Ведьмак (большой сборник) - Сапковский Анджей (книги хорошего качества TXT) 📗
— Угу.
— Скорость, Цири, а не сила. Сила нужна дровосеку, который топором валит деревья в дебрях. Потому–то девочки редко бывают лесорубами. Поняла, в чем дело?
— Угу. Раскачивай маятники.
— Сначала передохни.
— Я не устала.
— Уже поняла как? Такие же шаги, финт…
— Знаю.
— Нападай!
— Ха–а! Ха! Ха–а–а–а!!! Вот и все! Достала я тебя, гриф! Геральт, ты видел?
— Не ори. Контролируй дыхание.
— Получилось! Честное слово, получилось! Геральт! Получилось! Похвали меня! Геральт!
— Браво, Цири! Браво, девочка.
В середине февраля теплый ветер, повеявший с юга, с перевала, слизал снег.
О том, что творится в мире, ведьмаки знать не желали.
Трисс последовательно и настойчиво направляла на политику вечерние беседы, которые они вели в темном холле, освещаемом вспышками огня в огромном камине. Реакции ведьмаков всегда были одинаковы: Геральт молчал, приложив руку ко лбу. Весемир кивал, время от времени вставляя замечания, из которых следовало только то, что «в его времена» все было лучше, логичнее, приличнее и здоровее. Эскель прикидывался внимательным слушателем, не скупился на улыбки и милые взгляды, иногда даже ему случалось заинтересоваться каким–нибудь маловажным вопросом. Койон откровенно зевал и глядел в потолок, а Ламберт не скрывал пренебрежения.
Они не желали знать ни о чем, им дела не было до дилемм, которые сгоняли сон с глаз королей, чародеев, владык и вождей, проблем, от которых дрожали и гудели советы, рады и думы. Для них не существовало ничего, что творилось за утопающими в снегах перевалами, за Гвенллехом, несущим свинцовым потоком ледяные глыбы. Для них существовал только Каэр Морхен, одинокий, затерянный в диких горах замок.
В тот вечер Трисс была раздражена и беспокойна — возможно, причиною был ветер, воющий в разрушенных стенах замка. В тот вечер все были странно возбуждены — ведьмаки, за исключением Геральта, стали непривычно разговорчивы. Разумеется, все разговоры крутились вокруг одного — весны да приближающегося в связи с этим выезда на большак. Конечно, говорили и о том, что принесет им большак, — о вампирах, выворотнях, леших, ликантропах и василисках.
Теперь уж зевать и глядеть в потолок пришла пора Трисс. На сей раз она молчала до тех пор, пока Эскель не задал вопроса, которого она так долго ждала.
— Слушай, как все в действительности обстоит на Юге, на Яруге? Стоит ли направляться туда? Не хотелось бы попасть в самую заварушку.
— Что ты называешь заварушкой?
— Ну… — запинаясь, пробормотал он, — понимаешь… Ты все время толкуешь нам о возможности новой войны… О непрекращающихся стычках на границах, о бунтах на занятых Нильфгаардом землях. Намекаешь на то, что ходят слухи о возможности новой переправы нильфгаардцев через Яругу…
— Пустое, — сказал Ламберт. — Дерутся, режут, рубятся без устали сотни лет. Не в новинку. Я уже решил: двину на дальний Юг, в Содден, Махакам и Ангрен. Известно, там, где прошли войска, особо плодятся страховиды. В таких местах всегда можно было неплохо заработать.
— Факт, — поддержал Койон. — Местность пустеет, по деревням одни бабы, управиться не могут. Кругом без крова и присмотра шастают ребята. Легкая добыча приманивает чудищ.
— А у господ баронов, — добавил Эскель, — комесов разных, войтов с солтысами головы заняты войной, им не до защиты подданных. Приходится нанимать нас. Все так. Но из того, что нам тут поведала Трисс, следует, что конфликт с Нильфгаардом — дело серьезное. Никакая не междоусобица. Верно, Трисс?
— Даже если и так, — язвительно сказала чародейка, — вам–то это, думается, только на руку? Серьезная, кровопролитная война еще больше опустошит деревни, наплодит овдовевших баб, несметное множество осиротевших детей…
— Не понимаю сарказма. — Геральт отнял руку ото лба. — Действительно не понимаю, Трисс.
— Да и я тоже, дитя, — поднял голову Весемир. — О ком речь? О вдовах и детях? Ламберт и Койон занимаются трепотней, словно дети малые, но ведь не слова важны. Ведь они…
— …они этих детей защищают, — гневно прервала Трисс. — Да. Знаю. Спасают от оборотней, которые за год убивают двух, ну трех детей, в то время как нильфгаардцы могут за один час вырезать и спалить целое поселение. Да, вы сирот защищаете. А я хочу, чтобы сирот было как можно меньше. Борюсь с причинами, а не с последствиями. Поэтому вхожу в Совет Фольтеста из Темерии, сижу там вместе с Феркартом и Кейрой Мец. Мы обсуждаем, как не допустить войны, а если она все же случится, как защищаться. Потому что война висит над нами, как стервятник, неустанно. Для вас она — приключение. Для меня — игра, ставка в которой — выживание. Я втянута в эту игру, поэтому мне больно и оскорбительно видеть ваше безразличие и беззаботность.
Геральт выпрямился, взглянул на нее.
— Мы — ведьмаки, Трисс. Разве ты не понимаешь?
— А что тут понимать? — тряхнула каштановой гривой чародейка. — Все ясно и понятно. У вас вполне определенное отношение к миру. То, что этот мир стоит на грани катастрофы, вас не колышет. Меня же — колышет. В этом наше различие.
— Думаю, не только в этом.
— Мир разваливается, — продолжала она. — На это можно смотреть сложа ручки, а можно этому противодействовать.
— Как? — криво усмехнулся Геральт. — Эмоциями?
Трисс отвернулась к пылающему в камине огню и ничего не ответила.
— Мир разваливается, — проговорил Койон, покачивая головой в притворной задумчивости. — Уж сколь раз я это слышал.
— Я тоже, — поморщился Ламберт. — И неудивительно, в последнее время это стало расхожей фразой. Так говорят короли, когда становится ясно, что для правления потребна хоть капелька ума. Так говорят купцы, когда алчность и дурость доводят их до банкротства. Так говорят чародеи, когда начинают терять влияние на политику либо источники дохода. А тем, кому адресованы их сетования, хотелось бы услышать хоть мало–мальски толковое предложение. Закругляйся, Трисс, и давай выкладывай свои прожекты.
— Меня никогда не забавляли словесные перепалки, — чародейка кинула на него холодный взгляд, — и красноречивые фразы, цель которых — посмеяться над собеседником. Это, понимаете ли, не для меня. Что я имею в виду, вы знаете прекрасно. Вам нравится прятать голову в песок? Ваше дело. Но ты, Геральт, меня удивляешь.
— Трисс, — беловолосый ведьмак снова взглянул ей в глаза, — чего ты от меня ждешь? Чтобы я активно участвовал в борьбе за сохранение разваливающегося мира? Записался в армию и сдерживал Нильфгаард? Встал, ежели начнется очередная битва за Содден, с тобою рядом на Холме, плечом к плечу и дрался за свободу?
— Я гордилась бы, — сказала она, опустив голову. — Я была бы горда и счастлива, если б могла драться рядом с тобой.
— Верю. Но я недостаточно благороден для этого. И недостаточно мужественен. Я не гожусь в солдаты и герои. Я мучительно боюсь погибнуть либо остаться калекой. Но это не единственная причина. Солдата нельзя заставить не бояться, но можно вооружить основанием, мотивацией, которая поможет ему перебороть страх. А у меня такой мотивации нет. И быть не может. Я — ведьмак. Искусственно созданный мутант. Я убиваю чудовищ. За деньги. Защищаю детей, если родители заплатят. Если мне заплатят нильфгаардские родители, я стану защищать нильфгаардских детей. И если даже весь мир превратится в развалины, во что я не верю, я буду убивать чудовищ на развалинах до тех пор, пока какое–нибудь из них не прикончит меня. Вот моя судьба, моя мотивация, моя жизнь и мое отношение к миру. И выбирал не я. Это сделали за меня другие.
— Ты ожесточен, — заметила Трисс, нервно теребя прядку волос. — Либо прикидываешься таковым. Забываешь, что я тебя знаю, не разыгрывай передо мной бесчувственного, бессердечного, беспринципного и безвольного мутанта. А причину ожесточенности я угадываю и понимаю. Пророчество Цири, верно?
— Неверно, — холодно ответил он. — Похоже, однако, ты мало меня знаешь. Я боюсь смерти, как любой, но с мыслью о ней освоился давным–давно и так же давно избавился от радужных иллюзий. Но я вовсе не сетую на свою судьбу, Трисс, тут простой холодный расчет. Статистика. Еще ни один ведьмак не умер от старости, в постели, диктуя завещание. Ни один. Цири не застала меня врасплох и не напугала. Я знаю, что умру в какой–нибудь смердящей падалью яме, разорванный на куски грифом, ламией или мантихором. Но я не хочу умирать на войне, ибо это не моя война.
