сделаю так, что в Силезию ты поедешь без принуждения. И даже с желанием.

– То есть?

– Ты стал отцом, Рейнмар.

– Чтоооо?

– У тебя сын. Катажина Биберштайн, дочь Яна Биберштайна, хозяина Стольца, в июне 1426 года родила ребенка. Мальчика, родившегося в день святого Вита, окрестили именно этим именем. А теперь ему, как легко подсчитать, год и четыре месяца. По донесениям моих агентов, красивый малыш. Копия отца. Не говори мне, что не хотел бы его увидеть.

– Прекрасно, – повторил Шарлей. – Дважды прекрасно.

– Я послал ей с десяток писем, – горько вспомнил Рейневан. – Пожалуй, даже больше, чем десять. Знаю, время военное и беспокойное, но хотя бы одно письмо должно дойти. Почему она не отвечала? Почему не дала мне знать? Почему о собственном сыне я должен узнавать от Неплаха?

Демерит снял с коня путы.

– Вывод напрашивается сам, – вдохнул он. – Ты ей совершенно не нужен. Возможно, это звучит жестоко, но вполне логично. Может, даже…

– Что «может, даже»?

– Может даже, это совсем и не твой сын! Ладно, ладно, успокойся, не нервничай. Я просто мыслил вслух. Потому что, с другой стороны…

– Что «с другой стороны»?

– Может быть и так, что… А, нет! Не будем об этом. Скажу, а ты наделаешь глупостей.

– Говори, черт побери!

– Ты не дождался ответов на письма, потому что, может, старый Биберштайн, боясь позора, взбеленился и доченьку вместе с бекартом запер в башне. Алькасин и Николетта… Иисусе, не делай же таких мин, парень, меня прямо-таки страх берет…

– А ты не трепи языком, так я не стану морщиться. Договорились?

– Вполне.

Выехав из Праги, они направились на север. Дождь шел не прекращаясь, собственно, непрерывно, потому что если переставал идти, так начинал накрапывать, а если кончал накрапывать, начинало моросить. Конный отряд увязал в грязи и двигался в основном в темпе улитки – за два дня они едва добрались до Лабы, до моста, соединяющего Старый Болеслав и Брандисом. На третий день, обойдя города, двинулись дальше, к нимбургскому тракту.

Едущий за Шарлеем и Рейневаном Самсон Медок молчал, только время от времени глубоко вздыхал. Следующие за Самсоном Беренгар Таулер и Амадей Батя были заняты беседой. Беседа – виной тому, возможно, была погода – довольно часто переходила в ссору, к счастью, столь же кратковременную, сколь и бурную. На самом конце, вымокшие и угрюмые, ехали хелефеи и фелефеи [625]. Увы.

Шарлей, Самсон, Таулер и Батя прибыли к Белой Горе в канун святой Урсулы, на следующее утро после отъезда Флютека, который по вызову Прокопа Голого отправился к Колину. Рыжеволосую Маркету, сообщили они, поместили в Праге, в доме на углу Щепана и На Рыбничке, у пани Блажены Поспихаловой. Пани Блажена приняла девушку, так как у нее было доброе сердце, к коему Шарлей для верности дополнительно добавил сто двадцать грошей наличными и обещание дальнейших дотаций. Маркета – свое настоящее имя девушка явно не хотела выдавать – была в относительной безопасности. Обе женщины, уверял Самсон Медок, пришлись друг другу по вкусу и в ходе ближайших месяцев не должны были убить одна другую. А потом, продолжал он, видно будет.

То, что их компании по-прежнему держались Беренгар Таулер и Амадей Батя, несколько удивляло. Откровенно говоря, после расставания Рейневан уже не ожидал их увидеть снова. Таулер часто совещался с Шарлеем в сторонке и по секрету, поэтому Рейневан подозревал, что демерит привлек его какой-то сказкой, нафантазированной перспективой нафантазированной добычи. Спрошенный напрямик Беренгар таинственно усмехнулся и сообщил, что предпочитает их общество таборитам Прокопа, которых покинул, потому что война – дело без будущего, а солдатчина – дело бесперспективное.

– И верно, – добавил Амадей Батя. – По-настоящему перспективное дело – обувное производство. Ботинки нужны каждому, нет? Мой тесть – сапожник. Вот соберу немного грошей, повидаю свет, войду к нему в компанию, доведу мастерскую тестя до размеров мануфактуры. Буду изготовлять туфли. Масштабно. Вскоре весь мир будет носить туфли марки «Батя», вот увидите.

Дождь перестал накрапывать, начал моросить. Рейневан привстал на стременах, оглянулся. Хелефеи и фелефеи, промокшие и угрюмые, ехали за ними. Не потерялись в слякоти и тумане.

Увы!

Паршивыми спутниками, пестрым и неприятно пахнущим сбродом их наградил, как оказалось, Флютек. Опосредованно. Непосредственно же это счастье привалило со стороны Гашека Сикоры, заместителя руководителя отдела пропаганды.

– Ах, добрый день, добрый день, – приветствовал их Гашек Сикора, когда Рейневан явился к нему с Шарлеем и Таулером. – Ах, в курсе. Поход на Подйештетье? Я получил соответствующие инструкции. Все подготовлено. Моментик, только закончу с гравюрами… Ох! Необходимо покончить, эмиссары ждут.

– Можно глянуть? – спросил Шарлей.

– О? – Сикора явно обожал это восклицание. – А! Глянуть? Конечно, конечно, извольте.

Пропагандистская гравюра, одна из многочисленных покрывающих стол, изображала страховидло с рогатой головой козла, козлиной бородой и издевательской, насмешливой козлиной ухмылкой. На плечах у чудища было что-то вроде стихаря, на рогатой голове – пылающая тиара, на ногах – туфли с крестами. В одной руке оно держало вилы, другую вздымало в жесте благословения. Над уродиной красовалась надпись: EGO SUM PAPA [626].

– Мало кто, – указал на надпись Шарлей, – умеет читать. А картина не очень четкая. Откуда простому человеку знать, что это папа? А может, это Гус?

– Да простит вам… – захлебнулся слюной Сикора, – Господь сие кощунствование… А… Люди будут знать, не бойтесь. Картинки с Гусом штампуют они, то есть паписты. В виде зубастого гуся, богохульники, его изображают. Так уж привычно. Простой человек знает: Вельзевул, черт, рогатый как козел, – значит римский папа. А зубатая гусыня – значит Гус. Ах, вот и ваш эскорт, уже вот он. Тут.

Эскорт выстроился на площади в шеренгу. Не очень ровную. Это был десяток бандюг. Физиономии у них были, прямо сказать, отвратные. Остальное тоже. Они напоминали ряд разбойников и мародеров, вооруженных чем попало и одетых в то, что украли. Либо отыскали на свалке.

– Вот, ах, – указал заместитель шефа отдела пропаганды, – ваши люди, с данного момента подчиненные вашей команде. Справа налево: Шперк, Шмейдлиж, Вой, Гной, Броук, Пштрос, Червенка, Пытлик, Грохоед и Маврикий Рвачка.

– Можно ли, – проговорил в зловещей тишине Шарлей, – попросить вас на два слова в сторонку?

– Ах?

– Я не спрашиваю, – процедил в сторонке демерит, – истинные ли имена у этих господ или это клички. Хоть в принципе должен был догадаться, потому что по кличкам и мордам различают бандитов. Но не в этом дело. Я спрашиваю о другом: я знаю от присутствующего здесь пана Рейнмара Белявы, что брат Неплах пообещал нам верный и вполне достойный доверия эскорт. Эскорт! А что за сброд стоит там в шеренге? Что за хелефеи и фелефеи? Что за Вуй, Хруй, Рвань, Срань и Дрянь?