Император Терний - Лоуренс Марк (прочитать книгу .txt) 📗

Мои руки, белые на ледяной бронзе ручек, чувствовали не холодный металл, но тяжесть и жар кочерги, которую я схватил еще до пожара. Я, по идее, был слишком слаб, чтобы удержаться на ногах, но соскользнул со стола, где меня промывали и делали мне кровопускание, простыня соскользнула на пол, и я нагишом побежал к ревущему огню. Я поймал Инча у двери и, когда он обернулся, ткнул его кочергой в грудь. Он завизжал, как свинья на бойне. Я услышал от него лишь одно слово. Имя.

— Джастис.

Я развел огонь, хотя зубы стучали от озноба, и руки тряслись так, что толку от них было немного. Я развел огонь, чтобы вновь очиститься. Чтобы сжечь все следы Инча и его дурного деяния. Чтобы уничтожить все воспоминания о моей слабости и падении.

— Я собирался остаться там, — шепотом сказал я. Она все равно услышала бы меня. — Я не помню, как ушел. Я не помню, как близко подобралось пламя.

Они нашли меня в лесу. Я хотел добраться до Девушки, ожидающей весну, полежать на земле, где похоронил своего пса, ждать вместе с ней, но меня успели поймать раньше.

Я поднял голову.

— Но я отправляюсь сегодня ночью совсем не туда, Катрин.

Есть такие истины, которые можно знать, но нельзя произнести вслух. Даже себе самому в темноте, где все мы одиноки. Есть воспоминания, которые одновременно видишь и не видишь. Отложенные на потом, абстрактные, лишенные значения. Некоторые двери, если их открыть, закрыть потом, возможно, не удастся. Я знал это, знал, даже когда мне было девять лет. И вот она — дверь, которую я закрыл так давно, как крышку гроба, содержание которого более непригодно для разглядывания. Руки дрожали от страха, но тем крепче я ухватился. Мне этого вовсе не хотелось, но я был готов прогнать Катрин из своих сновидений и снова владеть своими ночами, а честность оставалась моим самым лучшим оружием.

Я потянул за ручки дверей, ведущих к холоду и разрушению. Ощущение было такое, будто я сантиметр за сантиметром втыкаю копье себе в живот. И наконец с протестующим скрипом двери открылись, но не в тронный зал, не во двор моего отца, а в серый осенний день на покрытой колеями тропе, ведущей из долины к монастырю.

— Будь я проклят, если сделаю это!

Брат Лжец был уже давно проклят, но мы об этом как-то не упоминали. Мы просто стояли в дорожной грязи на холодном сыром западном ветру и смотрели на монастырь.

— Ты пойдешь туда и попросишь, чтобы они осмотрели твою рану, — снова сказал Толстяк Барлоу.

Барлоу мог махать мечом получше многих и холодно посмотрел на брата.

— Будь я…

Брат Райк шлепнул Лжеца по затылку, и тот упал в грязь. Грумлоу, Роддат, Сим и остальные столпились вокруг Райка.

— Он там особо ничего не разглядит, — произнес я.

Они обернулись на меня, оставив Лжеца подниматься на карачки и стряхивать грязь. Я смог убить Прайса тремя камнями, но оставался тощим десятилетним мальчишкой, и братья не собирались выслушивать мои распоряжения. Я был жив, благодаря ловкости рук и защите нубанца. Должно было пройти еще два года после того, как сэр Макин нашел меня и они с нубанцем прикрывали мне спину, прежде чем я смог в открытую принимать решения за братьев.

— Что за дела, недомерок?

Райк не простил мне смерть Прайса. Думаю, он считал, что я украл ее у него.

— Он бы ничего толком не увидел, — сказал я. — Они забрали бы его в лазарет. Обычно это отдельное здание. И присматривали бы за ним, потому что он похож на человека, способного воровать бинты во время собственной перевязки.

— Что тебе известно?

Джемт хотел меня поддеть, да не вышло. Ему не хватило бы пороха рискнуть разинуть рот.

— Известно, что они не держат золото в лазарете.

— Надо бы послать туда нубанца, — сказал брат Роу. Он плюнул в сторону монастыря, комок слизи пролетел весьма приличное расстояние. — Пусть подействует своими языческими методами на этих благочестивых…

— Пошлите меня, — сказал я.

Нубанец не проявлял энтузиазма относительно данного предприятия с того самого момента, как у Толстяка Барлоу появилась идея. Полагаю, Барлоу просто предложил напасть на монастырь Святого Себастьяна, чтобы Райк перестал ныть. Ну, и чтобы братьев объединило нечто большее, чем его собственное неуверенное командование.

— И чего делать-то собрались, а? Просить их сжалиться над вами?

Джемт не то хохотнул, не то хрюкнул. Мейкэл вторил ему, толком не врубаясь, в чем соль шутки.

— Да, — сказал я.

— Ну… сиротский приют там, положим, имеется. — Барлоу потер щетину, и показалось, что у него не два подбородка, а больше.

Мы разбили лагерь в паре миль по дороге от монастыря в ясенево-ольховой роще, где жутко воняло лисами. Барлоу в премудрости своей решил, что я приближусь к монастырю на рассвете, когда монахи закончат утренние молитвы.

Братья разожгли костры среди деревьев, Гейнс достал из передней повозки котел и повесил его над самым большим костром. Ночь стояла теплая, медленно плыли облака, темнота сгущалась. Потянуло запахом кроличьего рагу. Нас было человек двадцать или около того. Барлоу бродил по лагерю, убеждая всех исполнять свой долг: Сима и Джемта — следить за дорогой, старого Элбана — сидеть рядом со стреноженными лошадьми и слушать, не появились ли волки.

Брат Грилло пощипывал струны своей пятиструнной арфы — ну, хорошо, своей с того момента, как он отнял ее у человека, по-настоящему умевшего играть, и вдруг откуда-то из темноты высокий голос затянул «Печаль королевы». Это был брат Джоб. Он пел лишь тогда, когда наступала непроглядная темнота, словно во тьме он мог быть другим человеком в другом месте и петь песни, которым научили того, другого.

— Ты считаешь, нам не стоит грабить Святого Себастьяна? — спросил я темноту.

Она отозвалась глубоким голосом нубанца:

— Это твои святые. Почему ты хочешь обокрасть их?

Я раскрыл рот — и тут же закрыл. Я думал, что просто хотел поднять свой авторитет среди братьев и немного поделиться гневом, пожирающим меня изнутри. Впрочем, они и правда были моими святыми, эти монахи за крепкими стенами своего монастыря, распевающие псалмы в его каменных залах, носящие золотые кресты из часовни в церковь. Они говорили с Богом, и, может быть, Он отвечал им, но боль, причиненная мне, даже не потревожила их тихую заводь. Я хотел постучать в их двери. Мой рот мог просить прибежища, я мог изобразить осиротевшего ребенка, но на самом деле я снова и снова спрашивал бы: почему? Что бы ни было сломано внутри меня, оно слишком сильно распространилось, чтобы не обращать на него внимания. Я бы тряс мир, покуда у него зубы не застучали, если бы это помогло вытряхнуть из него ответ на вопрос: «Почему?»

Брат Джоб прекратил пение.

— Это способ чем-то заняться, сходить хоть куда-то, — сказал я.

— Мне есть куда идти, — ответил нубанец.

— Куда?

Если бы я не спросил, он бы не рассказал. Нельзя оставить брешь такой длины, чтобы она заставила нубанца заполнить ее.

— Домой. Туда, где тепло. Когда накоплю денег, поеду на Лошадиный берег, в Кордобу, потом переплыву пролив. Из порта Кутта пешком доберусь до дома. Это далеко, не один месяц пути, но я знаю эти земли, этот народ. А здесь, в этой вашей Империи, человеку вроде меня не удастся пройти далеко, особенно одному, и вот я жду, пока судьба не поведет нас всех вместе на юг.

— А зачем тогда ты здесь, если настолько не по нутру?

Меня уязвили его слова, хотя он не целил в меня.

— Меня привезли сюда. В цепях.

Он лег. В темноте его не было видно. Я почти услышал звон цепей. Он умолк и больше не говорил.

Утро прокралось в лес, гоня туман впереди себя. Мне пришлось оставить ножи и короткий меч нубанцу. И не прерывать пост. Урчание в животе должно было дополнительно расположить ко мне монахов у ворот.

— Ты там осторожнее, Йорг, — сказал мне Барлоу, будто это была с самого начала его идея.

Брат Райк и брат Хендрик молча смотрели на меня, продолжая точить мечи.