Проклятый дар - Ле Гуин Урсула Кребер (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Не знаю, зачем она рассказала мне эту историю. В общем, особого повода и не требовалось: мы с ней всегда все рассказывали друг другу; все, что приходило в голову. Она точно не хвасталась; она вообще никогда не хвасталась. Я так и не понял, что именно та охота на лосей значила для нее. Была ли она горда своим успехом или же нет? Возможно, она и сама этого не понимала и рассказала именно для того, чтобы понять. Но я чувствовал: рассказывая об охоте, она как бы просила, чтобы и я рассказал ей о том, как впервые и столь победоносно применил свой дар. Но я не мог об этом рассказывать.
– А когда ты кого-то призываешь… – начал было я и умолк.
Она терпеливо ждала.
– На что это бывает похоже?
– Не знаю. – Она явно не поняла вопроса. Да я и сам едва понимал его.
– Когда ты впервые попробовала применить свой дар, – сказал я, возобновляя атаку, – ты поняла, что он действует? Ты чувствовала что-то особенное?
– Ах, вот ты о чем… Да, чувствовала. – И больше она не прибавила ни слова.
Я ждал. Она молчала довольно долго. Потом все же пояснила:
– Он просто действует. – Грай нахмурилась, пошевелила пальцами ноги и прибавила: – Но у нас ведь совсем иной дар, чем у тебя, Оррек. Ты должен использовать свой глаз и…
Она колебалась, и я перечислил как заповедь:
– Глаз, руку, слово, волю.
– Да. А когда призываешь, то просто нужно определить, где находится тот, кого следует позвать, и подумать о нем. Конечно, каждый раз бывает по-разному, но, в общем, ты словно протягиваешь кому-то руку или вслух окликаешь его, но почти никогда ни рукой, ни голосом мы не пользуемся.
– Но ты знаешь, когда твой дар действует?
– Да. Потому что знаю, где те, кого я призываю, и они отвечают мне. Или приходят… И между нами возникает связь – словно вот отсюда, – и Грай коснулась груди, – протягивается невидимая нить, струна. И она натянута очень туго. Стоит лишь тронуть ее, и она запоет, зазвучит… – Я слушал ее, разинув рот, и выглядел, должно быть, совсем глупо. Грай покачала головой. – Ох, об этом так трудно рассказывать!
– Но ты же знаешь, как применять твой дар?
– Ну конечно! Я ведь еще до того, как призову кого-нибудь, уже чувствую эту связь, эту струну. Только тогда она не так сильно натянута.
Я понурился. Я был в отчаянии. Я попытался хоть как-то рассказать Грай о той змее, но слова не шли с языка. И Грай спросила:
– А что ты чувствовал, когда ту гадюку убил?
Вот так, очень просто она освободила меня от мучительного молчания и поисков нужных слов.
Но я не мог принять эту свободу. Я все-таки стал рассказывать и вдруг разрыдался. Впрочем, плакать я тут же перестал – мне стало стыдно и я был страшно зол на себя.
– Ничего особенного я не почувствовал, – честно признался я. – Это было просто… просто никак! Никаких усилий не потребовало. А сколько вокруг этого шуму! Глупо!
Я встал, подошел к самому краю скалы и, присев на корточки и опершись руками о колени, нагнулся вперед и вытянул шею, чтобы увидеть озерцо под водопадом. Мне хотелось сделать что-нибудь безрассудное, смелое, совершить какую-нибудь бесшабашную глупость.
– Бежим на берег! – крикнул я, оборачиваясь к Грай. – Спорим, я обгоню тебя!
Грай тут же вскочила, ловкая и быстрая, как белка. Я выиграл, но сильно ободрал оба колена.
Я долго ехал на Бранти домой по залитым солнцем холмам, потом как следует выгулял коня, чтоб остыл, вытер его полотенцем, почистил щеткой, напоил, накормил и оставил в стойле презрительно фыркать на старушку Чалую. В дом я пошел с сознанием полностью выполненного долга, чувствуя себя настоящим мужчиной, хозяином. Отец ничего мне не сказал, и это тоже было нормально: так, как и должно быть; то, что я сделал, он воспринял как само собой разумеющееся. После ужина мать рассказала нам историю из «Чамбана», саги о жителях Бенгдрамана, которую знала наизусть почти целиком. В этой истории повествовалось о налете, который совершил герой Хамнеда на город злых духов; о том, как он потерпел поражение в бою с правителем этих духов, и о его бегстве в пустыню. Отец слушал не менее внимательно, чем я. Я хорошо помню тот вечер. Он показался мне последним… то ли в нашей счастливой семейной жизни, то ли в моем детстве. Я не знаю, что именно тогда закончилось, но на следующее утро, проснувшись, я оказался в совершенно ином мире.
– Пойдем-ка со мной, Оррек, – сказал мне отец уже ближе к полудню, и я решил, что он просто хочет со мною вместе прокатиться верхом, но он повел меня в сторону Рябиновой рощи. Когда наш дом скрылся из виду и мы оказались на заросшей травой полянке у Рябинового ручья, отец наконец остановился, а до того он не сказал мне ни единого слова.
– Покажи мне свой дар, Оррек, – попросил он так, что отказаться было невозможно.
Я уже говорил, что подчиняться отцу всегда доставляло мне удовольствие, хотя частенько удовольствие это было не из легких. Но это была давняя привычка, приобретенная еще в раннем детстве, и я всегда следовал ей. Мне просто никогда и в голову не приходило, что я могу не подчиниться отцу. Да я никогда этого и не хотел. Все его просьбы, даже самые трудновыполнимые и непонятные, всегда в итоге оказывались разумными и правильными. Я прекрасно понимал, чего он хочет от меня и почему он просит об этом. Но делать это я не желал.
Кремень и кресало могут годами лежать рядом совершенно спокойно, но ударь ими друг о друга, и посыплются искры. Мятеж, бунт, протест всегда возникают мгновенно, без предупреждения, точно искра, порождающая яркое пламя.
Я стоял к отцу лицом – я всегда так стоял, когда он обращался ко мне, – и молчал.
Он указал мне на заросли кипрея и еще какой-то травы и предложил – не приказал, а именно предложил бодрым тоном:
– Попробуй-ка распутать эти травы.
Я застыл как вкопанный. Лишь взглянув на этот кипрей, я больше ни разу в ту сторону даже не посмотрел.
Некоторое время отец выжидал. Потом вздохнул, и что-то неуловимо изменилось во всем его облике; я чувствовал, какое от него исходит напряжение, хотя он молчал. Потом он вдруг очень тихо спросил:
– Так ты выполнишь мою просьбу?
– Нет, – ответил я.
Снова повисло тягостное молчание. Я слышал слабое журчание ручья, пение птиц в роще, мычание коров на ближнем пастбище.
– Ты можешь это сделать?
– Я не стану этого делать.
Снова помолчав, он сказал:
– Тут нечего бояться, Оррек. – Голос его звучал ласково.
Я закусил губу, сжал кулаки и ответил:
– Я не боюсь.
– Чтобы уметь управлять своим даром, ты прежде всего должен им пользоваться. – Канок говорил по-прежнему мягко, ласково, и это ослабляло мою решимость.
– Я не буду им пользоваться.
– Но тогда он может воспользоваться тобой.
Это было неожиданно. Вот и Грай что-то такое говорила мне о своем даре и о том, как он использует ее. Но сейчас я не мог вспомнить ее слов. Я был смущен, но признавать этого не желал.
И упрямо покачал головой.
Отец нахмурился; он гордо вскинул голову, словно перед ним стоял враг, а не родной сын, и всякая ласка из его голоса тут же исчезла.
– Ты должен продемонстрировать мне свой дар, Оррек, – отчеканил он. – Если не хочешь мне, то покажи его другим. Тут выбор за тобой. Обладать определенным могуществом означает также служить этому могуществу. Пройдет время, и ты станешь брантором Каспроманта. Здешние жители будут зависеть от тебя, как сейчас – от меня. Ты должен доказать им, что они могут на тебя рассчитывать. И должен научиться использовать свой дар – но для этого тоже нужна тренировка.
Я снова покачал головой.
После очередной невыносимо мучительной паузы он спросил почти шепотом:
– Тебя тревожит то, что это своего рода убийство?
Я не был уверен, что дело именно в этом, в этой моей способности убивать, что я из-за этого и взбунтовался. Я, конечно, думал об этом, но не слишком отчетливо, хотя каждый раз меня охватывал тошнотворный ужас, стоило мне вспомнить ту крысу или ту гадюку… Но сейчас я одно знал твердо: я не желал, чтобы меня испытывали, не желал пробовать в действии ту ужасную силу, что, возможно, живет во мне, и не желал, чтобы эта сила завладела всем моим существом. Но в словах Канока была лазейка, которой я и воспользовался. И кивнул.
