Попутный ветер - Горбунова Екатерина Анатольевна (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Двор при дневном свете выглядел скромно и серо: ни огородика, ни деревца, ни беседки. Солнце зависло в зените, обещая жаркий день, а молодым людям топать и топать пешком. Как и новому привальщику, если понадобятся продукты. В распахнутых настежь воротах конюшни виднелись пустое стойло и кормушка. Оставалось надеяться, что кто-нибудь — Януш или Курт — вернут позаимствованную повозку и лошадь, ведь они могут не раз пригодиться Угги.
Летта уже стояла за воротами и выжидающе смотрела на проводника, замешкавшегося на пороге. Она выглядела веселее, чем накануне. Её глаза блестели, а шелковистые локоны, не прикрытые тяжелым капюшоном, развевались от легкого ветерка.
— Вас что-то смущает, встречающий проводник Олаф?
— Ничего, кроме вашей слишком теплой одежды, — ответил юноша.
— Мы же с юга, забыли? — Летта хихикнула и пошла по дороге, огибавшей привал и вновь поднимающейся из низины на поросший кустарником холм.
Идти было легко. Тропа оказалась довольно широкой и хоженой. Подъем — пологим и недолгим. Ветки не цепляли одежду, не кололи шипами и давали тень. Солнечные лучи застревали в густых зарослях. Ветер обдувал прохладой. Путешествие казалось необременительной прогулкой. Молодые люди шутили, делились наблюдениями. Их привлекали абсолютно разные вещи: Летту необычные растения, Олафа — птичий гомон.
Юноша показал ей гнездо, где прятала птенцов птица-капля. До поры до времени детеныши были прозрачными и незаметными, потом оперялись и обзаводились способностью менять окраску в зависимости от ареала обитания. Девушка заметила в глубине кустарника большой круглый плод, исцарапала руки, но достала его, а потом натерла ссадину проводника и свои царапины беловатым соком. На глазах ранки затянулись. Летта рассказала, что за эти плоды в Златгороде можно выручить не меньше ста сигментов, а Олаф всегда считал их бесполезными — на вкус они были горькими и не годились в пищу.
Тропа становилась то уже, то шире, пролегала по равнине, огибала два холма и ныряла по трем оврагам, разделенным небольшими перелесками, так же наполненными тенями и птичьим гомоном. Через один овраг пришлось переходить босиком, потому что он был наполнен водой, прозрачной и прохладной. Из небольшой заводи, выложенной гладким камнем, путешественники с удовольствием напились и ополоснули лицо. Сегодняшняя дорога была даже приятной. Проводник как-то забыл и о своей станции, и о повышенном фоне опасности. Да, сопровождает девушку, но по своей воле.
А потом Летта указала Олафу на знак, едва заметный на одном булыжнике под толщей воды: узкую ладонь с глазом посередине. Он казался выдавленным на поверхности, словно когда-то камень был мягким и податливым, и кто-то сначала приложил свою ладошку, а потом прорисовал на ней круглое око с большим зрачком и короткими ресничками, будто лучиками солнца.
— Что это?
Олаф осмотрелся по сторонам.
— Не знаю. Но гляньте, на том дереве тоже что-то подобное, — он одним прыжком выбрался на сушу и потрогал знак на коре. — Вырезано довольно давно. А впереди есть еще.
Ладони словно приглашали следовать за ними. Манили и зазывали. Оказывались всегда в разных местах, но недалеко друг от друга. Как бусины на нитке. Поначалу они шли параллельно с тропой, а потом ныряли в сторону, теряясь в небольшой рощице. Девушка зачарованно последовала за ними, словно вдруг забыла, что спешит. Её захватило непонятное чувство наполненности гармонией, недоступной разуму. Если в знаках присутствовала магия — она была древней и давно забытой.
Юноше ничего не оставалось делать, как пойти за Леттой. Он не купился на обещание неведомого чуда. Но и отпустить девушку тоже не мог. Поэтому они шли след в след. Ведомые оставленными кем-то знаками. Ладони мелькали то прямо посреди тропы, выложенные мелкими камушками, то на поваленном стволе, выжженные огнем. И привели в итоге на ровную круглую площадку, по периметру которой стояли шестнадцать обтесанных четырехгранником камней: четыре белых, четыре розовых, четыре зеленых и четыре черных.
— Что это? — повторила вопрос Летта.
Она с детским восторгом оглядывалась по сторонам. Ей словно чудились неведомые картины, невероятные сказки оживали в ее воображении, герои прикасались к одежде и волосам, что-то шептали на ухо, обещали исполнить мечты и увести в свой мир.
Олаф обошел камни. Скептически осмотрел каждый, потрогал шероховатую поверхность. Отличаясь друг от друга цветом, они, тем не менее, несли на своих гранях повторяющиеся рисунки: ладонь с глазом; ладонь со ртом — зубастым, с вываленным языком; маленькая, прорисованная до мелочей, ладонь в ладони; и просто пустая ладонь, ровная, гладкая, без привычных глазу линий, по центру, но со спиралями и закорючками на концах пальцев. Белые камни оказались ледяными; розовые — приятно-теплыми; зеленые — обжигающими; а черные словно не имели никакой конкретной температуры, в одно и то же время они и обжигали, и холодили руки.
— Может, заброшенное святилище? Мне пару раз встречались подобные, — предположил юноша. Всей правды он не сказал: святилища, встреченные им ранее, казались мертвыми, а это — жило, хоть и влияло, похоже, только на Летту.
— И что означают эти знаки?
— Ну, давайте подумаем, — юноша указал пальцем на первый знак, — ладонь с глазом находилась под водой — может, воду?
— А ладонь со ртом — земля, — предложила девушка, — кажется, этот знак встречался на тропе.
— На живом дереве — ладонь в ладони. А это… — он невольно радовался, что его подопечная разговорилась, отвлеклась от созерцания какого-то одной ей доступного мира, ведь каждое произнесенное слово возвращало Летту к нему, к их путешествию в Темьгород.
— Огонь? — она обежала камни, словно увлекшийся открытиями ребенок. — Тогда пустая ладонь — это воздух?
— Четыре сезона, по четыре месяца. Белый — зима, розовый — весна, зеленый — лето и черный — осень, — проводник чувствовал, как кружится голова, будто святилище сопротивлялось, не желая отдавать Летту.
Это были всего лишь камни, однако Олаф поймал себя на мысли, что, вопреки здравому смыслу, раздумывает, как бы их обмануть, словно они обладают волей и разумом. Он не мог не бороться. Потому что девушка принадлежала этому миру, а не тому, существовавшему когда-то.
— И для кого было построено это святилище? — удивилась Летта.
Олаф пожал плечами, небрежно, словно признавал какой-то пустяковый, не стоящий внимания факт:
— Самой жизни?
— Пока служители Храмов не раскололись и не стали поклоняться одни — Жизнеродящей, другие — Мракнесущему, — вдруг пробормотала тихо девушка.
Олаф с ужасом ощутил, что вновь теряет свою спутницу. Её настроение как-то неожиданно поменялось с восторженного на печальное. Может святилище навеяло воспоминания о родителях, может просто нахлынули усталость и разочарование. Летта опустилась на колени прямо посередине круга и прикрыла глаза.
Юноша с нарастающим раздражением смотрел, как девушка начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно погрузившись в какой-то транс, напевая тихую, едва уловимую мелодию. Были это отголоски знаний, которыми некогда одарила её мать, или же что-то иное?
Ему захотелось схватить Летту в охапку и бежать — бежать как можно дальше от этого непонятного святилища, от этих камней, странных ладоней. Но мышцы сковали неведомые силы. Проводник не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, он словно сам обратился в тотем и врос в землю. Не в божество, нет — просто в символ, которому будут поклоняться, а потом однажды втопчут в грязь. Разгорающееся негодование — словно обжигало Олафа, подобно глиняной фигурке в печи, делало и прочным, и неподвижным. Юноша сам не понимал, почему так происходит. Почему эта коленопреклоненная фигурка Летты вызывает у него ярость? Он же не отвечает за неё? Не волен распоряжаться её жизнью? Её судьбой? Её будущим? Девушка только попросила проводить её в Темьгород. И она сама вправе выбирать себе путь. Хочет остаться здесь, на этом капище — останется, даже если он сойдет с ума от ярости.
