Когда прольется кровь - Колодзейчак Томаш (серия книг TXT) 📗
Приближался полдень.
Дорон спокойно ждал, пока солнце взберется на вершину Горы. Он сидел на сучковатом пеньке шагах, может, в ста от ворот Горчема. Щеки заросли щетиной настолько, что невозможно было увидеть знак Листа. Зато волосы он состриг — череп покрывала короткая, длиной в ноготь поросль. Укрытый старой накидкой, в выгоревших штанах, соломенных лаптях, он не боялся, что кто-нибудь его узнает. Поэтому ждал спокойно.
Толпы, еще два дня назад перекатывавшиеся через Дабору, немного поредели, множество людей разбрелось по домам после окончания турнира. Ярмарке оставалось еще жить три дня и, вероятнее всего, завтра-послезавтра в город снова нахлынет масса народу, поскольку на пятницу, последний день ярмарки, бан наметил большое зрелище. В тот день на эшафот взойдет Острый — один из Шепчущих. В тот день палачам отдадут свои тела два прислужника Острого. Тогда же будут приведены в исполнение приговоры другим преступникам. Люди говорили, что когда схватили Острого, бан приказал привести Голубого Родинца — известного палача из Татары.
Так говорили люди, при этом сплевывали с неприязнью и отвращением. Потому что хоть зрелище и обещало быть долгим и шикарным, но все-таки на смерть поведут Шепчущего. Одного из тех, кто обучал, нес народу надежду и помощь. Смертного врага Гвардии. О да, все придут смотреть на его мучения, но не для того чтобы радоваться. Как же злобно ненавидели сейчас посланцев Гнезда и бановых наемников, схвативших Острого.
Разводной мост Горчема опустился. Стражи расступились, чтобы пропустить гонцов. Двенадцать быстроногих и громкоголосых мужчин помчались в Дабору с криками:
— Полдень! Полдень!
Вот они уже миновали Дорона, вскоре их голоса разделились и, наконец, умолкли вдалеке.
На вал Горчема поднялись шестеро молодых парней с трембитами. Загудели. Глухой протяжный стон понесся над городом.
В тот же момент рядом с ними возник бан. Согласно обычаю, в полдень и полночь Пенге Афра обходил валы Горчема трижды. Так, словно охватывал принадлежащий ему край, овладевал им.
За баном следовал его сын со связанными за спиной руками, а дальше несколько солдат в парадных одеждах придворной стражи.
Шли быстро. В некоторых местах зубцы вала доходили бану до плеч, со стороны реки они были значительно ниже.
Дорон внимательно наблюдал за церемонией. Требовалось запомнить каждую ее деталь.
Деревья Гая дали ему ответ.
Лес кончился, уступив место полям. Каждый год незасеянным оставляли кусок земли, взамен вырубая под будущие поля такой же величины участок пущи. Из года в год деревня передвигалась словно гигантский червь, ползущий сквозь зеленый клин.
К счастью, была середина ночи, и обитатели деревни должны были спать. Магвер не хотел, чтобы его кто-нибудь увидел, хоть все здешние люди приходились ему либо близкими, либо дальними родственниками. За четверо суток блужданий он привык соблюдать осторожность.
Близость родительского дома прибавила сил, боль немного утихла, туман сошел с глаз. Даже голод перестал докучать.
Он шел медленно, тихо, слегка удлинил дорогу — не хотел двигаться по ветру. Собаки, конечно, все равно его учуют, но лучше, чтобы это не случилось неожиданно. Они наверняка поднимут лай, хотя бы от радости.
Он прошел оставшиеся две трети пути до деревни — уже различал темные силуэты хлевов и амбаров. Почувствовал распирающую сердце радость. Хорошо возвращаться туда, где мать выпустила тебя в мир, где каждое место, вещь, даже запах — свой, близкий, знакомый. Как хорошо! Мгновенно накатила грусть. Придется отсюда уйти далеко, возможно, уже никогда не возвращаться. Плохо, плохо, эх Земля…
Неожиданно сбоку что-то зашуршало. Он резко повернулся.
К нему бежали три большие собаки. Он узнал их, как только темные тени оказались достаточно близко.
— Тише, — шепнул он. — Тише.
Собаки остановились в нескольких шагах от него, сопя и ворча. Хвосты радостно ходили.
— Привет, — сказал Магвер и неожиданно увидел, что собачьи хвосты замерли. Ворчание сделалось громче, губы поднялись, обнажая клыки.
— Что случилось? — спросил он как можно спокойнее. — Ну, в чем дело?
Но собаки уже снова были прежними, приступ злобы прошел так же быстро, как и наступил.
Он гладил собачьи головы, прочесывая пальцами густую шерсть. И ему все время казалось, что мускулы собак внезапно напрягаются, чтобы через мгновение снова подставить себя ласковой руке.
Все выглядело как обычно. И двор, и дом, и стог рядом с курятником.
И все-таки чувствовалась какая-то беспокойная тишина. Он понял только тогда, когда подошел к сараю: не было ни упряжных собак, ни возка значит, родители куда-то уехали. Вероятно, в Черное Село, там жило много родственников. Так что можно свободно похозяйничать в доме. Он вошел в чулан, приоткрыв дверь, чтобы сквозь нее попадал лунный свет.
Сглотнул, видя столько деликатесов. Кучка брюквы в одном углу, бочонок с квашеной капустой в другом. На полках мешки с мукой, крупой, ароматные цепочки сушеных грибов. В корзинах — яблоки и груши, в подойниках молоко и сметана. Как же давно он не видел столько вкусностей!
Он взял кувшинчик с пивом, сделал три-четыре глотка, чтобы промочить горло. Вытер губы рукой, отставил кувшин, схватил хлеб, снял с полки миску со сметаной. Присел, поставил миску рядом и, отламывая от буханки большие куски, макал их в пиво и сметану. Наконец-то можно наесться!
Он запихивал бы в себя хлеб до утра. Однако помнил, что до света должен снова скрыться в лесу. Встал, отставил посуду на место и принялся искать какой-нибудь мешок. Не найдя пустого, высыпал из одного орехи и начал набивать туда хлеб, брюкву, сушеную рыбу.
Мешок был полон. Правда, оказался тяжеловат, но Магверу этот груз был даже приятен. Что может быть милее голодному, чем мешок, полный снеди.
Еще ему нужны были хорошие кремни и немного сушеного трута. Он охотно прихватил бы лук, какой-нибудь нож и топорик, но все это хранилось в доме, а туда он предпочитал не заходить. Кроме глухого деда Ашана, там, наверное, спали дети, может, кто-нибудь из холопов. Он так хотел увидеть их, услышать их голоса, обнять, но предпочитал не показываться: так было лучше и для него, и для детей. Еще несколько минут он осматривал чуланчик, наконец взял тесак, не очень, может, удобный для боя или разделки животных, но все-таки лучше, чем пустые руки. Взял также кремневую мотыгу на хорошем толстом черенке. Этим уже можно разбивать головы. Привязал мешок к концу черенка и осторожно открыл настежь дверь чулана. Тишина. Ни собак, ни людей. Он вышел с мотыгой на плече и тесаком в правой руке.
Однако не сделал и шага, как совсем рядом с головой пролетела стрела и вонзилась по перья в плетеную стенку чуланчика.
— Положи все! — услышал он голос. — И не вздумай пошевелиться!
Личная охрана — отборная единица армии Горчема, лейб-гвардия бана. Шестилетнюю службу несут солдаты, взятые если и не из самых влиятельных, то наверняка знатных родов. Потом они возвращаются в свои семьи, щедро одаренные баном — каждый получает от владыки участок пущи и холопов. Обычно они живут недолго. Шесть лет вдыхать насыщенные пары, пить настои, повышающие быстроту, силу и ловкость — все это подрывает организм. Но это не единственная причина столь частой смены охраны. В прежние времена именно телохранители и охранники не раз возводили на престол новых банов, убивая предыдущих владык. Только Пенге Адмун из первой линии Пенге кроваво пресек влияние личной охраны. Он же установил законы, в соответствии с которыми служба в крепости могла быть лишь небольшой частью жизни воина но никак не его единственным занятием и целью.
Как же сожалел Дорон о том, что там, у Птичьего Камня, он оставил тела четырех охранников. Теперь ему самому приходилось добывать то, что тогда было почти в руках.
