Пыль Снов (ЛП) - Эриксон Стивен (читать книги онлайн txt) 📗
Онрек снова поглядел на Удинааса и Руина. Они шли к нему, бок о бок. Имасс сразу ощутил, что дух Удинааса впал в уныние, поглощен отчаянием.
«Нет, ничего доброго не выйдет…»
Он слышал шелест позади: эмлавы дошли до места, в котором извилистая тропа скроет их от глаз Онрека, и помчались, спеша избавиться от его воображаемого внимания. Но ему не хочется призывать их обратно. Он никогда так не делал. Звери просто слишком глупы, чтобы это замечать.
Вторгнувшиеся в этот мирок оседлали злой прилив, словно авангард легионов хаоса. Перемены запятнали мир, и новые оттенки напоминали о свежей крови. По сути всё, о чем мечтают Имассы — это мир, подтверждаемый ежедневными ритуалами, жизнью стабильной, безопасной и совершенно предсказуемой. Жар и дым очагов, запахи готовящихся клубней, мяса, сочного костного мозга. Носовые голоса женщин, напевающих за обыденными занятиями. Стоны и шепотки любящихся, песенки детей. Кто-то обрабатывает олений рог, расколотую кость или кремень. Другой опустился на колени в ручье, скребет кожу каменными осколками или полированным ножом; рядом видна груда песка, под которой вылеживаются готовые кожи. Когда кому-то нужно отлить, он встает над грудой, чтобы кожи лучше выдубились.
Старики расселись на булыжниках и следят за стоянкой, за работой сородичей, а сами погрузились в полусны о потаенных местах и тропах, о гуле высоких голосов, о бое барабанов, о картинах на освещенном факелами камне, о полноте глубокой ночи, когда духи показываются на глаза мириадами цветов, когда рисунки отрываются от поверхности и плывут, струятся в дымном воздухе.
Охота и пир, сбор урожая и обработка камня. Дни и ночи, роды и смерть, смех и горе, сказки, не раз пересказанные; разум открывается, принимая дар и даря себя каждому родичу, каждому теплому, знакомому лицу.
Это, понимал Онрек, и есть всё, что имеет значение. Все ухищрения ума нужны ради сохранения совершенного мира, чудесной общности. Духи предков собрались рядом, стоят на страже живущих. Воспоминания свиваются в канаты, связующие всех воедино, и чем охотнее делишься воспоминаниями, тем прочнее узы.
На стоянке за спиной возлюбленная его жена, Кайлава, лежит на груде мягких мехов; несколько дней отделяют ее от родов. Это будет второй их ребенок. Кудесницы подносят ей деревянные чаши, полные жирных, нежных личинок, поджаренных на плоских камнях очага. И медовые соты, и острые чаи с ягодами и целебной корой. Они питают ее без перерыва, будут питать, пока не начнется мука родов. Они поддерживают в ней силу и стойкость.
Он вспомнил ночь, когда они с Кайлавой посетили дом Серен Педак в странном, испорченном городе Летерасе. Весть о смерти Тралла Сенгара — это был один из худших моментов жизни Онрека. Но встать перед вдовой друга… это оказалось еще мучительнее. Устремляя на нее взор, он ощутил, как внутри все рушится; он зарыдал, не уповая на утешение, а потом удивился силе Серен, сверхъестественному ее спокойствию. Он говорил себе, что она уже прошла ступени горя — во дни и ночи, последовавшие за убийством любимого. Она смотрела, как он рыдает, и в ее глазах была печать — но не было слез. Потом она заварила чай, не спеша, тщательно, пока Онрек беспомощно висел на руках Кайлавы.
Не сразу он осознал всю бессмысленность, всю ужасающую нелепость гибели друга. А той ночью он пытался говорить о Тралле — о делах, объединивших их с того мига, когда Онрек решил избавить встреченного воина от уз Отсечения. Он снова и снова вспоминал яростные схватки, отчаянные обороны, деяния невообразимой смелости, каждое из которых способно даровать достойный конец, смерть, раздутую значительностью, сияющую жертвенностью. Но Тралл Сенгар пережил всё, превратив боль и потери в торжество.
Окажись Онрек там, посреди забрызганной кровью арены… спину Тралла было бы кому защитить. Убийца не преуспел бы, совершая акт подлого предательства. Тралл Сенгар жил бы, видел, как его дитя растет в чреве Серен, видел, восхищаясь и полнясь радостью, как лицо аквитора сияет, как она сосредотачивается на внутреннем. Ни одному мужчине не дано ощутить такой завершенности, ибо она стала сосудом продолжения, образом надежды и оптимизма, ликом будущего мира.
О, если бы Тралл смог ее увидеть… никто не заслужил этого больше, чем он. Все эти битвы, раны, испытания и аура одиночества, которой Онреку так и не удалось пробить — так много было измен, но он стоял не сгибаясь, он делился с другом последним. Нет, в такой смерти нет ничего подобающего.
Серен Педак была вежлива и мила. Она позволила Кайлаве совершить ритуал, гарантирующий безопасные роды. Но она также дала понять, что больше ничего не хочет, что этот путь пройдет в одиночку, что она достаточно сильна.
Да, женщины могут наводить трепет. Силой своей, способностью всё вынести.
Онрек мог, конечно, предложить Кайлаве подарки и вкусные кусочки, но всякая попытка была бы встречена насмешками повитух и гневным рычанием самой Кайлавы. Он научился держать дистанцию, особенно сейчас, перед близкими родами.
А еще он полюбил Удинааса. Конечно, этот человек более склонен к иронии и сарказму, чем Тралл, ценит острые комментарии. Единственное оружие, которым Удинаас владеет в совершенстве. Но Онрек проник в склад его живого ума и, более того, нашел, что человек проявляет неожиданные добродетели в новой для него роли отца. Черта, которую Онрек намеревается позаимствовать в нужное время.
В первый раз такую возможность он упустил: его первенец Ульшан Праль вырос под присмотром других — его растили неродные братья, дяди и тети. Даже сама Кайлава чаще отсутствовала. Поэтому, хотя Ульшан был их крови, душой он скорее принадлежал к вырастившему его племени.
Столь многое изменилось. Мир, кажется, несется мимо, эфемерный и уклончивый; дни и ночи пролетают сквозь пальцы. Снова и снова его парализует чувство потери, ошеломляет отвращение. Очередной миг исчез, очередное мгновение съеживается за спиной. Он старается оставаться бдительным, оттачивает чувства, чтобы ощутить благословенные явления, поглотить, насладиться вкусом мгновения — но тотчас же потоп заливает его, заставляя молотить руками, тонуть в ослепляющем, оглушающем приливе. Слишком много чувств; кажется, слезы стали ответом на слишком многое — на радость и на горе, на нежданные дары и мучительные потери. Похоже, он забыл жизнь смертных, уже не умеет реагировать иначе. Похоже, иные реакции унесло первыми, ведь время стало бессмысленным, жестоким проклятием, оставившим ему лишь слезы.
Удинаас и Сильхас Руин подошли ближе.
Онрек почувствовал, что снова плачет.
Побережье Д’расильани выглядело изгрызенным и подгнившим; мутные, полные ила буруны бушевали между рваными выступами известняка и полузатопленными песчаными наносами. Пена оттенка бледной плоти окружала мангровые заросли, покачиваясь на волнах. Насколько мог разглядеть в подзорную трубу Надежный Щит Танакалиан, у линии прибоя наносы песка и гравия чередовались с грудами мертвой рыбы, покрытыми чайками и тварями иного рода, длинными, на коротких ногах — вероятно, рептилиями. Они то и дело врезались в стаи чаек, заставляя тех с воплями разлетаться.
Он был рад, что не стоит на этом берегу, таким чуждым казался тот уроженцу Напасти, где воды глубоки, чисты и мертвенно-холодны, где всякий залив и фиорд скрывается в темноте утесов, в густой поросли пиний и елей. Он даже не мог раньше вообразить, что такое побережье может существовать. Мерзкое, вонючее, похожее на громадное свиное корыто.
К северо-востоку у подножия молодых гор, по всем приметам, в залив извергается мощная река, наполняя его илом. Постоянный приток пресной воды, густой и молочно-белой, отравил большую часть бухты, насколько мог судить Танакалиан. Это выглядело неправильным. Ему казалось: он присутствует на сцене обширного злодеяния, фундаментальной испорченности, распространяющейся подобно гангрене.
— Чего желаете, сир?
Надежный Щит опустил трубу и нахмурился, щурясь на отдалившееся побережье: — Идите к устью реки, капитан. Я полагаю, что главное русло лежит на той стороне, ближе к восточному берегу. Там, где утесы выше.
