Рабыня Гора - Норман Джон (книги онлайн полные версии txt) 📗
В тот вечер мужчины поздно разошлись по своим шатрам. Мы с Эттой унесли остатки пищи, вымыли кубки, убрали объедки вокруг костра. Она принесла мне тонкую попону из грубой ткани вроде репса — укрыться ночью. «Этта!» — позвал кто-то из мужчин. Она ушла. Проскользнула в шатер, на меха. В лунном свете я увидела, как она стянула с себя балахон, и мужчина обнял ее. Стало как-то не по себе. С обрывком попоны на плечах я подошла к высящейся над лагерем отвесной скале, посмотрела вверх. Камень поблескивал под луной. Я поскребла его ногтями. Пошла к колючей изгороди — жалкая, одинокая, закутанная в обрывок грубой попоны. Изгородь высотой футов восемь, шириной — около десяти. Я протянула руку и тут же отдернула. Из пальца сочилась кровь. Пошла обратно, туда, где Этта укутала меня попоной, и улеглась на голой земле. Ведь и меня — пришла пугающая мысль — могут так же, как Этту, позвать в шатер. Основная обязанность рабыни — не готовить, не шить, не стирать, а доставлять мужчинам наслаждение — бесконечное, безграничное, неизъяснимое наслаждение, какое способна подарить лишь прекрасная женщина, быть для них тем, чем им хочется, исполнять все, что бы они ни пожелали, — и еще в тысячу раз больше, пустить в ход все свое очарование, воображение и изобретательность.
От страха тело покрыла испарина. Так вот что значит быть рабыней! Но я же земная женщина, кричала я себе, я не рабыня! Не хочу быть рабыней! Я женщина с Земли! — Кейджера! — вдруг услышала я.
Испуганно вцепившись в покрывающую плечи попону, я встала на колени, поднялась. У шатра стоял мой господин. Сквозь проем я увидела расстеленные меха. Внутри горела лампа.
Повторять дважды ему не пришлось — я боялась побоев.
Я подошла, завернувшись в попону. Он протянул мне чашу. Одной рукой придерживая попону на плечах, другой я взяла ее. Отвратительное пойло, но я выпила. Это было — тогда я еще не знала — вино рабынь. Свободные мужчины стараются не допускать, чтобы рабыни беременели от них. Для получения потомства рабыню обычно спаривают с рабом, надев обоим на головы мешки. Их хозяева наблюдают за спариванием. Девушку редко сводят с рабом из] того же дома: связи между рабами не поощряются. Случается, правда, что в наказание даже рабыню из высшей касты бросают толпе рабов — чтоб позабавились. Вино рабынь в течение нескольких месяцев препятствует зачатию. Действие его можно нейтрализовать. Для этого существует другой напиток — мягкий, сладковатый. Им поят девушку, если ей предстоит спариваться с рабом или, гораздо реже, если ее отпускают на свободу. Кстати сказать, на Горе рабынь не освобождают почти никогда. Слишком желанны они для мужчин, слишком сладостны их объятия, чтобы отпустить их на свободу. Только дурак, говорят здесь, согласится освободить рабыню.
Я допила содержимое чаши. Мой господин взял ее из моих рук и отбросил в сторону. Он не отводил от меня глаз. Я почувствовала на плечах его руки. Распахнув окутавшую мое тело попону, он сбросил ее к моим ногам.
И все смотрел на меня. Между нами — не больше пары дюймов. А потом, взяв за руку, он потянул меня в проем шатра. Шатер невысокий, в полный рост не встать. Полусогнувшись, полуползком пробралась я внутрь. Какое роскошное убранство! С моей жалкой попоной не сравнить. Горит небольшая, изысканно украшенная лампа. Оказывается, внутри шатер полосатый. Снаружи он грязно-бурый — среди зарослей в глаза не бросается, хоть на несколько ярдов подойди. Проскользнув в шатер, мой господин присел возле меня. Отстегнул ремни, снял меч, кинжалы, завернул в мягкую кожу, отложил в сторону. Взглянул на меня. Я потупилась. Какая я маленькая рядом с ним! Поднес поближе лампу, взяв меня за ногу, повернул бедро, чтобы я могла рассмотреть клеймо. Его прикосновение пугало. Какой сильный! Значит, вот оно какое, мое клеймо: изящный, филигранный рисунок глубоко впечатался в кожу, отчетливо вырисовывается каждая деталь. Символ женственности, навеки запечатленный на моем теле. Будто, пометив, меня отнесли к некоему сорту вещей, и теперь, как бы мне ни хотелось, что бы я ни говорила, отрицать свою принадлежность мне уже не дано. На моем теле — прелестнейший знак, крошечная, похожая на розу дина — цветок рабынь. Я взглянула в глаза моему господину. Никогда в жизни не чувствовала я себя такой слабой, такой податливой, такой мягкой, беспомощной и женственной. Глаза заволокло слезами. Я — рабыня. Я в руках зверя. Он отставил лампу. Я потянулась к нему губами. И вот — его руки.
Закрыв глаза, упоенно застонав, я откинулась на меха, почувствовала, как он раздвинул мне ноги.
— Люблю тебя, — беспомощно трепеща в его руках, прошептала я, — хозяин.
Глава 4. ЛА КЕЙДЖЕРА
Я проснулась у него в ногах. Занимался рассвет. Мягко, так, что он и не ощутил прикосновения, положила я ладони на его щиколотки. Нежно, едва касаясь, боясь разбудить и дерзостью своей навлечь на себя гнев, целовала его ноги — от икр до ступней. Губы покалывали жесткие волоски. Переполненная счастьем, я вытянулась подле него. Надо мной — натянутый между деревьями полог шатра. Утренний ветерок чуть колышет полосатые стены. За порогом в сероватых предрассветных сумерках поблескивает омытая росой трава. Перекликаются в вышине птицы. Я лежу, утопая в мехах. Перекатившись на живот, я взглянула на спящего рядом мужчину. Он обладал мною. Этой ночью он овладел мною много раз. На моем левом бедре темнеет буроватая полоса подсохшей крови — моей девственной крови, которой уже больше никогда не пролиться. Будто исполняя некий первобытный обряд, он заставил меня, свою рабыню, попробовать ее на вкус. Обмакнул палец, ткнул мне в рот, размазывая кровь по губам, языку, зубам, заставляя вкусить плоды его победы, еще острее ощутить, каково это — принадлежать мужчине, лишиться девственности. Сжав в ладонях мою голову, глядя мне в глаза, он заставил меня проглотить мою кровь. Никогда не забыть мне ни этого вкуса, ни того, как спокойно смотрел он на меня — как хозяин. А потом, хотя еще не прошла боль после первого натиска, он снова, неистово, как лев, наслаждался мною — покорной беспомощной пленницей. Я — всего лишь рабыня. Какое ему дело до моих чувств? А я, изнемогая от любви, отчаянно сжимала его в объятиях. Как ласкала я его в ту ночь! Как послушно, несмотря на боль, спешила исполнить любую прихоть, зная: не сумею утолить его сладострастие — меня ждет жестокое наказание. И как упивалась своей покорностью, его безграничной властью. Девушке, никогда не принадлежавшей мужчине, не понять, что ты чувствуешь, когда тобой обладают, обладают по-настоящему. Но и те, кому знакома сладость мужских объятий, возможно, могут лишь смутно догадываться, как упоительно быть рабыней. Не испытай я это на себе — ни за что бы не поверила.
Нежно склонившись к спящему чудовищу, я поцеловала его — тихо-тихо, чтобы не проснулся.
И снова откинулась на меха у его ног. Брезжил рассвет. Один раз ночью он рассмеялся — мягко, раскатисто, крепко прижимая меня к себе, глядя мне в глаза, — рассмеялся торжествующим смехом собственника. Я задохнулась от восторга и благодарности.
Хозяин доволен своей девочкой!
Снаружи распевали птицы, бархатистые лучи рассвета прокрадывались в шатер.
Как далек этот мир от Земли с ее загаженной природой, ужасными толпами, с ее ханжеством и лицемерием! Кончиками пальцев я коснулась клейма — и вздрогнула. Нельзя его трогать! Надо, чтобы как следует зажило. Мне хотелось, чтобы клеймо получилось лучше некуда. Разве найдется девушка, которой не хочется иметь самое замечательное клеймо? Даже помаду и тени для век всегда выбираешь получше, а ведь их смыла — и нет. А клеймо — навсегда! Каждой хочется гордиться своим клеймом. Если оно сделано на славу, чувствуешь себя увереннее и спокойнее. Часто клеймо и ошейник — все, что носит на себе девушка. Так что клеймо — немаловажная деталь. К тому же не секрет: на Горе считают, что миниатюрное, прелестное, удачно расположенное клеймо добавляет девушке очарования. Я пыталась заставить себя возненавидеть свое клеймо — и не смогла. Ведь оно такое красивое, да и потом — теперь оно часть меня! Поцеловав кончики пальцев, я коснулась ими лепестков цветка рабынь, что расцвел вчера вечером на моем теле — против моей воли, по велению моего господина. Я лежала, наслаждаясь утренней свежестью. Будь я на Земле, сочла бы себя рабыней. Но здесь, в этом мире, с выжженным на теле клеймом я впервые в жизни ощутила себя поистине свободной. На Земле, скованная по рукам и ногам незримыми цепями, я себе не принадлежала, не смела дать волю чувствам. Условности и приличия воздвигли несокрушимую стену между мною и моей душой. Жила, точно в оковах, несчастная жертва благопристойности. А теперь, пусть в любую минуту меня могут посадить на цепь, душу мою не тяготит ничто. Вот она, настоящая свобода! Вот оно, счастье!
