Щит судьбы - Дрейк Дэвид Аллен (библиотека книг .txt) 📗
Они разделились на небольшие группы, и Велисарий оставлял их по пути следования колонны на примерно равном расстоянии друг от друга. Им предстояло построить сигнальные станции, которые вскоре составят основу системы связи Римской империи. Карбела станет последнем звеном в сети Константинополь-Месопотамия.
Закончив с обустройством строителей и ремесленников, Велисарий отправился к командующему гарнизоном.
Но пять предполагаемых слов переросли в несколько сотен. Правда, ему пришлось отстранить от должности не только старого командующего гарнизоном, но и нового, назначенного вместо него.
После того как полководец поставил в известность вновь назначенного командующего о том, что намерен забрать с собой половину гарнизона в Месопотамию, новый командующий долго распространялся о необходимости постоянной борьбы с незаконной торговлей, которая имеет место быть в окрестностях.
Велисарий снова произнес фразу из пяти слов.
Третий за день командующий был тоже отстранен от должности. После того как Велисарий в примерно двухстах словах поразмышлял вслух о необходимости — возможно — взять с собой в Месопотамию гарнизон почти полным составом, оставив в городе лишь небольшую группу солдат, третий командующий заорал, пытаясь объяснить полководцу, какую опасность для города представляют шайки разбойников, периодически устраивающие набеги.
Велисарий еще раз произнес свои пять слов.
В конце концов командование римскими силами в Карбеле пришлось взять на себя потрепанному в сражениях гектонтарху, у которого отсутствовала часть зубов.
— Сотни человек вполне достаточно, — заявил четвертый командующий полководцу. — С ними я вполне смогу поддерживать в городе относительный порядок. А больше им тут нечего делать. Карбела — крепость. Стены сорок футов в высоту и по толщине примерно столько же. Да местные разбойники умрут от потери крови, если заберутся так высоко. В смысле кровь из носа у них пойдет. Разве они когда-нибудь взбирались на стены?
Он помолчал и добавил веселым тоном:
— Что касается контрабандистов — черт с ними. Их не остановить и всей римской армии. Как только солнце садится, можешь бросить с любой из этих стен камень в любую сторону. Не сомневайся: он обязательно попадет по контрабандисту, если не по трем, пока не долетит до земли. Да и из этих трех по крайней мере один окажется моим родственником.
Он еще помолчал и добавил с хохотом:
— А если дело происходит во вторник, то это вообще может оказаться моя жена. Она у меня на дело выходит по вторникам. Ее день.
На закате солнца Велисарий вывел свою армию из Карбелы и повел к лагерю, разбитому в нескольких милях. В этом лагере его ждала сирийская армия. К колонне Велисария присоединилось пополнение — семьсот очень несчастных пехотинцев. Их поставили между отрядами фракийских катафрактов Велисария. Фракийцы пытались подбодрить новых рекрутов рассказами о прошлой славе и будущих трофеях, но не забывали и о настоящем, держа оружие наготове. Демонстрировали его новым рекрутам.
Особенно впечатляли наконечники стрел, которыми при желании даже можно бриться.
Баресманас, ехавший во главе колонны, находился вне пределов слышимости от гарнизона Карбелы.
Но он без труда мог представить, что они бормочут.
— Сумасшедший чертов фракиец.
— Как только этот ненормальный смог стать полководцем?
Глава 8
Шатер Куруша был гораздо меньше гигантского сооружения, воздвигнутого императором малва во время осады Ранапура. Но, как подумал Велисарий, украшен и обставлен даже более богато. И с гораздо лучшим вкусом.
Велисарий устроился на груде толстых шелковых подушек у низкого столика. Куруш собственноручно налил кубок вина и поставил на стол перед полководцем. Велисарий смотрел на кубок с беспокойством. Причина беспокойства заключалась не в вине. Полководец не сомневался: это — один из лучших, если не самый лучший сорт из производимых в Персии. Нет, дело было в самом кубке. Емкость для питья оказалась самым изысканным и дорогим предметом подобного предназначения, которые когда-либо видел Велисарий. Несмотря на вместительность и очевидную тяжесть, кубок казался очень хрупким, в особенности ножка, по виду напоминавшая цветочный стебель. Но, что хуже всего, кубок был полностью стеклянным. Стекло украшал золотой лист, который только подчеркивал красоту стеклянных граней, сделанных в форме находивших друг на друга вогнутых дисков. Завершающим аккордом были четыре медальона по верху, выходящие за край. Каждый — примерно дюйм в диаметре, на всех изображался крылатый конь.
Естественно медальоны были золотые. За исключением серебряных крыльев и крошечных гранатовых глаз.
Велисарий оглядел собравшихся за столом. Бузес, Кутзес и Маврикий неотрывно смотрели на свои кубки — идентичные предложенному Велисарию. Лица братьев выражали удивление, Маврикий сидел с мрачным видом.
— Боюсь дотронуться до чертовой штуковины, — пробормотал Маврикий себе под нос, но Велисарий его услышал.
И не только он. К счастью, Баресманас пришел им на помощь.
— Не бойтесь, друзья, — сказал он и улыбнулся. — У моего племянника два ящика набиты этими кубками.
Затем он весело показал на пол.
— К тому же, если вы все-таки их уроните, они навряд ли разобьются. На таком толстом ковре.
Четверо римлян посмотрели на ковер. На самом деле он был настолько плотным, что предложенные им подушки вообще-то казались излишними.
Куруш, сидевший с другой стороны стола напротив Велисария, нахмурился. Не в раздражении, просто в удивлении.
— В чем проблема? — спросил он. Как и большинство персов благородного происхождения, он бегло говорил на греческом, правда, с акцентом.
Баресманас усмехнулся.
— Не все, племянник, привыкли пить вино из царских кубков. — Молодой перс уставился на кубок, который держал в руке.
— Из таких? — Он поднял глаза на дядю. — А они очень ценные?
Все четверо римлян расхохотались вместе с Баресманасом. Возможно, так смеяться было и недипломатично, но они не могли удержаться. К счастью, Куруш оказался приветливым и любезным малым, и ему были не свойственны надменность и чопорность большинства персов благородного происхождения. Мгновение спустя он сам рассмеялся.
— Боюсь, я не очень-то обращаю внимание на подобные вещи, — признался он и пожал плечами. — У меня полно слуг и они занимаются этими вопросами. — Затем он широким круговым жестом обвел помещение. — Но — пожалуйста, пожалуйста! Пейте! Наверняка вы все умираете от жажды после путешествия по пустыне.
Слова Куруша сняли все колебания. Все четверо римлян сделали по большому глотку из кубков. И поняли: вино великолепно. Правда, их это не особо удивило.
Велисарий воспользовался тем, что все наслаждаются вином, и внимательно оглядел Куруша. Как он уже знал от Баресманаса, император Хосров назначил Куруша ответственным с персидской стороны за связи с Велисарием и римскими силами.
По оценке Велисария, благородному персу было на вид лет двадцать пять. Молодой человек оказался высоким и стройным, с узким лицом и довольно нежными чертами.
На первый взгляд он напомнил Велисарию суперобразованных афинских эстетов, которых полководцу время от времени доводилось встречать. Эти молодые люди с томными взглядами не могли произнести ни одного предложения, не разбавив его двумя или тремя цитатами из классиков. На мир они смотрели непрактично — и это еще мягко сказано.
Сходство подчеркивалось одеждой Куруша, вернее, тем, как он ее носил. Сама одежда была дорогая и умело сшитая. Кстати, подобную носили и афинские эстеты, поскольку все они относились к аристократии, а не к пастухам. С другой стороны, Куруш, как и афинские эстеты, казалось, совершенно не видел цветов различных предметов одежды — они абсолютно не сочетались, да и сами отдельные предметы другой человек не стал бы надевать одновременно.
Однако при ближайшем рассмотрении первоначальное впечатление несколько изменилось. Руки Куруша, хотя и с тонкими пальцами, казались сильными. И Велисарий понимал значение мозоли на большом пальце правой руки. В отличие от римлян, натягивающих луки тремя пальцами, персы обычно использовали один большой. Велисарий также обратил внимание на то, как Куруш двигается. В его шагах, жестах, даже выражении лица присутствовала какая-то нервозность или нервная торопливость. Он чем-то напоминал породистого жеребца перед забегом, горящего желанием ринуться вперед. Походка, жесты и выражение не имели ничего общего с вялостью и апатичностью эстетов.
