Божьи воины. Трилогия - Сапковский Анджей (книги онлайн бесплатно серия .txt) 📗

– А охота на пикартов продолжается, – добавил, на первый взгляд равнодушно, Шарлей. – Почти ежедневно ловят и сжигают какого-нибудь, перед сожжением истязают. Девка вынуждена делать то, что приказывает Хунцледер, она отдана на его милость и немилость. И только благодаря ему живет.

– Живет? – Рейневан повернул голову.

Никто ему не ответил.

Названная Маркетой рыжеволосая девушка наполнила кубки. Теперь Рейневан рассмотрел ее внимательнее. На этот раз, наливая ему, она подняла глаза. В ее взгляде не было того, что он ожидал, на что надеялся: боли, стыда, покорности, подчиненности рабыни. Глаза рыжеволосой девушки заполняла огромная, безбрежная пустота.

Уголком глаза он заметил то, что удивило его еще больше.

Самсон Медок перестал стругать.

– Ну, господа и братья. – Хунцледер поднялся из-за стола. – Время развеяться после трудов. Слуги, передвинуть лавки! Двигайся, Йежабек! Эй, вы там, девки, нацедить вина и подать! А вам, гости, напоминаю, что это развлечение платное. Глаза может порадовать тот, кто не пожалеет флорена либо венгерского дуката. Или равноценности, то есть тридцати широких грошей. Однако не пожалеет тот, кто не поскупится! Дело стоит и десяти дукатов, ручаюсь!

Вскоре гости расселись в импровизированном зале за дубовым столом, на котором недавно играли.

Стол осветили фонарями. Один из кнехтов начал вдруг ритмично бить в бубен. Шум утих.

Из эркера вышла Маркета. Бубен умолк.

Она шла спокойно, босая, окутанная чем-то, что только спустя некоторое время удалось определить как стихарь, настоящее литургическое одеяние. С помощью одного из слуг поднялась на стол. Немного постояла неподвижно, вслушиваясь в ритм бубна. Потом приподняла платье. Чуть повыше колен. Потом еще выше. Затанцевала легко, повернулась, легкая, как фривольная пастушка. Манфред фон Сальм восторженно крикнул, ударил в ладоши.

Маркета даже не обратила внимания. Каждый ее жест, каждое движение, каждый взгляд, каждая неестественная улыбка говорили об одном: я здесь одна. Я одна, одна, одинока и далека от вас. От вас и от всего того, чем вы являетесь. Я совершенно в другом мире.

Et in Arcadia ego, подумал Рейневан. Et in Arcadia ego [621].

Бубен загудел быстрее, но девушка не подлаживалась к ритму. Наоборот – двигалась, выходя из ритма. Медленно, как бы сонно. Возбуждающе и гипнотизирующе. А подтянутый подол стихаря поднимался все выше и выше, непрерывно, дошел до середины бедер, выше, еще выше, приоткрывая наконец то, чего ждали все, при виде чего прореагировали невольными гримасами, кашлем, стоном, сопением, громким сглатыванием слюны. Бубен ударил сильно и замолк, а Маркета медленно подняла стихарь. И быстро стянула его через голову. Веснушки покрывали ее плечи и руки, мелкой пыльцой запорошили шею и груди. Ниже их уже не было.

Бубен зашелся дробью, а девушка начала поворачиваться, поворачиваться и раскачиваться, как вакханка, как Саломея. Теперь стало видно, что маковые зернышки веснушек покрывают также ее спину и шею. Буря волос вздыбилась как волны Красного моря за мгновение до того, как Моисей приказал ему расступиться.

Бубен загрохотал сильнее. Маркета замерла в позе столь же неприличной, сколь и противоестественной. Манфред снова зааплодировал, рогачевский сотник ухнул, ухнул также Амадей Батя, колотя себя по бедрам, Хунцледер захохотал. Беренгар Таулер принялся выкрикивать «браво».

Но это не был конец представления.

Девушка присела, подхватила руками груди, сжав их и направив на зрителей. При этом раскачивалась и извивалась словно змея. И улыбалась. Но это не была улыбка. Это были спазмы мускулов, spasmus musculi faciei. По знаку бубна Маркета гладко и ловко перешла из присядки в посадку. Бубен принялся бить мелко и неистово, а девушка снова начала извиваться змеей. И наконец замерла, откинула голову назад и широко развела бедра. Так широко, что никого из зрителей не обошла ни одна деталь. Ни даже деталь детали.

Прошло некоторое время.

Девушка схватила стихарь, спрыгнула со стола и скрылась в эркере. Ее преследовали аплодисменты и рев зрителей. Манфред фон Сальм и сотник Рогача кричали и топали, Беренгар Таулер стоя аплодировал, Амадей Батя орал петухом.

– Ну что? – Фридуш Хунцледер встал, пересек комнату и сел за стол. – Как? Вы когда-нибудь видели такую же рыжую? Зрелище не стоило дуката? А коли мы уж об этом заговорили, милостивый государь Шарлей, то от тебя я получил только два. А ведь вы пришли втроем. А здесь каждая пара глаз идет в счет – кто смотрит, тот платит. У нас революция, все равны, мужчина и мальчик. А ну! Это я не тебе, а твоему хозяину! Ты возвращайся туда, где сидел, продолжай стругать свой колышек. Да и есть ли у тебя дукат-то? Ты когда-нибудь в жизни видел дукаты?

Рейневан не сразу понял, к кому обращается Хунцледер. Изумление прошло не сразу.

– Ты глухой? – спросил Хунцледер. – Или только глупый?

– Девушка, которая танцевала, – Самсон Медок стряхнул стружки с рукава. – Я хотел бы ее отсюда забрать.

– Чтооооо?

– Хотел бы принять, я бы так сказал, права собственности на нее.

– Чтооооо?

– Слишком мудро? – Самсон ни на тон не повысил голоса. – Тогда скажу проще: она твоя, а должна быть моей. Давай покончим с этим.

Хунцледер смотрел на него долго, словно не мог поверить собственным ушам и глазам. Наконец громко фыркнул.

– Господин Шарлей, – повернул он голову. – Это что за фокусы? Что, у вас всегда так? Он сам по себе? Или вы ему приказали?

– Он. – Шарлей доказал, что даже совершенно неожиданное событие не может застать его врасплох. – У него есть имя. Его зовут Самсон Медок. Я ничего ему не приказывал. И не запрещал. Он свободный человек. Имеет право на самостоятельные торговые сделки.

Хунцледер осмотрелся. Ему не понравились ни откровенный хохот Манфреда фон Сальма, ни фырканье Амадея Бати, ни явно насмешливые мины остальных. Они ему не нравились. Это можно было запросто прочесть по его лицу.

– Из самостоятельной сделки, – процедил он, – ничего не получится. Девка не продается, это раз. Я не торгую с идиотами, это два. Выматывай отсюда, чурбан. Пошел вон. Приведи в порядок лошадей, очисти сральню или что-нибудь еще. Это заведение для игроков. Не играешь – выматывайся.

– Но ведь я именно игру имел в виду, – ответил Самсон, спокойный как изваяние. – Торговля людьми – занятие для разбойников и последних сукиных сынов. А вот риск… Ну что ж, при многочисленных недостатках он обладает и положительными качествами. В лотерейной игре, как на это указывает ее название, приходится поручить себя неведомой судьбе. Тебя не интересует непредугаданная судьба, Хунцледер? Ты вроде бы готов к любой игре. Так ну же, давай. Один бросок камнями.

В комнате воцарилась тишина. Лица некоторых присутствующих все еще искажали гримасы веселья, но уже никто не смеялся громко. Покрытая оспинами половина лица Хунцледера неприятно искривилась. Движениями головы он приказал своим слугам выйти из тени. Потом бросил Самсону пару костей, тех, которыми играли. Себе взял свои, желтые.

– Ну что ж, сыграем, – проговорил он ледяным голосом. – Один бросок. Выиграешь – девка твоя. Тебе не придется даже доплачивать, знай наших. Однако если я выкину больше, чем ты…

Он щелкнул пальцами. Один из слуг подал ему небольшой топорик. Второй поднес заряженный арбалет. Шарлей быстро схватил Рейневана за руку.

– Если я выкину больше, – докончил шулер, кладя топорик перед собой на стол, – я отрублю тебе столько пальцев, сколько очков выкинешь ты. У рук. А понадобится, то и у ног. Как уж там в игре получится. И как решит неведомая судьба.

– Эй-эй, – зло сказал Иштван Сеце. – Это еще что такое? Брось свои желтые кости, зараза…

– Бойню, – подхватил Хабарт Моль из Моджелиц, сотник у Рогача, – собираешься здесь устроить?

– Теленок захотел поиграть! – заглушил обоих шулер. – Будет ему игра! Он вроде бы человек свободный. Имеющий якобы право на самостоятельность. Так что может еще отказаться. Самостоятельно признать, что сглупил, и самостоятельно уйти отсюда. Никто его не задержит, если не будет слишком долго тянуть с уходом.