Шестое правило волшебника, или Вера Падших - Гудкайнд Терри (книга регистрации .TXT) 📗
Брат Нарев воздел кувалду над головой, словно победно вскинутый меч.
– Зло, где бы оно ни находилось, должно быть уничтожено! – Он махнул кувалдой в сторону статуи. – Это творение зла, созданное мятежником, ненавидящим своих собратьев – людей, чтобы повлиять на слабодушных. Он не привнес ничего, что могло помочь людям, ничего, что служило бы процветанию добродетели человечества, ничего, что могло бы послужить уроком и поддержкой для людей. Он предлагает лишь пошлые и святотатственные изображения, чтобы соблазнить доверчивых и слабодушных среди нас.
Толпа молчала в изумленном разочаровании. Судя по тому, что слышала Никки, находясь с толпе, многие полагали, что эта статуя – какой-то новый дар Ордена народу. Некий великий дар, некая яркая надежда. И теперь люди были поражены услышанным и растерянны.
Брат Нарев поднял кувалду.
– Прежде чем тело этого преступника повиснет на виселице за его преступные деяния против Ордена, он увидит, как его мерзкое творение уничтожат под радостные крики добродетельного народа!
Когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, брат Нарев в свете факелов поднял повыше тяжелую кувалду. Кувалда на мгновение дрогнула на апогее замаха, а потом тяжело упала вниз. Толпа дружно ахнула, когда металл громко лязгнул по ноге мраморного мужчины. Отлетело несколько крошечных осколков. Удар причинил на удивление мало вреда.
И в повисшей абсолютной тишине раздался хохот Ричарда, смеявшегося над бессильным ударом брата Нарева.
Даже со своего места Никки видела, как аскетичная физиономия брата Нарева побагровела. А Ричард продолжал хохотать во всю глотку. В толпе пробежал шепоток. Люди поверить не могли, что кто-то может смеяться над членом Ордена, да еще над самим братом Наревом.
Брат Нарев не мог этому поверить.
Десятки гвардейцев, наставивших на Ричарда пики, не могли этому поверить.
А в напряженной тишине хохот Ричарда разносился по всей площади и дальше, эхом отражаясь от мраморных колонн. На лицо брата Нарева вернулся оскал смерти. Взяв кувалду за верх, он протянул ее Ричарду рукояткой вперед.
– Ты сам разрушишь свое мерзкое творение!
Слова «или умрешь на месте» произнесены не были, но все и так поняли.
Ричард принял рукоятку кувалды. И сделал это с таким изяществом, словно это украшенный самоцветами меч.
Хищный взгляд Ричарда отвернулся от Нарева и обежал толпу. Ричард сделал несколько шагов к ступеням. Брат Нарев поднял палец, подавая гвардейцам сигнал взять пики на изготовку. Судя по ухмылкам Нарева с Нилом, они не думали, что толпе интересно услышать, что там будет говорить грешник.
– Вами правят мелкие ничтожества. – Голос Ричарда гремел над толпой.
Толпа дружно ахнула. Поносить Братство – скорее всего измена, и уж безусловно – ересь.
– В чем мое преступление? – вслух спросил Ричард. – Я дал вам увидеть красоту, посмел придерживаться убеждения, что вы имеет право увидеть ее, если захотите. Более того… Я заявил, что ваша жизнь принадлежит только вам и никому больше.
По толпе прокатился ропот. Голос Ричарда возрос и был ясно слышен всем.
– Зло не есть большое единое целое, а бесчисленное множество безнравственных поступков, совершенных ничтожными людьми. Живя под властью Ордена, вы поменяли богатство видения на серый туман посредственности. Плодотворное стремление творить и расти на безмозглую стагнацию и медленное загнивание. Смелость поступков на тусклую апатию.
Толпа слушала сжав губы и опустив глаза. Ричард взмахнул у них над головам кувалдой, которую держал с ловкой грацией. Как королевский клинок.
– Вы променяли свободу даже не на миску похлебки, а хуже: на пустопорожние словеса других, говорящих, что вы заслуживаете полной миски похлебки, добытой кем-то другим.
Счастье, радость, свершения, достижения… это не какие-то там удобства, которые можно поделить на всех. Разве смех ребенка можно поделить или распределить? Нет! Он вызывает лишь еще больше радости и смеха.
В толпе послышался смех. Довольный смех.
Брат Нарев насупился еще сильней.
– Достаточно твоей мятежной болтовни! Уничтожь свою греховную статую. Сейчас же!
– О? – склонил Ричард голову набок. – Всеобщее сборище Ордена и Братства боится слушать то, что может сказать один ничтожный человек? Ты так боишься каких-то там слов, брат Нарев?
Темные глаза быстро глянули на толпу, подавшуюся вперед в стремлении услышать ответ.
– Мы не боимся слов. Добродетель на нашей стороне и победит. Изрекай свои святотатства, чтобы все могли понять, почему добропорядочные люди ополчатся против тебя.
Ричард улыбнулся толпе, но заговорил с грубой прямотой: – Жизнь каждого человека принадлежит только ему. Жизнь отдельного индивидуума может и должна принадлежать только ему, а не обществу или коммуне, иначе он всего лишь раб. Никто не имеет права отказывать другому человеку в праве прожить жизнь так, как он хочет, или силой отнимать то, что произвел кто-то другой, потому что это не что иное, как воровство, чтобы жить за чужой счет. Это преступление против человечества, если у человека держат нож у горла и указывают, как ему следует прожить его жизнь. Никакое общество не может быть превыше тех отдельных индивидуумов, из которых состоит, иначе вы отдаете пальму первенства не человеку, а любому решению, которое взбредет этому обществу, причем бесконечной ценой несчетного числа жизней. Разумность и рациональность – вот единственный смысл справедливых законов. А бессмысленные желания, если дать им волю, становятся жестокими хозяевами.
Подмена разума верой позволяет этим людям с помощью силы порабощать вас. Убивать вас. У вас есть сила самим решать, как вам жить. А эти мелкие ничтожества– всего лишь жалкие тараканы, если вы так решите. У них нет власти управлять вами, кроме той, что вы сами им даете! Ричард указал кувалдой на статую.
– Это жизнь. Ваша жизнь. Чтобы прожить ее так, как вы сами выберете. – Он взмахнул кувалдой в сторону изваяний на стенах. – А это то, что предлагает вам Орден: смерть.
– Мы уже достаточно наслушались твоей ереси! – завизжал брат Нарев. – Немедленно уничтожь свою мерзость, или умри!
Пики нацелились.
Ричард спокойно обвел бесстрашным взором гвардейцев, затем шагнул к статуе. Сердце Никки бешено заколотилось. Она не хотела, чтобы статую уничтожили. Она слишком красива для этого. Этого просто не может случиться. Они не могут отнять эту красоту.
Ричард вскинул кувалду на плечо. Вытянув руку к статуе, он обратился к толпе в последний раз:
– Вот, что Орден отнял у вас, – вашу человечность, вашу индивидуальность, вашу свободу жить так, как вам хочется.
Ричард быстро коснулся кувалдой лба.
Сверкнув сталью, кувалда взметнулась в могучем замахе. Никки слышала, как свистит воздух. Казалось, вся статуя содрогнулась, когда кувалда с громким треском впечаталась в основание.
В краткий миг тишины Никки услышала едва заметный звук, потрескивающий шепот самого камня.
А потом статуя с грохотом обвалилась, рассыпавшись на части и взметнув тучу белой пыли.
Чиновники радостно завопили. Гвардейцы с победным криком потрясали над головой оружием.
Но только они. В толпе царила мертвая тишина, пока белая пыль оседала на площадь. Все их надежды, воплощенные в этой статуе, только что были уничтожены.
Никки смотрела в полном отупении. Горло сжало от боли. Глаза наполнились слезами. Люди молча смотрели, словно только что стали свидетелями трагической бесполезной смерти.
Гвардейцы надвинулись на Ричарда, оттесняя его к другим, уже поджидавшим с тяжелыми колодками.
И тут из оглушенной толпы у самых ступеней раздался ясный крик.
– Нет! Мы этого не потерпим!
В наступающей темноте Никки увидела того, кто кричал. Он был почти у самых ступенек и решительно пробивался вперед, чтобы выбраться на площадь.
Это был кузнец, господин Касселла.
– Мы этого не потерпим! – ревел он. – Я больше не позволю вам и дальше держать меня в рабстве! Слышите вы?! Я – свободный человек! Свободный!
