Повелители Небес - Уэллс Энгус (книга регистрации TXT) 📗

— Да, — сказал Керим каким-то совершенно другим тоном. Я уставился на хозяина галеры, потому что в его голосе звучало нечто, чего я не мог понять, то же самое, что и в случае с Рекин. Я вторгся в какую-то… заповедную зону и не был уверен, достаточно ли прилично продолжать задавать вопросы на эту тему. Улыбки корабельщика как не бывало, лицо приобрело холодное выражение. Да, зашел чересчур далеко. Но почему?

— Довольно вопросов, — сказал он.

Какое-то время мы стояли молча, а потом я попросил разрешения пойти на нос. Керим ответил кивком, и я ушел в смятенных чувствах.

Пошел через палубу, внимательно разглядывая гребцов. Если не считать их габаритов и чего-то бычьего в лицах, я бы сказал, что передо мной были самые настоящие люди. Они о чем-то переговаривались между собой, а некоторые даже улыбались мне. Одни, как я заметил, играли в упрощенный вариант келля, известный под названием кеч-дайс, и, сам не знаю почему, я испытал к ним за это особую симпатию. Я решил, что, если кто-нибудь из Измененных поднимется со своего места, я обязательно попытаюсь заговорить с ним.

Но этого не случилось, потому что, едва я дошел до носа галеры, ветер переменился. Керим дунул в рожок, и гребцы взялись за весла. Обнаружилось, что в хвастовстве капитана есть немалая доля правды. Я с трудом устоял на ногах, когда от мощного гребка палуба подо мной зашаталась. Хватаясь за планшир, я увидел, как белыми бурунами забурлила рассекаемая носом галеры вода. Капитан, наверное, намеренно хотел посрамить мое недоверие. Первый загребной крикнул:

— Осторожнее, господин.

Голос у него был мягким. Я улыбнулся и, обретая равновесие, помахал ему рукой. Хотя мне и не приходилось раньше выходить в море на галере, но я все-таки был как-никак сыном рыбака, так что не доставил Кериму удовольствия лицезреть мое падение.

Мы шли на веслах до тех пор, пока ветер вновь не надул парус. Тогда капитан отдал команду, и двое свободных от работы моряков принялись готовить пищу. Еда оказалась простой, но довольно сытной: рыба с рисом и хлеб. Кроме того, каждый на судне получил налитую до краев кружку доброго камбарского эля. Я занялся трапезой там же на носу, не испытывая большого желания составлять компанию остававшемуся на корме капитану. Наверное, я обиделся на него, но, кроме того, мне хотелось обдумать все то, что он мне сказал, и то, о чем он умолчал.

Когда с едой было покончено, мы снова пошли на веслах. На проплывавшем мимо берегу я увидел деревушку, точь-в-точь похожую на мою, и высокую башню, которая, как мне казалось, не могла быть ничем иным, как Торбрином. В море тут и там виднелись рыбацкие лодчонки, но мы шли далеко и довольно быстро, так что скоро все они скрылись из виду. Солнце клонилось к западу, а к востоку лиловел усыпанный звездами горизонт, на котором серп луны казался куском желтого обгрызенного сыра. Скоро береговую полосу начал поглощать мрак, в котором то тут, то там точно блуждающие огоньки вспыхивали белые буруны над волнами прибоя. Мы снова поели (меню оказалось тем же самым), и я подумал, станет ли Керим подходить к берегу, чтобы встать на якорь до рассвета. Он, казалось, вовсе не собирался сбавлять ход и спустя какое-то время послал ко мне матроса, чтобы сообщить, что я могу устроиться на ночь на носу или на полуюте.

Я возвратился на корму, где и застал Керима в лучшем расположении духа.

— Могу поклясться, что нам удастся достичь Инисвара не позднее завтрашнего полудня, — сказал он мне, — так что мы будем идти не останавливаясь всю ночь. Я отправляюсь на боковую, а ты ложись где пожелаешь.

Я кивнул, а он передал руль одному из Измененных и скрылся в своей маленькой каютке. Повеяло холодком, я закутался в плащ. Члены команды достали из-под своих скамеек разноцветные одеяла и улеглись спать по трое с каждого борта. На носу и корме зажглись ходовые огни, а я принялся изучать рулевого. Тот был старше прочих матросов, в его черных прямых волосах, окаймлявших обветренное лицо, уже виднелась седина. В зубах рулевого торчала маленькая глиняная трубка, чубук которой мерцал красноватым светом в ночной тьме. Я решил, что настало самое подходящее время для удовлетворения моего любопытства, и подошел к нему.

— Ты давно служишь у Керима? — спросил я.

— Да, господин, — ответил матрос.

— А как давно? — снова поинтересовался я.

Он пожал могучими плечами.

— С тех пор как постарел.

— А я всю свою жизнь в море, — сказал я. — Мой отец рыбак.

Мой собеседник промолчал и только кивнул головой. Я спросил, как его имя, и он ответил:

— Борс, господин.

— А меня зовут Давиот, — представился я. Он снова кивнул в ответ.

Рулевой, совершенно очевидно, не желал разговаривать со мной, но от меня не так-то легко было отделаться.

— А откуда ты? — спросил я.

— Из Дюрбрехта, господин, — отозвался он.

— Я туда и еду, — сообщил я. — Буду учиться на Летописца.

Борс кивнул. Не могу сказать, был ли он так занят своей работой или его вообще не интересовал разговор, но лицо его не выражало никаких эмоций. Стыдно признаться, но он в тот момент действительно показался мне похожим на корову, которая задумчиво жует жвачку и отмахивается хвостом от назойливых мух. Стараясь все-таки вовлечь рулевого в разговор, я заявил:

— Я люблю море, а ты?

Он не удостоил меня ответом, словно бы я задал какой-то совершенно ничего не значащий вопрос, но я не сдавался:

— Тебе нравится на «Морском Коне»?

Широко открытые глаза матроса сузились, и по его лицу можно было бы подумать, что внутри у Борса происходит напряженная работа мысли, цель которой — определить, что же означает слово «нравится». В конце концов он снова молча пожал плечами.

Я осмелел.

— А что тебе известно об Ур-Дарбеке? — настаивал я. — Мне говорили, что люди твоего племени живут там свободными.

Я понял, что попал в точку — хотя и на секунду, но лицо его изменилось. Глаза широко раскрылись и тут же снова сузились. Табак в трубке вспыхнул огнем, когда Борс сделал сильную затяжку.

— Ничего, господин, — ответил он.

В его тоне было что-то такое, что исключало дальнейшие вопросы. Как ни печально, но, несмотря на мое неуемное любопытство, я вынужден был признать, что вразумительных ответов я не дождусь. Такое положение дел только еще более подливало масла в огонь моей любознательности.

— Совсем ничего? — все-таки спросил я, не желая сдаваться.

— Нет, господин, — ответил он и добавил: — Совсем ничего.

Я вздохнул и попробовал зайти с другой стороны:

— Почему ты называешь меня господином? Ведь я не твой хозяин.

— Ты из людей Истинной веры, — ответил он.

— И всех Истинных называют господами? — спросил я.

— Да, господин.

— А много ли людей твоего племени в Дюрбрехте? — спросил я.

Он ответил:

— Да, господин.

Мне стало ясно, что с Борсом мне не справиться, ответов на свои вопросы я не получу. Я стал размышлять, являлась ли причиной тому его, так сказать, бычья сущность, или такое поведение вообще было естественно для Измененного, или же он что-то скрывал. Совершенно очевидно, что он знал об Ур-Дарбеке больше, чем желал сообщить мне. Я сдался, дальнейшие вопросы были бесполезны.

— Пойду, пожалуй, посплю, — сказал я и услышал в ответ:

— Да, господин.

Я перенес свой узел на носовую палубу, завернулся в плащ, положил пожитки себе под голову в качестве подушки и уснул под всплески воды за бортом. Во сне я командовал галерой с командой из суровых молчаливых Измененных, которые неизменно отвечали мне: «Да, господин».

К полудню мы были в пределах видимости Инисвара — крепости, которая оказалась даже крупнее Камбара, что делало Инисвар самым большим из городов, которые мне доводилось видеть. Его строения полукольцом охватывали уютную бухту. Отлогие пригорки, точно опущенные вниз рога быков, спускались к песчаному берегу. Дальше на горе, за домами, высилась сторожевая башня. Керим провел «Морского Коня» мимо отмелей к молу, возле которого мы и ошвартовались.