Я – Кирпич (СИ) - О'Санчес (Александр Чесноков) (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Некоторое время назад я уже делал открытия для самого себя насчет того, как новые, только что нахлынувшие, впечатления делают почти невозможное, то есть, вытесняют старые, пусть даже супер-суперважные… Да запросто! – и это непреложный факт, в котором я в очередной раз убедился, возвращаясь из небольшого универсама на проспекте Испытателей. У меня поблизости целых два универсама: небольшой и совсем небольшой. Совсем небольшой – вообще перед окнами, но я его не очень люблю. До дому – сотня метров по прямой, оставалось только улицу Серебристый бульвар пересечь по пешеходному переходу, как вдруг меня окликнули:
– Молодой человек?.. Ау, молодой человек!
Когда я не в общественном транспорте сидячий пассажир, а пешком иду по улицам города, в ухе у меня только один наушник торчит, второй свободным болтается – и поэтому я всегда слышу не только радио, но и голос города вокруг меня: разговоры, клаксоны, предупреждающие окрики и свистки… Да, качество музыкального звука от этого падает, однако – подобная предусмотрительность того стоит, на горьком опыте понял. Хорошо, хоть, не на очень горьком опыте.
– А?..
– Да-да, это я вам. Извините, что, так сказать, вторгаюсь незваный в ваше медийное пространство, но я буквально в несколько слов, на минуту-другую, вы позволите?
Я кивнул, второй наушник вынув, а сам смотрю на него: мужичок, пониже меня, где-то метр семьдесят, весь такой средненький параметрами, в темных очках, в бейсболке, посаженной чуть наискось на коротко стриженую голову… Лет, наверное, тридцать пять ему, а может и сорок, светлая крупно клетчатая рубашка с короткими рукавами, бежевые штаны по колено, сандалеты на босу ногу… Часы на руке…. На левой руке. Обыватель, голос нормальный и тень хорошо отбрасывает среди бела дня. Светофор, конечно же, меня ждать не стал, мигнул желтым, потом красным…
– Да, конечно, слушаю вас?
В первую секунду меня кольнула тонкая и очень неприятная догадка, от которой все мои мистические переживания словно цунами слизнуло: это муж или бой-френд одной из барышень, с которыми я однажды… или не однажды… А с некоторыми-то вообще ничего у меня не было, с теми, кого я честно консультировал… только кто поверит оправданиям?.. Действительность оказалась поострее догадок:
– Савелий Васильевич Кирпичев?
– Да, слушаю вас внимательно?
– Савелий Васильевич, тут такое дело… Вы ведь муравьями интересуетесь?
– Что?..
– Муравьями, говорю, интересуетесь? Пчелками, там?..
– Ну, а… предположим. И что? Чем обязан, собственно говоря и-и-и… с какой стати…
– Ничего личного, Савелий Васильевич, не волнуйтесь, пожалуйста. А просто найдите себе другое хобби, вот вам мой совет.
– Что?..
Я настолько растерялся от услышанного, что даже пролопотать ничего вразумительного не сумел в процессе этой странной беседы! «А… бэ… чиво…» Еще не хватало бы вслух прокомментировать случившееся фразой десятилетия: «Я в шоке!»
В шоке, да. Есть такое дело. Мужик тем временем откозырнул мне двумя пальцами по бордовой бейсболке, повернулся да ушел, не дожидаясь дополнительных вопросов и междометий с моей стороны. А я остался стоять на перекрестке, перебирая растерянным разумом светофорные цвета… Желтый… зеленый… желтый… красный… желтый… Зеленый, пора переходить. Надо же – вот только что радовался, что руки-ноги перестали дрожать – а здесь уже вот-вот голова затрясется как у паралитика!
Тремор в руках – это не когда ты злобным голосом посылаешь к чертовой матери любого безобидного собеседника, отвлекшего тебя от внутренних клокотаний, а кончики пальцев при этом срываются с телефонных кнопок или не могут зацепить перелистываемую страницу книги, настоящий стрессовый тремор – это когда ты тянешь руку к замочной скважине, к включателю электрической конфорки, но попасть ключом в отверстие замочной скважины, или ухватить тумблер за ухо никак не можешь, потому что пальцы аж звенят на трясущихся ладонях, а плечи ходуном ходят! С ключом и конфоркой я справился, хватило если не самообладания, то смекалки: свел обе ладони вместе и двумя руками попал. Точно так же ухватил сковородку, бутылку с якобы оливковым маслом, свиные котлеты поочередно… Сегодня я их отбивать и надрезать не стал, не до того… Хлеб ломтиками, только обертку развернуть… Поставил тарелку на стол, вилка почему-то уже на столе… А, это я с ночи забыл убрать, оливки ею доставал, скрашивая ночные посиделки в коридоре. В жестяную банку с поваренной солью удалось залезть уже одной рукой, щепотью. Посолил. Потом поел. Потом посуду вымыл – руки все еще потряхивало, но умеренно.
Итого имеем за прожитую половину лета: эпизод с барышней у Тучкова моста, эпизод с неопознанным животрепещущим хамлом на Елагином острове, там же – эпизод с засасывающей лентой голубого цвета и непонятной субстанции, эпизод с подглядывающей красноглазой крысой… пусть тоже пойдет в счет, не сомневаюсь, что крыса не проста!.. Далее: эпизод с полуночной почтальоншей, отдельно – разница в цифровом и оптическом восприятии коридорной действительности… И, наконец, чувак, который узнал меня, будучи со мною незнаком, и который вынес мне предупреждение насчет моего интереса к цивилизации муравьев… не-а! Нет, запишем иначе, блин: к цивилизации общественных насекомых. И карты не забыть! Знал бы комбинаторику – подсчитал бы вероятность двукратного совпадения, но ломы ее изучать ради одного феномена. Башке моей – не до науки сегодня.
– Так. Время?
– Восемнадцать тридцать… две…
– Хорошо. Сколько-сколько??? Ого… когда же это… Получается, не только я с ума схожу, но и время…
– Ну, Кирпич: планы на сегодня!? Живо решай!
– Уже решил: на Васильевском ночую.
– Молодец, Кирпич, грамотное решение: тогда я собираюсь!
– Пошевеливайся!
Так я разговаривал в голос сам с собою, закидывая в сумку ноут, планшет, котлетку денег, карточки, носки… Нож положить. Два ножа положу: один складишок-выкидушку (пустяковина китайская, воплощенная мечта моих детских интернатовских грез), а другой – понадежнее – столовый, но очень прочный и острый. Хорошо бы… ствол какой-нибудь купить… Раньше надо было думать.
Ничего не забыл? Вроде бы нет.
Кому бы пожаловаться, у кого бы защиты попросить, или, хотя бы, удобоваримых объяснений происходящему?
Не у кого: сам уже взрослый мужик, сам должен справляться…
Я уже открывал вторую наружную дверь, когда запнулся мыслью на пороге… Кивнул сам себе, ключ в обратную сторону – щелк, щелк на два оборота, прошел, не снимая кеды, в кабинет, упаковал карточную колоду в коробочку – вот теперь можно идти.
Муравьи да? Эльфы, крысы, джокеры?.. Посмотрим!.. Ни хрена не убоюсь!..
Дзззукк! – Эсэмэска пришла.
А я – весь уже в образе несгибаемого, но временно гонимого крутыша-одиночки – хладнокровно запер двери, пешком спустился по черной лестнице, вышел на проспект Испытателей и только тогда вынул трубку из кармана, чтобы прочесть обычный телефонный спам:
«Уничтожаем насекомых, ос, муравьев. Подробности по ссылке…»
Глава четвертая
Романтика в умеренных дозах – элемент уюта, по типу халата. Если бы не страх, противный, унизительный, убивающий любые помыслы насладиться обрушившимися на меня событиями, я бы с удовольствием завернулся в эти чудеса и понежился… А вместо этого бегу, дрожа и озираясь.
Белые ночи в Петербурге вкрадчивы и очень пугливы, на излете особенно. А день все еще настойчив; хорошая же погода, как дневная, так и ночная, не то чтобы редка, но малопредсказуема. Семь часов вечера, восемь… десять… одиннадцать – а в окнах верхних этажей, по золоту церковных куполов и крепостных шпилей все еще плывет холодное северное солнце… Неопытному и нетерпеливому путешественнику, нарочно приехавшему в Питер, чтобы окунуться в белую ночь, уже начинает мниться, что световой день не иссякнет как минимум до завтрашнего полудня… Но вот объявлена полночь, и в первом календарном часу новых суток на улицы-линии Васильевского острова потекли из дворов-колодцев сумерки, обещающие доверчивым зрителям все волшебства знаменитой белой ночи. Вперед, к Неве: именно там, на гранитных набережных, на Стрелке Васильевского острова, на песчаном пляже Петропавловки, на водной глади между рогами разводных мостов она являет в полной мере мимолетную свою красоту! Вдруг, откуда ни возьмись – задули ветра, пригнавшие в город подмокший балтийский туман. Обозвать его тучею не повернется язык, очень уж он приземист, вял, безлик и бесцветен, однако белую ночь испортил, увы: вместо нее сырая мгла, тьма без звезд, неуверенные раскаты далекой грозы, которые легко спутать с грохотами и зарницами поздних трамваев, первые капли дождя откуда-то сбоку-сверху, досада на не взятый зонтик…
