Черный дом - Кинг Стивен (смотреть онлайн бесплатно книга txt) 📗

Задерживаться мы не можем, поэтому лишь ненадолго вплывем в окно кухни. В конце концов, оно открыто, и для нас есть место на столике у плиты, между «Сайлексом» и тостером. Гилбертсон сидит за кухонным столиком, читает газету и ложку за ложкой, не чувствуя вкуса, отправляет в рот «Спешл-кей» [30] (он забыл и про сахар, и про нарезанный банан, расстроившись из-за очередной статьи Уэнделла Грина на первой полосе «Геральд»). В это утро Дейл, без сомнения, самый несчастный человек во всем Френч-Лэндинге. Вскоре мы познакомимся с его соперником за этот титул, но пока побудем с Дейлом.

«Рыбак, – с тоской думает он, и его рассуждения по этому поводу сродни мыслям Бобби Дюлака и Тома Лунда. – Ну почему ты, паршивый бумагомарака, не нашел ему более современного прозвища? Не обозвал, скажем, Терминатором? Ведь звучит неплохо».

Да только Дейл знает почему. Слишком уж очевидны, слишком сильны параллели между Альбертом Фишем, творившим свое черное дело в Нью-Йорке, и подонком, что зверствует во Френч-Лэндинге. Фиш душил своих жертв, и Эми Сен-Пьер и Джонни Иркенхэма тоже задушили. Фиш обедал своими жертвами, и мальчиком и девочкой тоже отобедали. И Фиш, и этот гад похвалялись, что им особо по вкусу мо… в общем, определенная часть тела.

Дейл смотрит на залитый молоком сухой завтрак, бросает ложку, отодвигает тарелку.

И письма. Невозможно забыть эти письма.

Дейл смотрит на свой «дипломат», приникший к ножке стула, как верный пес. Папка там, и она притягивает его, как стреляющий болью зуб притягивает язык. Может, ему все-таки удастся не притронуться к письмам, пока он находится в своем доме, где играет в мяч с сыном и занимается любовью с женой… но вот не думать о них… это совсем другое дело, как принято говорить в здешних краях.

Альберт Фиш написал длинное, с отвратительными подробностями письмо матери Грейс Бидд, убийство которой и привело к тому, что старый людоед оказался на электрическом стуле («С каким восторгом я жду, чтобы через меня пропустили электрический ток! – вроде бы заявлял Фиш своим тюремщикам. – Это единственное, чего я не испытал в жизни»). Рыбак тоже отправил аналогичные письма, одно – Элен Иркенхэм, второе – отцу Эми, отвратительному (но, по оценке Дейла, истинно скорбящему) Арману «Нюхачу» Сен-Пьеру. Дейлу хотелось бы верить, что письма эти написаны каким-нибудь шутником, не имеющим отношения к убийствам, но оба содержат информацию, которую скрыли от прессы, сведения, которые мог знать только убийца.

Дейл наконец уступает искушению (как понял бы его Генри Лайден) и берется за «дипломат». Открывает его и кладет пухлую папку на место, где совсем недавно стояла тарелка с сухим завтраком, залитым молоком. Ставит «дипломат» на пол, у ножки стула, открывает папку, маркированную: СЕН-ПЬЕР/ИРКЕНХЭМ. Никаких тебе Рыбаков. Перекладывает рвущие души школьные фотографии двух улыбающихся детей, отчеты медицинских экспертов, слишком ужасные, чтобы их читать, фотографии с мест преступления, слишком ужасные, чтобы на них смотреть (но он должен на них смотреть, смотреть снова и снова: окровавленные цепи, мухи, застывшие глаза). Тут же различные показания, самое длинное – Спенсера Ховдала, который нашел маленького Иркенхэма и на очень короткое время даже попал в подозреваемые.

Далее ксерокопии трех писем. Одно послали Джорджу и Элен Иркенхэм (пусть адресовалось оно только Элен, разве в этом суть). Второе – Арману «Нюхачу» Сен-Пьеру (так и значилось на конверте: имя, прозвище и фамилия). А третье – матери Грейс Бадд, жительнице Нью-Йорка, которое та получила вскоре после убийства дочери поздней весной 1928 года.

Дейл выкладывает их перед собой, одно к другому.

«Грейс сидела на моем колене и целовала меня. Я решил ее съесть». Так написал Фиш миссис Бадд.

«Эми сидела на моем колене и обнимала меня. Я решил ее съесть». Это фраза из письма, полученного Нюхачом Сен-Пьером, и не стоило удивляться, что этот человек угрожал сжечь полицейский участок Френч-Лэндинга дотла. Дейл не любил этого сукина сына, но признавал, что на его месте, возможно, повел бы себя точно так же.

«Я пошел наверх и разделся. Я знал: если я этого не сделаю, то забрызгаю одежду кровью». От Фиша – миссис Бадд.

«Я обошел курятник и разделся. Я знал: если я этого не сделаю, то забрызгаю одежду кровью». От неизвестного – миссис Иркенхэм. Вопрос: как могла мать, получив такое письмо, остаться в здравом уме? Возможно ли такое? Дейл полагал, что нет. Элен связно отвечала на вопросы, даже предлагала чай, когда он заезжал к Иркенхэмам в последний раз, но ее остекленевшие глаза красноречиво говорили, что всеми действиями управляет автопилот.

Три письма – два новых, одно написанное почти семьдесят пять лет назад. И все три так похожи. Письмо Сен-Пьеру и Иркенхэм написаны от руки, согласно заключению экспертов полицейского управления, левшой. Бумага – обычная писчая, белая, какая продается в любом канцелярском магазине, лежит во всех почтовых отделениях. Написаны письма шариковой ручкой, вероятно «Bic». Те еще улики.

От Фиша – миссис Бадд, в далеком двадцать восьмом: «Я не трахнул ее, хотя мог, если б захотел. Она умерла девственницей».

От неизвестного – Нюхачу Сент-Пьеру: «Я НЕ трахнул ее, хотя мог, если б захотел. Она умерла ДЕВСТВЕННИЦЕЙ».

От неизвестного – Элен Иркенхэм: «Вас, возможно, это успокоит. Я НЕ трахнул его, хотя мог, если бы захотел. Он умер ДЕВСТВЕННИКОМ».

С этим делом самому Дейлу не справиться, и он это понимает, но надеется, что все-таки не круглый дурак. Автор писем, хоть и не подписывает их фамилией давно умершего людоеда, хочет, чтобы его с ним отождествляли. Он сделал для этого все, разве что не оставлял мертвых рыбин на месте преступлений.

Горестно вздохнув, Дейл убирает письма в папку, папку – в «дипломат».

– Дейл? Дорогой? – сонный голос Сары с верхней лестничной площадки.

Дейл подпрыгивает от неожиданности, как человек, застигнутый за непотребным занятием, и защелкивает «дипломат».

– Я на кухне, – отвечает он. О Дейве можно не беспокоиться. Он спит как убитый до половины восьмого.

– Идешь позже?

– Да. – Он часто приходит на работу позже, зато задерживается до семи, восьми, а то и до девяти вечера. Уэнделл Грин об этом не упоминал… во всяком случае, пока. До этого ему дела нет, все внимание людоедам.

– Сможешь полить цветы перед уходом? А то земля очень сухая.

– Конечно. – Дейл любит поливать цветы Сары. И потом, когда у него в руке садовый шланг, на ум часто приходят дельные мысли.

Наверху пауза… но он не слышит шарканья шлепанцев, возвращающихся в спальню. Он ждет.

– Ты в порядке, дорогой? – наконец доносится сверху.

– Да, – отвечает он, надеясь, что голос звучит достаточно искренне.

– Ночью ты просто метался по кровати.

– Не волнуйся, я в норме.

– Знаешь, что спросил у меня Дэви, когда вчера вечером я мыла ему голову?

Дейл закатывает глаза. Он ненавидит разговоры на расстоянии. А вот Сара их, похоже, обожает. Он встает, вновь наполняет чашку кофе.

– Нет, так что?

– Он спросил: «Теперь папа останется без работы?»

Дейл не доносит чашку до рта.

– И что ты ответила?

– Ответила, что нет. Само собой.

– Тогда ты ответила правильно.

Он ждет, но продолжения не следует. Добавив ему еще толику волнений: теперь надо думать, как отразятся его неурядицы на работе на хрупкой психике Дэви, Сара ретируется в их спальню и скорее всего дальше, в душ.

Дейл возвращается к столу, маленькими глотками пьет кофе, потом прикладывает руку ко лбу, закрывает глаза. В этот момент мы видим, какой он испуганный и несчастный. Дейлу сорок два года, вредных привычек у него нет, но в резком ярком солнечном свете, бьющем в окно, через которое проникли в кухню и мы, он выглядит больным шестидесятилетним стариком.

Он, естественно, беспокоится за свою должность, понимает, что в следующем году, на очередных выборах, его прокатят, если убийца Эми и Джонни будет и дальше творить свои черные дела. Его тревожит и Дэви… хотя Дэви не главная его забота. Как и Фред Маршалл, он не представляет, что Рыбак может похитить их единственного сына. Нет, куда больше его волнует судьба других детей Френч-Лэндинга, а также детей Сентралии и Ардена.