Легенды II (антология) - Хэйдон Элизабет (библиотека книг TXT) 📗
Мы шли по следам пропавшего отряда. Те ставили стрелки, отмечая крестами тупики, и мы не переставали надеяться. И вдруг, к нашему ужасу, мы догнали их.
Они сгрудились посреди коридора — факелы у них потухли, оставив их в полной тьме, и это лишило их возможности двигаться как вперед, так и назад. Одни из них к этому времени лишились чувств, другие проливали слезы при виде нашего факела и не отходили от него, точно свет был для них самой жизнью.
«Вы нашли выход?» — спрашивали они у нас, будто забыв, что сами его искали. Когда они поняли, что были нашей последней надеждой, все силы, казалось, покинули их. «Этот коридор тянется без конца, — сказали они, — но хода наверх нет нигде. В комнатах, куда мы сумели войти, нет окон. Мы думаем, что эта часть города всегда находилась под землей».
Жестокие слова. Чтобы не задумываться над ними, мы зашагали дальше. Мы миновали несколько перекрестков, каждый раз выбирая дорогу почти наугад. У нас не было больше факелов, чтобы исследовать каждый из коридоров. Выбор после недолгих споров делали идущие впереди мужчины, и мы подчинялись, спрашивая себя, не совершили ли мы роковой ошибки, не удаляемся ли от места, где могли бы выйти на свет и воздух? Мы отказались от факела в конце процессии — теперь ее замыкали люди, которые крепко держались за руки. Тем не менее наш запас сократился сначала до трех факелов, а потом до двух. Когда зажгли последний, какая-то женщина зарыдала в голос. Факел горел плохо, а может быть, нам это просто мерещилось из-за страха перед темнотой. Мы теснились, стараясь быть ближе к факелоносцу. Стены расступились, потолок ушел ввысь. Факел порой освещал проблески серебра на стенах, и они манили меня к себе. Мы так утомились, что не могли идти быстро — да и кто знал, ждет ли нас что-нибудь впереди, кроме смерти.
Призраки не давали мне покоя. Искушение перестать цепляться за свою ничтожную жизнь и отдаться манящим воспоминаниям делалось все сильнее. Обрывки музыки, разговоры, даже диковинные ароматы — все это окружало и соблазняло меня. Не от этого ли всегда предостерегал меня Джатан — что мое искусство захлестнет меня с головой, если я не буду держаться за жизнь покрепче? Но противиться было так трудно — наваждение влекло меня, как попавшуюся на крючок рыбу. Оно знало, что я никуда не денусь, стоит лишь дождаться, когда станет темно.
Факел сгорал на каждом шагу, и каждый шаг вполне мог уводить нас в неверную сторону. Из коридора мы перешли в большой зал; я не видела больше черных блестящих стен, но чувствовала их зов. Мы прошли мимо сухого фонтана, окруженного каменными скамейками. Попытки найти средства для поддержания огня оказались тщетными. В этом месте древние строили на века — из камня, металла и обожженной глины. Я знала, что оно служит средоточием всего, чем они жили. Они верили, что будут жить всегда, управляя светом и струями фонтанов по своей воле. Я знала это столь же твердо, как собственное имя. Они, как и я, самонадеянно думали, что будут жить вечно в своем искусстве. Теперь оно было единственным, что осталось жить после них.
В тот миг я приняла решение. Оно предстало передо мной гак ясно, что я усомнилась, принадлежит ли оно мне одной. Быть может, давно умершая художница потянула меня за рукав, прося выслушать и увидеть ее в последний раз перед тем, как мрак и тишина, поглотившие ее город, поглотят заодно и меня.
«Я хочу подойти к стене», — сказала я, тронув Ретио за руку. Он, к чести своей, понял меня сразу и спросил жалобно:
«Ты бросаешь меня? И маленького Карлмина тоже? Хочешь утонуть в снах и оставить меня умирать одного?»
Встав на цыпочки, я поцеловала его в заросшую щеку и коснулась губами пушистой головки сына.
«Не утону, — пообещала я. Все вдруг стало для меня очень просто. — Я умею держаться на плаву в этих водах. Я плаваю в них, как рыба, с самого рождения. Я двинусь вверх по течению, до самого истока, а вы все последуете за мной».
«Кариллион, я ничего не понимаю. Ты в своем уме?»
«В своем, но объяснить ничего не могу. Просто следуй за мной и доверься мне, как я доверилась тебе на ветке того дерева. Я буду шагать уверенно и не дам тебе упасть».
Вслед за этим я сделала самую скандальную вещь в своей жизни: задрала свои обтрепанные юбки и сорвала их с себя, оставшись в одних панталонах. Тряпки я сунула в руки потрясенного Ретио. Другие, обступив нас, шептались при виде такого представления.
«Поддерживайте факел вот этим. И ступайте за мной».
«Ты поведешь нас полуголая?» — в ужасе спросил он, как будто это могло что-то значить. Я улыбнулась помимо воли.
«Покатой юбки горят, никто не осудит ту, что ими пожертвовала, а когда они перестанут гореть, нас покроет тьма, и призраки завладеют нами».
Сказав это, я отошла от не,го в окружавшую нас темноту. Ретио крикнул, приказывая факельщику остановиться; остальные говорили, что я обезумела. Я чувствовала себя так, будто вошла наконец в реку, манившую меня всю мою жизнь. Я шла к черной стене по доброй воле, открыв сердце и ум искусству древних — и когда я коснулась холодного камня, я уже двигалась в их толпе, слышала их разговоры, слышала торг и игру уличных музыкантов.
Рыночная площадь взревела и замельтешила вокруг, стоило мне приложить ладонь к камню. Я воспринимала свет, недоступный моим закрытым глазам, чувствовала, как пахнет речная рыба на чадящих жаровнях, видела шампуры с пропитанными медом фруктами на лотке торговца. На другом прилавке лежали глазированные ящерицы. Дети, играя в пятнашки, пробежали мимо меня. Одежды прохожих струились, меняя цвет на каждом шагу. И что за люди — достойные обитатели такого города! Некоторые из них вполне могли быть джамелийцами, но среди них встречались другие, высокие и тонкие, покрытые чешуей, как рыбы, или сверкающие, как бронза. Их глаза тоже сверкали — медью, серебром, золотом. Обыкновенные люди расступались перед ними — скорее радостно, чем оказывая почтение. Торговцы предлагали им лучшие свои товары, дети таращили глазенки, выглядывая из-за материнских штанин. Я была уверена, что вижу особ королевской крови.
С усилием оторвав глаза и мысли от этой картины, я напомнила себе, кто я есть и где нахожусь. Заставила себя вспомнить о Карлмине и Ретио и стала смотреть по сторонам уже сознательно. Небо, сказала я себе. Голубое небо. Деревья.
Ведя пальцами по стене, я стала продвигаться вперед.
Искусство — это погружение. Настоящее искусство — полное погружение. Ретио был прав: оно стремилось меня утопить. Но прав был и Карлмин: оно не содержало в себе угрозы. Я, как художник, причастный к подобной магии, не потеряла головы, даже когда течение стало сильнее.
Мне помогало все то же слово: небо. Я не знала, следуют за мной мои спутники или покинули меня, сочтя безумной. Ретио не покинул, думала я. Ретио идет за мной, неся на руках моего сына. Мгновением позже мне уже стало трудно вспомнить их имена. Таких имен и таких людей не было в городе, в котором я обитала.
В эти часы купля-продажа так и кипела вокруг. Краски, звуки и даже запахи манили меня задержаться, но Небо вело вперед.
Здесь не питали особой любви к внешнему миру. Они построили себе улей, большей частью подземный, теплый, светлый и чистый, недоступный для ветра, бурь и дождя. От природы они взяли лишь то, что им нравилось, сажали цветущие деревья и держали певчих птиц в клетках. По растущим в кадках кустам шмыгали блестящие ящерицы. Рыбы взлетали над фонтанами, но собаки не бегали по улицам, и птицы не летали над головой. Не допускалось ничего, что разводило бы грязь. Во всем соблюдался порядок, исключая поведение самих горожан, которые кричали, смеялись и свистели вовсю на своих чистеньких улицах.
Небо, говорила я им, но они меня, конечно, не слышали. Я уже начинала понимать жужжащие вокруг разговоры, но их темы не занимали меня. Что мне было задело до политики королевы, жившей тысячу лет назад, до великосветских свадеб и заговоров, о которых все сплетничали? Небо, повторяла я, и нужные воспоминания стали понемногу поступать в мою память. Здесь жили и другие, посвятившие Небу всю жизнь. Над речными туманами высилась обсерватория, где ученые, мужчины и женщины, наблюдали звезды и их влияние на судьбу смертных. Я сосредоточилась и скоро «вспомнила», где она стояла. Благодарение Са, это место находилось недалеко от рыночной площади.
