Отряд - Посняков Андрей (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
- Это кто ж такой? - Перестав причитать, женщина деловито набросила на сына кафтан.
- Кат, - меланхолично отозвался Иван. - Елизарием кличут. Он кафтан и принес.
- Видать, хороший человек, - перекрестилась женщина. - Совестливый.
- Наверное.
Пожав плечами, юноша поднялся в приказ. Нужно еще было уладить освобожденье с Овдеевым, да и так, доложить кое о чем - не зря ведь день прошел, удалось-таки разговорить парочку Василия Шуйского холопов.
Впрочем, о князе Василии стольник теперь не слушал, сразу же перебил, обрисовав изменившуюся ситуацию короткими рублеными фразами:
- Нет больше Василия Шуйского! Кончился. Арестовал его государь. Скоро казнь.
- Вот как…
- Так… - Овдеев немного помолчал, а затем понизил голос, как делал всегда, когда хотел сказать что-то особенно важное: - Ты со своими парнями другим лиходеем займись - Михайлой Скопиным-Шуйским. Вот кто, думаю, настоящий крамольник! Умен, злоковарен, молод - всего двадцать лет. А уже о таких чинах возмечтал, другим-то и к пятидесяти не снилось. Вот об этом Михайле я, с вашей помощью, должен знать все: где, с кем, в какое время бывает, о чем разговаривает, даже - что думает! Ясно?
Юноша молча кивнул.
- Свободен, - махнул рукой стольник.
Поклонясь, Иван обернулся в дверях:
- Я тут парнишку одного, по тургеневскому делу, к себе забрал…
- Тургенева завтра казнят, - поморщился стольник. - А посему - с парнем этим можешь делать, что хочешь. Хочешь - выпусти, хочешь - по какому другому делу пусти.
- Лучше соглядатаем своим сделаю.
- Тоже верно. Еще вопросы?
- Нет.
- И славно! Михаил Скопин-Шуйский - вот теперь ваша главная задача!
Глава 10
Добрый царь
Немного времени спустя князь Василий Шуйский был обвинен и изобличен… в преступлении оскорбления величества и приговорен императором Дмитрием Ивановичем к отсечению головы… Жак Маржерет. Состояние Российской империи и великого княжества Московии
Июнь - июль 1605 г. Москва
Людское море волновалось на площади, переливалось волнами, кричало, било через край, иногда создавалось впечатление, что вот-вот выйдет из огражденных краснокирпичными стенами берегов, выплеснется в Белый город и, затопив его тысячеголосым многолюдством, ухнет с холмов вниз, в Москву-реку. Занявших кремлевские башни поляков, похоже, это сильно тревожило, не раз и не два уже какой-нибудь нетерпеливый жолнеж вытаскивал из ножен саблю… вполне понимая, что, ежели что случится, никакая сабля не поможет, да что там сабля - не помогут ни пищали, ни пушки.
Вокруг помоста отряды рейтар расчистили место, ждали, - именно отсюда должны были перечислить все вины казнимого. А на лобном месте уже прохаживался кат - здоровенный, в переливающейся на солнце рубахе кроваво-красного шелка. Топор - огромных размеров секира - блестел, небрежно прислоненный к плахе.
Оба - и палач, и топор - ждали… Ждал и народ - когда же начнется, когда?
О, любопытные людишки обожают смотреть на казнь! И чем кровавее смертоубийство, тем им интереснее, лучше. Потом будут долго помнить, рассказывать, как присутствовали, как видели… Как сверкнуло на солнце острое лезвие в мускулистых руках палача и, со свистом опустившись на плаху, - чмок! - впилось, разрубая шею, и отрубленная, еще какое-то время живая голова, скаля зубы, гнилой капустою покатилась с помоста, а обезглавленное тело задергалось, истекая кровью. Как палач, наклонившись, ловко поймал голову, поднял за волосы, показал с торжеством ликующему народу, а кровь с шеи капала, капала вниз, на помост, под ноги кату, крупными рубиновыми каплями… И острая, до поры до времени таившаяся где-то в глубинах сознания мысль пронзала вдруг каждого - не я! Не меня! Господи, как хорошо-то!
Вот так же совсем недавно казнили Петра Тургенева, Калачника Федора и прочих, рангом помельче, крамольников, - теперь настал черед главному, князю Василию… нет, не так - вору Ваське Шуйскому! Ужо, вот-вот покатится и его забубенная голова… Что у многих, наряду с любопытством, вызывало и жалость: Шуйских не то чтобы любили в народе, но все же относились с симпатией, несмотря на то, что князь Василий был уж таким выжигой - клейма ставить негде. Как говорили французские немцы - авантюрист. Может, за то и любили?
И теперь ждали, ждали… А казнь все затягивалась, непонятно почему, и палач нетерпеливо прохаживался по помосту, время от времени, к восторгу толпы, пробуя остроту секиры пальцем.
Чего ж они медлят-то? Чего?
- Ведут, ведут! - слабый, быстро усиливающийся ветерок прошелестел над людским морем.
Вооруженные бердышами стражники возвели на помост трясущегося от страха Шуйского. Маленький, сгорбленный, с редкой, трясущейся бороденкой, он ничем не напоминал сейчас грозного и властолюбивого князя, потомка легендарного Рюрика.
Толпа затихла - послышался стук копыт, разнесшийся по площади громким, долго затихающим эхом. Верхом на белом коне выехал на середину площади ближний царев боярин, бывший воевода, Петр Федорович Басманов, когда-то обласканный Годуновым, но не забывший унижения свого рода и потому перешедший на сторону самозванца… тсс! - законного царя Дмитрия.
Развернув длинный свиток, Басманов откашлялся и принялся нудно перечислять вины Шуйского. Читал так себе, не ахти, то сбивался, то кашлял, некоторые слова вообще глотал, а под конец, видимо утомившись, и вообще перешел на скороговорку. Правда, приговор огласил четко:
- Именем государя, Боярской думы и Святейшего Собора, поганейший крамольник и вор Васька Шуйский за многие вины его, воровство и измены казнен будет отрублением головы! Царь порешил, а бояре приговорили!
Народ притворно ахнул, словно ждал чего-то другого, словно не затем здесь собрался, чтоб поглазеть, как под топором ката отлетит прочь окровавленная голова крамольника.
Князь Василий, опустившись на колени возле плахи, слезно молил о пощаде:
- От глупости своей выступил язм супротив великого князя, истинного наследника и прирожденного государя своего… Народ, люди московские! Богом заклинаю - просите царя за меня, может, и пожалует меня от казни, которую заслужил…
В толпе поднялся ропот. Ждали государя, а тот все не шел. Петр Басманов, искоса поглядывая на Кремль, нетерпеливо ерзал в седле. Уж он-то Ваську Шуйского не любил. Ненавидел! Еще бы - старинный враг. Что же царь тянет, что же?
Уже и солнце поднялось, встало над Спасскою башней, осветив лучами своими золотого двуглавого орла, а казнь все не начиналась. И палач, и Басманов, да и сам князь Василий давно уж истомились, палач, наверное, присел бы сейчас отдохнуть прямо на плаху, да только стеснялся народа.
Чу! И снова стук копыт! Народишко затих, вытянул шеи…
Ветром промчался на быстром скакуне всадник в коротком немецком платье, в сверкающей кирасе и украшенном перьями шлеме.
- Задержать казнь! - осадив коня перед Басмановым, громко приказал он. - Ждать!
- Чего ждать-то, милостивец? - поникшим голосом поинтересовался Басманов.
Всадник ничего не ответил, лишь усмехнулся и, подъехав к самому помосту, замер недвижимым изваянием. А в толпе вновь прокатился ропот, впрочем, тут же утихший, - увидели быстро идущего дьяка. Черная долгополая одежда его на ходу развевалась, в такт шагам позвякивала привязанная к поясу чернильница - дзынь-дзынь, дзынь-дзынь… В руке дьяк сжимал свиток. Подошел, взобрался на самый помост, отдышался и, с благоговением развернув свиток, огласил:
- Волею государя и Боярской думы… Василий Шуйский, за многаждые измены и вины приговоренный к казни, волею государя объявлен помилованным!
- Помилован! - зашептали в толпе, повторяя все громче и громче, кто с досадою, а многие с радостью. - Помилован!
