Медный гамбит - Абби Линн (книги регистрация онлайн txt) 📗
А сам сустав стал очень мягким. Как то ночью Павек украл клочек полотна с рыночной площади. Он перевязал руку, сделав жесткий лубок, и надеялся на лучшее.
Выполнять за деньги любую работу он был не в состоянии, пока рана не излечится. От непрекращающегося жара Павек стал худым и слабым. А кошелек Сасела становился все тоньше и тоньше. Проверив свою отвратительную рану в холодном утреннем свете — после того, как всю ночь он не мог заснуть от мучительной, пульсирующей боли — он осознал, что пришло время для отчаянных мер. Если он не найдет дешевого целителя, он умрет от заражения крови намного раньше, чем от голода.
Он начал поиск со своих бывших коллег. Жизнь темплара полна предсказуемых опасностей. Каждое бюро содержит целый штат целителей, каждый из которых способен вылечить почти от любой напасти: от яда до ран типа его. Их работа хорошо оплачивалась, но никакой темплар никогда не отказывался от дополнительного заработка. Павек подобрался поближе к внутренним воротам админстративного квартала, где разные бюро темпларов имели свои желто-красные здания.
Прежде, чем решиться войти в ворота Павек взглянул внутрь и увидел темплара, носящего лакированную маску и черную одежду некроманта, широкими шагами пересекающего мощеный двор. С такого расстояния Павек не мог сказать, был ли это Экриссар или нет, но риск себя выдать заставил его отказаться от своей затеи, а боль становилась все сильнее и сильнее.
Павек направился на рынок и потратил целую серебряную монету на пакет порошка Дыхание Рала, который должен был стоить не больше двух керамических. Смешанный с водой он только заморозил его язык и и ничем не помог его локтю.
С мрачной иронией Павек вспомнил момент в оффисе Метисы, когда она удивлялась жалобам. Если бы он не был беглецом, он сам мог бы пожаловаться: на каждом пакете была печать города, удостоверяющая его чистоту: Урик выживал на протяжении тысяч лет только потому, что его печать значила ничуть не меньше, чем его армия или король.
Когда печать становится бессмысленной, кто-то где-то должен позаботиться об этом.
Курьер без рукавов толкнул Павека, пока тот брел по улице города. По старой привычке он начал было ругать юнца, но боль достигла новых высот, и он был вынужден прислониться к стене и переждать приступ. Мальчишка невольно присвиснул и перекосился в лице, увидев гниющую, плохо перевязанную рану. Нетвердо держась на ногах, Павек поднял кулаки и тут ему на ум пришла внезапная мысль, что он ведет себя как смертельно раненое животное на гладиаторской арене: движется через боль, возможно смертельную, но он заберет этого мальчишку с собой, даже если это последняя вещь, которую он сделает в своей жизни.
— Эту рану нужно лечить, если ты не собираешься умирать, — сказал парень почти дружеским тоном, констатируя факт. — Тебе придется выложить целое состояние, если ты захочешь, чтобы один из наших целителей занялся ею, но есть старая женщина-дварф в северо-западном углу эльфийского рынка. Она немного сумашедшая — призывает древние моря дать ей силу — но она дешевая и доступная. — Он порылся в своей одежде — она была новая, а складки еще не истрепаны — и выудил оттуда четыре керамических монеты, которые вложил в дрожащую руку Павека, прежде чем идти дальше.
Павек вдохнул, забыл выдохнуть от изумления и едва не уронил деньги. Что случилось с городом? Неужели он опустился так низко, что курьер предлагает ему совет и милостыню? А сам он, в бытность курьером, предложил бы четыре драгоценных монетки нищему? Он не мог ответить на свой первый вопрос и не хотел отвечать на второй, но ответ на последний вопрос был «нет», хотя Дованне он давал намного больше, на самом деле все, что у него было.
Мальчишка-курьер исчез во внутренностях военного бюро. Он должен ожесточиться и стать совершенно бесчуственным, если хочет носить эту желтую одежду и выжить, как ожесточились они с Дованной. Павек сунул монету в кошелек Сасела и направился на эльфийский рынок. Дешевая целительница, пусть даже сумашедшая женщина-дарф, звучит замечательно для человека в его положении.
Павек нашел целительницу именно там, где сказал ему курьер. Она была самой старой из всех дварфов, которых он видел в своей жизни, и сидела скрестив ноги на куске материи, который когда-то был зеленым. Ее чашка для сбора милостыни была напловину наполнена водой, а несколько жалких керамических монет с трудом удерживались на ее щиколотках, пока она с закрытыми глазами молилась исчезнувшикм океанам.
Она взглянула вверх, когда тень Павека закрыла от нее солнце. Один из ее глаз был покрыт катарактой, зато второй был сияюще синий, такой же ясный, как в тот день, когда она родилась. Она оценила его локоть с первого взгляда и назвала цену: одна серебряная монета.
Это было дешево; и это была последняя серебряная монета Сасела. Павек с некоторым трудом наклонился и положил монету в ее чашку для милостыни, ненароком дав ей возможность близко рассмотреть его лицо.
С шипением и разочарованием она положила свою руку на чашку прежде, чем он успел бросить туда монету, и вскочила на ноги весьма резво для такого почтенного возраста. Она скатала свою циновку и повела Павека за угол.
Ни одного слова не было сказано до тех пор, пока они не вошли в маленькую каморку, находившуюся за работающей кузницей. Воздух мерцал от жары. Павек был благодарен, когда она указала ему на табурет.
— Не ты ли тот, кого называют Павек Убийца? Тот, за которого предлагают десять золотых монет? — спросила она, внимательно глядя на него своим здоровым глазом.
Он мог себе представить, что такое десять золотых для обитателя этого ночного района Урика, но у него не было возможности лгать. — Я не убийца, — ответил он, не отказываясь от своего имени и страшно желая понять, как она узнала его.
— Твои могущественные враги, Павек, пометили тебя. Очень могущественные враги. Они побывали у каждого целителя в городе. Даже у меня. Даже у бедной Джозы, которая поклоняется тому, что давно исчезло. Они сказали Джозе внимательно глядеть ее единственным глазом на шрамы, которые должны быть на щеке у убийцы. Они пообещали, что Джоза разделит твою судьбу, если она вылечит тебя.
У Павека было инстинктивное понимание того, кто его враги, зачаточный псионический талант, и он решил, что может доверять этой старой и, безусловно, сумашедшей дварфской старухе. Иногда этот инстинкт подводил его, например в случае с Дованной, но сейчас он верил, что эта женщина ему не враг. — У меня действительно есть враги, но только потому, что я видел, как некоторые темплары делают такое, что наш великий и могучий король ни в коем случае не одобрит. Я видел Лаг…
Целительница прервала его взмахом руки. — Что бы ты не видел, что бы ты не думал — это не касается старой Джозы. Я не продам тебя твоим врагам. И ни один целитель не продаст. Думай об этом что хочешь, Павек Убийца: удивляйся и будь счастлив. Но я не осмелюсь сделать тебя целым.
— Но я не прошу тебя вылечить то, что Эла…
Целительница опять заставила его замолчать, на этот раз слабым заклинаним. — И это не касется меня. Это вообще не важно. Твои враги, которые пометили твое лицо, пометили его очень хорошо. Я не могу вылечить даже часть тебя. Он почувствует любое целебное заклинание, которое коснется тебя внутри городских стен. Он почувствует бедную старую Джозу.
Павек не знал ни одного заклинания, которое производило описанный Джозой эффект, но он не имел оснований не верить ей. Архивы существовали еще и потому, что магия была развивающимся искусством. Экриссар, Мастер Пути и некромант, мог придумать новое заклинание. Или этот эльфлинг-алхимик пропитать ногти своего хозяина какой-нибудь ужасной дрянью.
— А за городскими стенами? Я должен найти целителя. Ты имеешь ордер на практику за стенами города? Или есть кто-нибудь в деревне, кого ты можешь порекомендовать мне?
— Это Джоза и только Джоза. — Старуха схватила правую руку Павека и впилась взглядом в его ладонь. — Ты не можешь покинуть город, — сказала она пророческим тоном. — Ты отмечен, как и Джоза. Ты будешь бороться с твоими врагами один на один.
