Грани Обсидиана - Колесова Наталья Валенидовна (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Он потер лицо ладонями, чтобы скрыть внезапную и неуместную сейчас улыбку.
– Никто из них мне не встретился, так нечего об этом и говорить.
– Говорить есть о чем! – отрезал Фэрлин. – В следующий раз поеду я. – Быстрый взгляд в сторону жены. Все трое подумали об одном и том же, и Фэрлин добавил: – Или Найна.
К исходу лета Инта должна была родить. Лорд и сейчас уже с неохотой оставлял замок: Волки – преданные семьянины и, пока потомство не научится держаться на ногах, стараются не покидать свой дом далеко и надолго.
Бэрин окинул опустошенный стол голодным взглядом: потраченные кровь и сила требовали восполнения. А он слишком рано пустился в обратный путь.
– Ты все еще бледный, – заметил Фэрлин тоном ниже. – Погоди.
Лорд вышел. Бэрин прикрыл тяжелеющие веки и вздрогнул, почувствовав прикосновение легкой руки к своему влажному лбу. Из-под ресниц взглянул в близкое озабоченное лицо Инты.
– У тебя жар!
– Ничего, – еле выговорил он. Как она изменилась за этот год! Нет уже мрачного, настороженного взгляда исподлобья, напряженно сжатых губ, загнанности испуганного зверька в каждом движении… Тогда она боялась их, оборотней, опасаясь не столько за себя, сколько за свою любимую сестру. Так боялась, что он подошел к ней – поговорить, успокоить, утешить… Ему – именно ему, первому – Инта улыбнулась своей чудесной, быстрой, немного нервной улыбкой. Почему он отступил, почему уступил ее Фэрлину? Да, тогда он понял своего брата быстрее и вернее, чем сам Фэрлин, и решил ему помочь…
И совершенно не понял самого себя.
Подняв руку, он прижал ее ладонь к своему лбу. Нежная, теплая. Женская… Губы Инты дрогнули в улыбке. Теплые, мягкие губы… Его взгляд скользнул ниже – по белой шее, по покачивающемуся на цепочке Лунному камню, по… Ее груди округлились, потяжелели – и от беременности, и, наверняка, от ласк его брата. Он представил, как протягивает руки и накрывает их…
Инта повернула голову – сам он не расслышал шагов Фэрлина из-за шумящей в голове крови. Заявила обвиняюще:
– У него жар!
Если Фэрлину и показалось странным, как быстро он отдернул руку, виду брат не подал. Сказал спокойно:
– Я принес эликсир.
Он молча смотрел, как лорд тщательно отсчитывает янтарные капли: они расходились в воде, и та приобретала цвет крови. Принял протянутый бокал, по-прежнему избегая взгляда Фэрлина, выпил и передернулся: холод, потом тепло, жар, снова холод. Ну, по крайней мере это отвлечет его от бесчестных мыслей о том, как он ласкает жену своего брата! Прикрыл глаза.
Инта сказала вполголоса:
– Но если эликсир так чудодейственен, почему вы сразу не берете его с собой на Черную?
– Потому что он слишком ценный…
– Более ценный, чем даже ваши жизни?
– …и потому что в усталости легко просчитаться – всего одна лишняя капля…
Бэрин глянул сквозь ресницы: лорд задумчиво вертел в пальцах граненый хрустальный флакон. Теплые янтарные блики скользили по его лицу.
– И – что?
– И человек умирает. Идем, ему нужно отдохнуть.
Прикосновение легких пальцев к плечу – ответная дрожь по всему его телу.
– Безлунной ночи, Бэрин. Поправляйся.
Он кивнул, но раскрыл глаза, лишь когда двое покинули комнату: по-детски прятался от зоркого взгляда старшего брата. Потер лицо – от действия эликсира покалывало кончики пальцев и горели губы. Уставился в огонь.
На дальних заставах, где мало женщин, женщина берет себе в мужья двоих, а то и троих мужчин. И такой брак считают нормальным, а детей – общими. Если бы…
Оскалившись, Бэрин несколько раз ударился пылающим лбом о край стола. О чем он думает?! Разве Инта согласится на это? Или Фэрлин?
А он сам?
Кажется, да. Он согласен на все.
…Жаль, что Фэрлин не оставил здесь флакона с эликсиром!
Рыжик готов был сожрать добычу сырой и целиком и громко протестовал, когда я принялась варить бульон. Наученная горьким опытом, я выбрала самый большой горшок и варила мясо до тех пор, пока от него не начали отделяться волокна: так хоть на некоторое время мы будем защищены от голода. Только потом, страшно экономя, выделила брату кусок и, пригорюнившись, смотрела, как он жадно заглатывает мясо. Оставшиеся полупустыми желудки залили болтушкой из бульона и желудевой муки.
Рыжик единственный из моей семьи выжил в долгом пути из-за Хребта: остальные братья и сестры так и не увидели берегов благословенного Обсидиана. Я скривила губы: благословенного! Вот мы его достигли – и что же? Дальше хода нет, тот берег надежно охраняют проклятые Волки; назад тоже нет возврата. Остается подыхать от голода здесь, в двух шагах от земли своей мечты: благодатной, обильной и доброй. Я обвела взглядом наше жилище. Мало кто из побережников строил себе жилье – вернее, могпостроить. Норы, дупла, пещеры… Мы с Рыжиком выбрали укрытие под корнями огромного древнего дуба. Здесь можно было передвигаться, почти выпрямившись, а меховой полог надежно перекрывал доступ студеному ветру. Пара лежанок, выстеленных сухим мхом, очаг, несколько деревянных и глиняных плошек. Первый настоящий дом за много месяцев скитаний. Жаль, никто, кроме нас, ему не успел порадоваться…
Встревоженно подал голос Рыжик: кто-то приближался. Я схватила заостренный кол в одну руку, нож – в другую. Незваный гость остановился к пологу вплотную – тот шевельнулся, – и мы услышали знакомый голос, спрашивающий разрешения войти.
– Входи уже… Птица, – с досадой пригласила я. Не мог он прийти хотя бы вчера, дотого, как я принесла еду!
С первого взгляда Птица напоминал человека, закутавшегося в коричневый бархатный плащ. Лишь когда он разводил руки, обнаруживалось, что это вовсе не плащ, а крылья-перепонки, как у белки-летяги, а руки – трехпалые лапы с острыми когтями. На длинных узких стопах тоже когти. А лицо – человеческое. Черными круглыми глазами он быстро оглядел нас, распахнул «плащ», обнажив коричневое меховое тело, и достал из нароста-кармана на животе несколько орехов. Молча протянул их на белой ладони.
– Спасибо, Птица, – скрепя сердце сказала я. – Отдохни, погрейся.
Гость уселся на лежанку и, сгорбившись, стал похожим на нахохлившегося под дождем ворона. Я демонстративно выбрала самую маленькую чашку, налила туда бульона без мяса и сыпанула ложку желудевой муки: пусть Птица явно пришел перекусить на дармовщинку, он хотя бы принес орехов из своих запасов. Пока Рыжик рассказывал Птице свои нехитрые новости, я грела руки над жиденьким огнем. Снаружи завывал ветер.
Всех побережников я делила на неопасных, опасных и очень опасных. Птица был из первых. Хотя в эту голодную зиму даже самые дружелюбные и безобидные были готовы закусить своими умершими соседями. А то и еще живыми.
Птица привычно гладил Рыжика по голове – тот, играясь, пытался прихватить руку гостя зубами. Сказал спокойно:
– Он знает, что ты ходишь за Реку.
Меня словно холодной водой окатили. Уточнять, кто такой он, не требовалось. Но как? Я ведь старалась быть такой осторожной! Обреченно ступая на толстый, темный, чисто выметенный поземкой лед Обсидиана, я не знала еще, что волчьи заклинания меня пропустят, – это было чем-то вроде попытки самоубийства… Лишь отчаянье и безысходность погнали меня на тот берег, прямо в пасть Волкам. Но теперь Волки казались куда как безобиднее…
Птица поднес миску к бледным губам, сделал последний глоток, наслаждаясь горячей похлебкой, пахнущей мясом, и добавил:
– Тебя за это не накажут. Но запомнят. Такое никому еще не удавалось.
Полог хлопнул за поздним гостем. Я в отчаянии сжала пальцами пульсирующие виски. Брат обнял меня, прижался лохматой головой, огорченно ткнулся холодным носом в щеку. Карие мальчишеские глаза встревоженно заглядывали мне в лицо.
– Ничего, – сказала я, успокаивая нас обоих. – Ничего. Может, все и обойдется. Давай спать.
Прислушиваясь к тихому дыханию Рыжика, я уже знала – ничего не обойдется. Потому что я – несчастье семьи, ее позор, выродок.
