Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
– Все кончено. Тебе не спасти ни меня, ни себя. Сейчас уже поздно изображать раскаяние. Оставь меня догнивать здесь. Уходи. Уходи в свой дворец, к своей царице, к своему вожделенному трону. Если хоть что-то человеческое в тебе есть – уйди. Я не могу тебя видеть. Я не хочу тебя видеть. Или прикажешь ко всему прочему еще оглохнуть и ослепнуть, чтобы я просто не мог видеть и слышать тебя? Твой голос, твое лицо – я ненавижу в тебе все. Я ненавижу даже саму память о тебе.
И я ушел. Я ушел. Так ничего и не сказав, я ушел.
Он говорил. Я молчал.
Мне просто нечего было сказать.
Я знал только одно – месть его удалась. И месть эта оказалась страшной. Он не ошибся, он ни в одной мелочи не ошибся. Он действительно хорошо меня изучил. И все, все, что он сказал, было правдой. И в который раз я думаю, в который раз повторяю – если бы я знал, если бы я только знал заранее, то никогда, никогда не было бы меня в Илирине, никогда не стал бы я царем. И никогда не пошел бы через жизни других ради собственных целей. Никогда. Но я не знал. Тогда я еще не знал".
Аданэй выскочил из барака так, словно за ним гналась стая разъяренных оборотней. Он вскочил на жеребца и умчался прочь. Он сам не знал куда. Но воины последовали за ним. Двуликий Ханке! Он хотел остаться в одиночестве!
– Уезжайте! – рявкнул он. – Возвращайтесь в Лиас или в Эртину. Сейчас же!
– А ты, государь?
– Никаких вопросов! Уезжайте! Это приказ.
Они послушались. Они остановились. Аданэй подстегнул коня, пуская его в галоп. Он не знал, куда вынесет его скакун. А тот вынес его обратно в город, который уже пробудился ото сна и кишел людьми. Люди. Он не хотел видеть людей. Хотя какая разница? Люди, деревья, звери – какая разница?
Аданэй соскочил с коня, тут же о нем позабыв, и пустился бесцельно плутать по улицам и крошечным закоулкам.
А в голове так и стучало: "Ты сначала делаешь подлость, а потом долго казнишь себя… Казнишь себя".
Озвученная правда молотом стучала в висках. И теперь эту правду ему уже не забыть никогда.
– Ром, – приказал он трактирщику, кидая на грязную стойку харчевни горсть монет. – Много рома.
Он не знал, как очутился в этом трактире, но он здесь очутился – а значит, так тому и быть. Аданэй выпил все, что ему принесли. А потом снова бродил по городу. А потом снова оказался в трактире, теперь уже в другом. И так продолжалось: город – трактир, трактир – улочки. Он пришел в себя на закате и понял, что изрядно пьян, так пьян, как не был, наверное, за всю свою жизнь, и если не остановится, то прямо здесь же, под столом, уснет.
– Господин, – сквозь пьяный дурман послышался ему слащавый женский голос, – ты так давно сидишь здесь и пьешь совсем один. Может, тебе уже захотелось утех? Я стану крепко тебя любить. И всего лишь за двадцатку медяков.
"Шлюха, – с трудом понял Аданэй. – Что ж, люби меня, шлюха, почему бы и нет? Ты – шлюха, моя жена – шлюха, да и я сам, если подумать…"
– Пойдем, – сказал он вслух.
И они пошли. Куда – он не знал. Но только оказались они позади какого-то пустующего полуразрушенного сарая.
– Красавчик, – развратно звучал голос, лица которого Аданэй при всем желании не мог рассмотреть – оно расплывалось перед глазами.
– О, ты слишком пьян, – разочарованно протянула женщина. – Какая жалость. Но может, хотя бы поцелуешь меня? За поцелуй я с тебя денег не возьму.
– Почему бы и нет? – и он впился в большие мягкие губы.
А потом заплетающимся языком понес разную околесицу. И удивительно, женщина не уходила. Она слушала, иногда глупо хихикала, но не уходила. Хотя он так и не дал ей денег. Собственно, у него их уже и не было. На поясе вместо кошелька болтался только кожаный шнурок, на котором тот некогда был подвешен.
"Меня уже успели обокрасть, – лениво, без всякого интереса подумал Аданэй. – Наверное, она меня и обокрала".
– Какой ты… – продолжала говорить женщина. – Никого красивее в жизни не встречала!
– Куда уж тебе, в этой своей деревне…
– Хотела бы я посмотреть на тебя, когда ты трезв.
– А ты в Эртину приезжай, в царский дворец. Останешься там со мной. Подумаешь, одной шлюхой больше, одной меньше…
– Ты служишь во дворце?
– Дура! Я не служу. Я – царь. Царь. Аданэй Кханейри. Меня так зовут. Ты запомни. Спросишь меня, когда будешь в Эртине.
– Царь?! О, какой ты шутник, – она захихикала. – Я ни разу не видела царя, но думаю, ты не хуже.
– Как это не видела? Он перед тобой.
Женщина снова принялась хихикать, и Аданэй сквозь пьяный угар понял – ему не верят.
– Слушай, женщина, не знаю, как тебя звать…
– Уилейла
– Уиле… как? В общем, ладно, неважно. Как ты смеешь мне не верить?
Она опять захихикала, ведь она тоже была пьяна, но естественно, в своем состоянии Аданэй этого просто не замечал.
– Я тебе нравлюсь, да?
– Ага.
– А ведь я подлая тварь.
– Зачем ты так?
– А потому что это правда. Если увидишь меня трезвым, Уиле… неважно… ты в меня влюбишься. Да-да, а я буду над тобой смеяться. Я всегда так делаю, я же подлая тварь.
– О, я уже влюблена! – она смеялась.
Аданэй посмотрел на нее с укором в мутных глазах.
– Слушай, женщина, как тебя там, не ври! Когда ты в меня влюбишься, тебе не хихикать захочется, а сдохнуть, поняла?
– Поняла, – опять смех.
– Хи-хи-хи, – передразнил ее Аданэй, непонятно чему разозлившись. – Дура! Целуй меня лучше! Давай целоваться всю ночь!
Но стоило женщине припасть к его губам, как он почувствовал, что все завертелось, закружилось перед глазами, заплясало небо, зашатались дома, а потом, кажется, и он сам куда-то полетел. Улетая, он еще слышал голос женщины, хотя уже не улавливал смысла ее слов. А дальше началось и вовсе что-то непонятное – он видел, как Вильдерин, еще прежний, не уродливый и не злой, сидел у ног бессмертной Шаазар, а потом она его целовала. Еще он видел дикарку, жену брата. Она сказала: "И тело твое будут жрать черви". И затем родила червя. И Аданэй в бреду подумал: "Великий Червь, сожри меня".
Потом закрутилось и вовсе что-то невообразимое. И лишь затем пришла вожделенная пустота и забвение.
Он очнулся оттого, что сверху что-то капало, а у него возникло ощущение, будто он валяется, едва не тонет в огромной луже. Так и оказалось. Ночью начался дождь, который не прекратился до сих пор. Аданэй попытался что-нибудь вспомнить, но в голове вместо памяти нащупал только противную вязкую кашу. Последнее яркое воспоминание – Вильдерин и его мстительные слова, а дальше лишь смутные образы. Ясно только одно – накануне он напился как самый распоследний пьяница. Тело подчинялось плохо, словно его набили соломой. Аданэй попытался подняться, его вырвало прямо на одежду.
"А, терять уже все равно нечего", – решил он, оглядывая себя. Вся одежда была в грязи, а обувь, пояс с оружием и украшения – сняты. Аданэй прикоснулся к мочке уха – на кончиках пальцев остались следы спекшейся крови – серьгу тоже украли.
Болели глаза, двигать ими оказалось жесточайшей пыткой, а потому дальше он старался смотреть только прямо перед собой. Покачиваясь, встал на ноги.
И именно в этот момент услышал в голове знакомый голос:
"С пробуждением, царь".
"Убирайся из моей головы", – огрызнулся он.
"Всего только один вопрос, очень уж интересно: удалось тебе утопить в вине угрызения совести?"
