Выстрел в Опере - Лузина Лада (Кучерова Владислава) (лучшие книги txt) 📗
– Маша, – позвал Мир Красавицкий, дав почву для неверия Машиным ушам. – Это я. Не бойся. Все в порядке.
– Ты жив? – спросила она еле слышно и тут же истерично продублировала свой вопрос: – Ты жив?!!! Мир! Ты жив?!
Ссорящиеся за дверью не могли ее слышать.
– А вы знаете, что я – ведьма? Я могу вас сглазить! – гремел голос Чуб. – И вы ничего не сможете сделать, вы же – не ведьма. У вас даже в роду не было ведьм!
Даша явно решила взять Машину мать «на слабо».
– Это у нас-то не было ведьм! – закричала Анна Николаевна.
– У вас! У вас! – исхитрилась перекричать ее Чуб.
– Я жив! – крикнул Мир снизу. – Можно войти?
Маша активно закивала.
Однокурсник проворно забрался по пожарной лестнице, спустившись по которой три дня тому «как воровка», Маша ушла из дома «навсегда».
– Ты жив…
Он сидел на подоконнике.
Красивый. Серьезный. В костюме и галстуке.
– Там, в больнице, врач сказал нам неправду? – Маша коснулась его руки – рука была теплой.
Он был жив. Она и не видела его мертвым! Врач, сообщивший им в коридоре больницы страшную новость, наверняка перепутал имя больного.
– Врач сказал нам, что ты…
– Я знаю, – скучливо обрубил ее Мир.
И Маша расслышала: ему не интересно об этом говорить.
«Логично», – подумала она.
Наверное, все три разделивших их дня ему пришлось говорить только об этом.
– Я так рада, что ты жив, – сказала она и осознала сказанное.
Он не погиб, спасая ее.
Она – не убийца!
Невиновна!!!
Радость, огромная, заполнила тело.
– Ты цел? – взволнованно заворковала она. – Было столько крови. У тебя был перелом? Или нет?
– Бог с ним со всем, – сказал Красавицкий. – Все это ерунда, в сравнении…
– С чем?
– Я должен сказать тебе очень неприятную вещь. – Обещание пророкотало мрачно и глухо. – Я люблю тебя, Маша. Я не смог тебя разлюбить.
Виновна!!!
«Присуха! Приворотное зелье… Даша приворожила его ко мне».
Радость померкла.
– Поздно, – вынесла приговор она.
– Для любви нету «поздно».
То же самое Маша сказала и Врубелю.
«А если нету поздно?»
Но оказалось, что поздно – есть.
– Мир, прости меня, – попросила студентка. – Но я… не люблю тебя больше. Я любила тебя на первом курсе. И на втором… Ты не обращал на меня внимания. А я думала, что люблю тебя, но…
Мир Красавицкий – самый красивый парень их института – был невзаправдашней любовью.
Маша любила его как книжный идеал, любила тогда, когда еще не жила, а только мечтала о любви в стеклянном аквариуме своего одиночества.
Но даже ее книжные фантомы – мечты о сказочном, фантастическом булгаковском мире – оказались на поверку более реальными, чем ее надуманная любовь к реальному Миру.
– Я люблю другого. Прости.
– Я прощу тебе все, что угодно. Я же люблю тебя, – сказал он.
– Нет. Ты не знаешь, – возразила она. – Я жду ребенка! От другого мужчины. От Михаила Врубеля. Он умер…
Машина Страшная Тайна вырвалась наружу, облеклась в слова. Слова разрослись, наводнили комнату.
«Что делать?!»
Она ждала ребенка от мужчины, похороненного столетье назад. Она ждала ребенка, и кабы ее мать знала об этом, отвлечь ее от морального уничтожения дочери, «принесшей в подоле», не смогла бы и Землепотрясная Даша. Она, двадцатидвухлетняя, почти изгнанная из дома, почти разжалованная из Киевиц, ждала ребенка и отчаянно не знала: как жить?!
– Ну и что? – пожал плечами Мир Красавицкий. – Это ничего не меняет. Для меня – ничего. Я люблю тебя. Я усыновлю твоего ребенка.
Странно.
Его презрение к Машиной тайне прогнало из комнаты страх.
– А как ты узнал, где я живу? – спросила она.
– Это было не трудно.
– Логично. В институте. Я рада видеть тебя.
– Ты рада? – В словах не прозвучало вопроса – одна грусть. – Ты правда рада мне? Это возможно? Ты ж знаешь, кто я.
Вопрос появился:
«Можешь ли ты простить меня?»
– Я рада, поверь. Я так рада, что ты жив! – едва не заплакала Маша. – Я знаю, из-за тебя погибли двое. Но ты не совсем виноват… Кылына обманула тебя, использовала. А потом… Ты готов был пожертвовать жизнью ради меня. Но какое счастье, что тебе не пришлось жертвовать жизнью!
– Дай мне еще один шанс, – сказал Мир Красавицкий.
– Бери. – Маша мягко положила руку ему на плечо.
– Нам нужно поговорить. Мы можем поговорить с тобой здесь? – Он прислушался к ушераздирающим крикам.
А Маша смутилась – трусовато отдернула руку.
«Поговорить?»
В таких костюмах и галстуках мужчины обычно делают предложение.
– Нет. То есть да, – зачастила она. – Но не здесь. Нам лучше тихо уйти. И побыстрей. Иначе… – указала она рукой в сторону крика.
Миру не стоило попадаться на глаза ее матери!
На глаза Даше – тем паче!
Ковалева сильно подозревала: при виде воскресшего сатаниста Землепотрясная Чуб заорет в унисон с ее мамой, и не могла даже заподозрить, что будет, если два таких тайфуна сольются в один.
– Мне нужно собрать вещи, – заторопилась она. – Я сюда вряд ли вернусь. – Спотыкаясь на картошке, Ковалева поспешила к старому шкафу, в котором вековал век допотопный фанерный чемодан.
– А это твой отец? – Мир склонился над письменным столом, где под стеклом лежали открытки и вырезки, фотографии, картинки. – Вы с ним похожи.
Машу кольнуло. Больно!
Она подскочила к столу.
Старое-престарое фото: папа, мама, она, старший брат. Маша в растянутых детских трусах стояла на плечах у отца.
Стояла и не боялась – папа крепко держал ее за руки.
Приподняв пыльное стекло, дочь сгребла из-под него все, что там было, и бросила семейный архив в пасть чемодана.
– Это тоже брать? – Мир взял с кровати игрушечного Винни-Пуха.
– Бери.
Мишку папа подарил ей в шесть лет!
– И значки забирай.
Значки с эмблемами киевских фестивалей и олимпиад ей покупал папа – по ним Маша изучала историю Города!
Мир послушно снял со стены исколотый значками платок.
– И эту картинку, – наказала Маша. – И глобус. И тапочки… Это все он.
Папочка,
– быстро нашкрябала она записку взамен,
у меня все хорошо. Я тебя очень люблю. Я очень волнуюсь за тебя. Прости меня, пожалуйста.
Маша.
Она застыла с бумажкой в руках.
– Ее нельзя оставлять. Мама найдет ее первой и не отдаст папе. Она такая… Она не плохая. Просто очень упрямая.
– Я всю квартиру освящу! – несся из кухни голос Анны Николаевны. – Все солью посыплю. Ты сюда и зайти не сможешь, нечисть проклятая!
Из чего следовал безрадостный вывод: ведьм в Машином роду тоже не наблюдалось.
– Хочешь, я подкараулю твоего отца у подъезда и передам ему письмо? – сказал Мирослав.
– Ты, правда, можешь вечером подъехать сюда? Специально?
– Я сделаю все, что ты хочешь. Я же люблю тебя.
– Спасибо, – смяла опасную тему она.
Мир спрятал записку в карман.
– Что еще? – Она огляделась. – Ах да… Одежда. Конспекты.
В чемоданную пасть полетели нехитрые пожитки: свитера, футболки, колготки, тетради, книги, трусы.
– Ты поможешь мне спустить сумку через окно?
– Конечно. Я всегда буду тебе помогать. Я же люблю тебя. Можно я поеду с тобой?
– Куда?
– Туда, куда едешь ты. Я не буду тебе мешать.
Маша исторгла тягостный вздох.
Конечно же, Маша Ковалева заранее знала: влюбленный Мир Красавицкий будет мешать ей. На то и существует любовь, чтобы мешать людям жить! Но отказать влюбленному в нее насильственным образом она оказалась не в силах.
К тому же ее одногруппник бывал в круглой Башне, слыхал разговоры кошек и был готов к любым мистическим па.
К тому же никаких мистических па в планах Киевицы не намечалось.
– Я должна подготовиться к экзамену. Можем готовиться вместе. Даже лучше вдвоем! Мы друг другу поможем, – оптимистично солгала Ковалева.
