Хроники Нарнии (сборник) - Льюис Клайв Стейплз (мир бесплатных книг TXT) 📗
— He-а, — покачал головою ишак, — мне думается, не надо. Потому что это будет похоже… ну, потому что другие подумают… а мне не хочется…
— Не пойму, о чем ты, — хмыкнул Глум, по-обезьяньи почесываясь.
— Потому что нехорошо глупому ишаку рядиться в львиную шкуру, — пояснил Глуп. — Потому что это насмешка над Великим Львом, над самим Эсланом.
— Хватит тебе, не спорь! — поморщился Глум. — Что может ишак понимать в таких материях? Уж позволь мне думать за нас двоих, коль скоро сам не умеешь. Разве я лезу в твои дела? Нет. Потому что знаю: вовсе не все мне по силам. Потому что понимаю: кое в чем ты меня превосходишь. Вот, к примеру, почему я согласился, чтобы именно ты полез в озеро за этой шкурой? Потому что знал, у тебя это лучше получится. Но ведь кое-что у меня получаетсй лучше, чем у тебя. Или, по-твоему, я вообще ни на что не годен? Будь справедлив, Глуп. Пусть каждый делает свое дело.
— Ну, конечно, конечно, если ты так полагаешь, — кивнул ишак.
— Да, я так полагаю, — продолжал Глум. — А еще я полагаю, что сейчас тебе лучше всего сбегать в Каменный Брод, поглядеть, нет ли там на базаре апельсинов или бананов.
— Ох, Глум, я слишком устал, — заупрямился Глуп.
— Разумеется. Но кроме того, ты промок и замерз. Тебе надо согреться. Пробежка в таких случаях очень полезна. А если учесть, что сегодня в Каменном Броде базарный день…
И Глуп, как всегда, дал себя убедить.
Глум, избавившись от ишака, по-обезьяньи — то на двух ногах, то на четвереньках — доковылял до своего дерева, а там — с ветки на ветку — до своей хижины, и всю дорогу, ухмыляясь, балабонил что-то себе под нос. Взял иглу, моток ниток и большие ножницы (столь премудр был Обезьяныч, что умел даже шить — научился у гномов), сунул моток за щеку, словно леденец (а нить в мотке была толстая, как бечевка, и щека у Обезьяныча раздулась, будто шар), иглу зажал в губах, ножницы — в кулаке, спустился с дерева и поковылял обратно к львиной шкуре. Присел над нею на корточках и принялся за работу.
Глум сразу прикинул, что львиное тулово длиннее ишачьего, зато шея у Глупа дольше. Потому, вырезав из середины шкуры кусок, он скроил из него высоких! ворот и вшил между львиной головой и плечами. А потом приладил множество завязок, чтобы можно было свести края шкуры на животе и ногах у Глупа. А когда над ним пролетала какая-либо птица, Глум бросал работу и с тревогой провожал пернатую взглядом. Никто не должен был знать, чем он занят. И ему повезло — ни одна из этих птиц не была говорящей.
К вечеру возвратился Глуп. Он не бежал ни трусцой, ни вприскочку, а, как истинный ишак, терпеливо плелся нога за ногу.
— Не было там апельсинов, и бананов тоже не было. И ох, как я устал! — сказал Глуп и лег.
— Ну-ка, вставай! Примерь свою прекрасную львиную обнову, — приказал Глум.
— He-а, — помотал головой ишак. — Ну ее, эту старую шкуру. Завтра утром примерю. Я слишком умаялся.
— Это несправедливо, Глуп, — обиделся Обезьяныч, — Ты устал, а я, по-твоему, что, не устал? День-деньской, пока ты гулял себе вдоль речки да обратно, я трудился из последних сил — и все ради тебя. Вот, гляди, я и ножниц в руках удержать не могу — вот как устал. А ты мне даже спасибо не хочешь сказать… даже посмотреть не хочешь… это бессердечно… это… это… это…
— Дорогой мой, милый Глум! — вскричал Глуп, вскакивая на ноги. — Прости меня, если можешь. Я ужасно гадкий. Разумеется, давай примерим. По-моему, одежа роскошная. Я хочу надеть ее. Сейчас же. Немедленно. Ну, пожалуйста…
— Так и быть, — согласился Обезьяныч. — Стой, не шевелись.
Шкура была слишком тяжела для Обезьяныча, но в конце концов, пыхтя и отдуваясь, с превеликим трудом он напялил ее на ишака, запахнул края на животе и завязал веревочные тесемки, то же проделал на ногах и на хвосте. Серый нос и морда ишака чуть выглядывали из-под львиной головы. Конечно, кто видел настоящих львов, тот ни за что не обманулся бы. А вот кто в глаза львов не видывал, мог бы и обмишулиться, приняв Глупа в львиной шкуре за льва. Конечно, если только издали да в полумраке, да если глупый ишак не заревет не вовремя и не застучит копытами.
— Ты выглядишь великолепно, просто великолепно, — воскликнул Обезьяныч. — Всякий, тебя увидев, сразу подумает: вот он, Эслан, Великий Лев.
— Это очень плохо, — сказал Глуп.
— Нет, совсем наоборот, — сказал Глум, — Всякий станет делать то, что ты прикажешь.
— He-а, потому что я никому ничего не хочу приказывать.
— Да подумай ты хорошенько, ишачья твоя башка, каких дел мы вдвоем натворили бы! — настаивал Глум. — Я бы давал тебе советы. Да, да, и советы мои, как всегда, были бы мудрыми. И все нам подчинились бы, даже король. И мы навели бы в Нарнии порядок.
— Порядок? — удивился Глуп. — А разве в Нарнии нет порядка?
— Какое там! — взревел Обезьяныч. — Хороши порядки — ни бананов, ни апельсинов!
— Видишь ли, — сказал Глуп, — не так уж много таких… то есть, я так думаю, потому что не всем они нужны, а только… только тому, кому нужны.
— Между прочим, сахара у нас в Нарнии тоже маловато, — заметил Глум.
— Да-а, — согласился ишак, — Сахара и впрямь надо бы побольше.
— Вот и прекрасно, — обрадовался Обезьяныч. — Ты будешь Эсланом, а я буду подсказывать, что ты должен говорить.
— He-а, не-а, не-a, — испугался Глуп, — Не говори так. Потому что это нехорошо, Глум. Я, конечно, глупый, но даже я понимаю. А вдруг придет настоящий Эслан — что он с нами сделает?
— Полагаю, он одобрит, — почесался Глум, — Полагаю, он-то и послал нам львиную шкуру, чтоб мы навели тут порядок. Кроме того, он не придет. Никогда. Во всяком случае, не в наши дни.
И едва Обезьяныч произнес эти слова, как с неба грянул чудовищный удар грома и земля под ногами заходила ходуном. Приятели не устояли и пали ниц.
— И-ах! — выдохнул Глуп, когда вновь обрел дар речи. — Это было знамение, это нам, чтобы остереглись. Я же говорил, мы затеяли нехорошее дело. Немедленно сними с меня эту проклятую шкуру!
— Нет, нет, — отвечал Обезьяныч (что-что, а соображал он и вправду быстро). — Оно, конечно, знамение. Только совсем другое. Я как раз хотел тебе сказать: если настоящий Эслан, как ты его называешь, желает, чтобы мы навели здесь порядок, он пошлет нам знак — гром с неба и землетрясение. Я уже открыл рот, да не успел — гром и грянул. Теперь, Глуп, ты должен исполнить свой долг. И давай больше не будем спорить. Потому что в этом ты ничего не понимаешь. Не дано ишаку разбираться в знамениях!
Глава 2
Опрометчивый
поступок короля
Недели три спустя после означенных событий король Нарнии (последний из королей) сидел под большим дубом у порога своего охотничьего домика (этот невысокий крытый соломой домишко стоял на восточном краю Фонарного урочища у слияния двух рек); погожей вешней порой монарх убегал туда на недельку-другую от столичной сутолоки и великолепия Кэйр-Паравела. Король предпочитал жизнь незатейливую и вольную. Звали его Тириан. Лет ему было двадцать — двадцать пять, был он широкоплеч, статен, могуч, но борода еще не отросла по-настоящему и, как говорится, молоко на губах у него еще не обсохло. Глаза имел синие, лицо мужественное, честное.
В то весеннее утро при нем был только его ближайший друг — единорог по имени Брильянт. Были они побратимами, не раз бились в битвах бок о бок и спасали друг другу жизнь. Благородное животное стояло возле королевского кресла и, изогнув шею, наводило блеск на свой синий рог, полируя оный о свою же молочно-белую шкуру.
— Сегодня у меня все из рук валится и даже охота на ум не идет, — говорил король единорогу. — Ни о чем другом думать не могу, лишь об этих дивных новостях. Как вы полагаете, друг Брильянт, будут ли сегодня новые вести?
— Столь чудесных событий, государь, не случалось со времен наших дедов-прадедов, — отвечал единорог, — если, конечно, вести истинны.
— А как они могут быть не истинны? — воскликнул король. — Сами посудите. Во-первых, свидетельство птиц: это было с неделю тому назад, они летели и кричали «Эслан! Великий Лев прибыл в Нарнию!» Во-вторых, свидетельство белок. Правда, сами они его не видели, но утверждали, что другие встретили его в лесу. В-третьих — олень. Он сказал, что видел Льва собственными глазами в полнолуние в Фонарном урочище. В-четвертых, этот смуглолицый чернобородый купец из Калормена. Калорменцы — не мы, им нет дела до Эслана, однако человек говорил о пришествии Льва, как о свершившемся событии. И наконец, вчерашний барсук — он тоже лицезрел Льва.
