Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
Далее. По всей империи предусмотрены срочные и регулярные донесения, по неким заранее установленным образцам. Кстати сказать, образцы — великое изобретение: по ним легче составлять сообщения и проще вышелушивать оттуда необходимую сегодня суть, ибо из одних и тех же донесений мне сегодня нужны только виды на урожай, а через месяц понадобятся поднять данные о том, кто с кем воевал в те дни. Но, к примеру, имеется такая сложность: до удела маркизов Короны путь не близок, покуда вести с юго-востока дойдут до меня — там уж других новостей целый ком нарос. И все время, я, получается, знаю устаревшую истину, если допустить, что она истина, а не кому-то там удобная ложь. Ладно — пусть истина. Как быть с тем, что она старая? Сын?
— Птеровая почта для этого есть. И боги способны мгновенно передать вести.
— Да. Верно говоришь. На первый погляд. Боги, понимаешь, птеровая почта… Боги, увы, предупреждают о том, или сообщают только то, что сами хотят, и им плевать на установленные человеками образцы, плевать на наши мимолетные бренные нужды. Хотя… насчет Морева именно они меня предупредили… О Мореве позже. То есть, на богов стоит надеяться, но нельзя рассчитывать. Теперь разберем птеровую почту, как самую быструю после сообщения богов. Она односторонняя и одноразовая, как все мы знаем: один обученный птер, отвезенный на северный рубеж, способен вернуться с прикрепленною почтой во Дворец, к себе на насест… и всё. Обратно его уж не послать лететь, гораздо глупы птеры. Стало быть, сколько понадобится этих птеров, чтобы возить их туда-сюда по Империи, чтобы они постоянно, изо дня в день, из года в год, приносили мне сообщения с мест? Вестовой наездник жрет и пьет вместе с лошадью в сто раз больше птера, да еще и деньги ему плати, но вестовой имеет разум, у птеров отсутствующий, он в двести раз больше сделает, чем птер, и в триста раз дешевле обойдется, чем содержание безразмерных птичников и тысяч птерщиков, да первозка птеров и сопровождающих… Наездник еще и грузы доставит, помимо лоскутка пергамента, и от злоумышленника иной раз отобьется, а не только убежит.
— Да, но если что-то срочное, тут уж не до счета денег…
— Ты что, Токи, в дураки меня выводишь??? А то я до тебя не знал сию истину! У нас — что, птеров нет почтовых??? Как раз для срочных нужд? Вон, даже здесь их гаганье слышно, мешками дерьмо оттуда выметают… Я тебе говорю про обыденную размеренную жизнь! Гм… Извини, я же тебе сам разрешил задавать вопросы. Да. Поэтому обычная вестовая служба, конная, пешая — всему основа, и сегодня, и пятьсот лет назад… Но если грамотно распределить силы и возможности, то служба может оборачиваться быстрее. Казалось бы — велика разница, что раньше донесения доставлялись за дюжину дней, а ныне — за десяток? Ан очень бывает велика, ибо считать здесь нужно не от предела, положенного богами и природою, но от возможностей других людей, сиречь врагов, ибо речь мы ведем об имперской службе, а у Империи все друзья — это прошлые или будущие враги. Поэтому задача управителя проста: следует стремиться в своих деяниях к недостижимому совершенству богов, с тем, чтобы хоть на локоть обогнать, превзойти вполне земное несовершенство других людей, сиречь соперников, противников, врагов. Обогнал — только тогда ты быстр, они тебя обогнали — ты в любом случае плох.
Доверие! Нет горшей муки, нежели необходимость вверять свои помыслы и самую жизнь в чужие руки, но и… Ведь оно — величайший эликсир богов, способный утроить, удесятерить, в тысячи тысяч раз увеличить мощь одного человека, состоящего из слабой плоти и пытливого ума! Но как и всякий дар богов, а тем более как и всякий эликсир, оно, доверие, способно мгновенно оборачиваться смертельным ядом и бесполезною водицей, чуть только нарушишь равновесие в его составе!.. Я охрип, и мне трудно продолжать объяснения по поводу имперской вестовой службы. Продолжим позже, обязательно продолжим, но сегодня я успел рассказать тайну: главное отличие домашней вестовой службы от государственной, домашнего ведения дел от Имперского — помимо повышенной надежности и обгоняющей быстроты — доверие. Там, где ты способен обывать, самостоятельно проверяя счета и собственноручно подтирая себе задницу, не передоверяя это никому другому — ты у себя дома, ты волен делать что угодно и верить только себе. Как только твои дела требуют посторонних ушей, рук, ног, умов, мечей — ты вне дома, а, стало быть, ты вынужден доверять другим людям, вести несущим, и, как следствие этого, учитывать их чаяния и нужды. Иначе — сор, тина, смерть. Доверять — ибо все, что передается тебе не через собственные чувства, а через других людей — суть не события, а вести об оных, разными средствами к тебе доставляемые. Понял?
— О, да, отец!
— Заканчиваю. Семья. Это почти то же, что и ты сам, настоящая семья — это даровая и безопасная возможность чуточку расширить горизонты собственных сил и разумений, то есть — драгоценность из драгоценностей, ни с чем несравнимая. Твоя матушка — тот редчайший, если не единственный, человек, которому я верю почти бескорыстно, просто по склонности душевной. В последние годы стал чаще верить и тебе. Гм… Короче говоря, подумай о той части своей семьи, которая… ну… не мы с матушкой. Подумай как следует. И ступай в сады, уладь все. Скажи Бенги, чтобы попозже пришел, к вечеру, а я посплю немножко.
Принц Токугари выбежал из кабинета, обрадованный отцовской милостью и тем, что у канцлера как бы высвободилось время, которое он, принц, может с толком использовать для собственных нужд. Он передал канцлеру повеление отца и тотчас прихватил старика с собой, дабы им вместе разобраться с тем, что еще надобно для полного восстановления дворцовой оранжереи, сиречь хоромного сада Ее Величества. Канцлер не возражал, поскольку привык к бесконечному количеству забот и поручений, а от престолонаследника чем дальше, тем явственнее исходила мощь, с которою нельзя уже было не считаться…
— Охотно, ваше Высочество, все, что в моих скромных силах. Главное — не прозевать, когда ваш батюшка освежится сном и востребует меня.
— Да ладно, Бенги, я заранее отпущу, просто мне без твоих советов неуютно, я же не строитель и не садовник!
«Я тоже не садовник» — вертелось на языке у канцлера, но он покорно улыбнулся и отвесил поклон своему будущему повелителю.
Токугари шел к покоям императрицы не спеша, с тем, чтобы успеть подготовиться к встрече с матушкой, чтобы определиться — что и как он будет спрашивать, какого рода приказания отдавать: ему ведь дело поручено, настоящее, не свитки гонять из угла в угол.
Он решил спуститься по главной дворцовой лестнице, и впервые в жизни ощупывал глазами окружающее не как придворный, а как… гм… по-хозяйски… по-домашнему…
Лестница состояла из сорока восьми ступеней, крытых тонкими железными пластинами, каждая из них кована с отдельным узором, а подступенки под плитами — нарядного белого камня. Вся лестница разбита на шесть долей пятью просторными площадками, на каждой площадке два гвардейца, обученных служебному и боевому взаимодействию именно «в пару», когда один прикрывает и защищает другого. Ширина лестницы — десять локтей, площадки вымощены не драгоценным особо чистым железом, а всего лишь гранитом и белым камнем вперемежку, под магический узор, составленный жрецами верховного Храма Земли еще триста лет назад… Граниту хоть бы что, а белые камушки кое-где, едва заметно, потерлись, при случае надо бы заменить…
— Вели доложить государыне, что мы с его высокопревосходительством хотим засвидетельствовать ей свое почтение, а также просим позволения пройти в хоромный сад, дабы поправить там ущербное.
Осанистый дворецкий поклонился принцу почтительно и глубоко, без малого — как самому императору, но докладывать никуда не пошел:
— Ваше Высочество! Ее Величество государыня с утра изволили отбыть за город, где и пребудут до самого вечера, с тем, чтобы не мешать вашему Высочеству выполнять порученное государем. Зная, что ваше Высочество будете здесь, государыня повелела обеспечивать ваше Высочество и сопровождающих лиц всем необходимым для действий и отдыха, а также и обильной трапезой, буде ваше Выс…
