Дети немилости - Онойко Ольга (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Я улыбался.
Коли уж речь идет о знамениях и предчувствиях, то дурные уравновешиваются добрыми. Что бы ни тревожило Лаангу, но летит ко мне Эррет, украшение судьбы, премудрое и прекрасное создание, гордецам Восточных островов отправился внушать смирение сам Эрдрейари, а я увидел на набережной волчьих танцоров.
Я разглядывал их, как ребенок. Длинные волосы старшего танцора пробила седина, но тело его оставалось крепким телом молодого человека. Его партнерша – подруга? дочь? – движения ее отличались необычайной грацией призрака или богини, но черты лица оказались неправильными, по-человечески теплыми. Лохматый дударь любовно разглядывал свой инструмент, приблизив к лицу. У северян темные волосы, а он, судя по шевелюре, пришел с юга или же был плодом смешения кровей. Смуглая худая лютнистка что-то говорила ему, обнимая лютню.
...Мне стало холодно под толстым плащом.
Маска Онго показалась невыносимо тяжелой, ноги приросли к земле.
«Это не она, – подумал я. – Это не может быть она».
Музыкантша выпрямилась, склонила голову к плечу, выслушивая ответ собрата; ее жесты немного изменились из-за того, что плоть высохла, но я узнавал их. Я узнал бы их во сне, в бреду и после собственной смерти. Волки Меренгеа... мы так часто говорили с нею о старой вере ее земли, а потом некроманты сказали, что она желает только покоя и просила не приходить к усыпальнице...
Она не узнавала меня.
Что удивляться? Если она и бросила случайный взгляд в мою сторону, то поняла, что под плащом живой – поднятые не путают, – и мигом забыла об этом. Приняла, как и предупреждал Онго, за таящегося влюбленного. «Это не она, – сказал я себе, борясь с замешательством, которое стало уже постыдным. – Аргитаи не отпустил бы ее. Это не Алива». Право, Алива не могла оказаться здесь, вдали от родного дома, с бродячими танцорами... ее брат не позволил бы ей подвергать себя опасности даже после смерти... «Это не она», – повторил я, уже сознавая очевидную ложь.
Теперь девочек называют все больше именами рескидди, а не уаррскими, да и у мальчишек имена часто оканчиваются на «сен», а не на «о» или «аи». Она носила поющее древнее имя – княжна Меренгеа Алива Мереи. Носила и носит, но теперь мне нельзя произнести его так, как произносил прежде. Она ушла из числа живых.
Как я ни приказывал себе сдвинуться с места и подойти к ней, все не мог сделать первый шаг.
Но повернуться и уйти я тоже не мог.
Если северные некроманты не обманули меня и Алива действительно не хотела меня видеть, возможно, мне следовало бы скрыться, не привлекая ее внимания. Я бы и скрылся, ответь она чуть раньше на мое письмо. У меня было к ней дело, которым я не мог пренебречь.
«Если я не заговорю с ней сейчас, – подумал я, – то уже никогда не заговорю».
Я сжал зубы и пошел к музыкантам; ноги были как деревянные, и во рту сухо до горечи. Волчата проводили меня глазами и заскулили, огромная волчица подняла голову... Я остановился за спинкой скамьи.
Алива обернулась, все еще не узнавая меня. Над плотью княжны работал великий мастер, настоящий художник, и ей не требовалась даже маска, не то что перчатки и плащ. Знакомые черты не исказились, лишь стали тоньше; кожа потемнела, и знаки на лице были не написаны чернилами, а выложены тонкой проволокой из драгоценных металлов.
Я снял маску.
Алива вздрогнула и замерла. Глаза ее расширились, и стало видно, как пожелтели и высохли белки; черный язык скользнул по губам. Ногти мои впились в ладони. Сердце стало тяжелым, как свинцовая чушка. Серебряная площадь и светлое небо плыли в глазах, обволакиваясь туманом, а мертвое лицо Аливы оставалось невыносимо четким. Я скрипнул зубами.
Флейтист заподозрил неладное и поднялся, грозно хмурясь. Алива остановила его движением руки. Он кинул взгляд на волков, удостоверился, что звери спокойны, и ограничился неодобрительным жестом.
– Мори, – едва слышно сказала княжна. – Это ты?..
– Я.
Алива прижала к груди лютню, словно ища у нее защиты.
– Я слышала, – еще тише проговорила она, – что твои родители... мне очень жаль, Мори... и что ты теперь...
Она робела, лепет ее с каждой фразой становился все неразборчивей. Сухие пальцы стискивали гриф лютни – украшенной перламутром, дорогой, взятой, наверно, из дома. Последний подарок Меренгеа своей госпоже.
– Не надо об этом, – сказал я и продолжил непоследовательно: – Можно с тобой поговорить?
Алива опустила голову. Я чувствовал, как пахнет медом от ее волос.
– Ты этого хочешь?
Я стиснул зубы.
Да.
Я хочу.
Хочу знать, кто убил тебя, Северная Звезда, которая уже не станет Звездой Уарры. Я знаю, кому понадобилась смерть моих отца и матери, и этот человек грызет пальцы в кровь, воя от отчаяния, а его присные ждут поимки, суда и казни. Но кому могла быть нужна твоя смерть, добрый дух...
– Хорошо, – послушно прошептала она.
Мы ушли к набережной, сели в беседке, полускрытой плетями роз. Я сложил на скамье маску и плащ. Сквозь листву темнела сырая стена храма. Напротив входа в беседку торговец картинами готовил лавку к открытию: с грохотом снял он щит, закрывавший стекло витрины, стал выставлять на стеллаже дешевенькие ремесленные работы – котята и птицы, закаты в ущельях, морские просторы в лунном сиянии. Алива разглядывала картины так, будто не видела творений прекрасней, а я, растравляя душу, отыскивал знакомые выражения на странно переменившемся ее лице. Алива надела очки и порой, в лучах солнца, глядя мимо меня, казалась всего лишь сильно загоревшей после поездки на юг. Потом тень падала иначе, и это была уже не моя Лива...
Розы цвели. Храмовый шпиль, венчанный звездой, возносился к небу.
Торговец заметил нас, и вскоре ко входу в беседку подошел мальчик, предложивший напитки для господина и госпожи. «Вы очень красивая, госпожа, – сказал он искренне, – наверно, живая еще красивее были!» Я подавился собственным дыханием, а Алива ласково улыбнулась и попросила что-нибудь сладкое. Обмен веществ у поднятых заменяется обменом энергий, физиология – магией; если маг был хороший, то можно иногда немного есть и пить. Только чтобы почувствовать вкус. «Да, – отдавая плату, безмолвно согласился я с маленьким разносчиком. – Еще красивее». Алива разглядывала крошечный бумажный рожок, а я все собирался с духом.
– Не надо так смотреть, Мори, – наконец сказала она. – Такова судьба...
– Слишком рано, – вырвалось у меня. – Нечестно!
Алива низко опустила голову.
– Не надо, – попросила она. – Если я буду про это думать, то буду несчастной.
– Прости.
Молчание повисело и растаяло, как облачко.
– Мне самой у многих следует просить прощения, – проговорила она. – Прости, что встретил меня, Мори.
– Я рад, что встретил тебя. Лива, я хотел приехать в Мерену сразу, как только получил известие. Но Аргитаи сказал, что ты не хочешь никого видеть...
– Не совсем так, – глуховато ответила она. – Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел меня.
– Я написал тебе письмо.
– Должно быть, к тому времени я уже ушла из Мерены. Но я догадываюсь, о чем ты писал. – Знакомые проницательные глаза взглянули на меня сквозь полупрозрачные стекла. Ветер трепал потускневшие темные волосы, непослушные, как всегда. Пальцы, ставшие еще тоньше, сжимали бумажный бокальчик. – Это был несчастный случай, Мори.
– Лива, – сказал я. – Пожалуйста, Лива, не лги. Ты не умеешь, а мне больно. Зло должно быть наказано, я не потерплю зла. Ты их простила. Я не прощу.
Она приложила к губам край рожка, чуть-чуть отпила.
– Я говорю правду, – мягко ответила она. – Замок в Мерене старый, ему много сотен лет. По стене пошла трещина. Я вышла на балкон, и балкон обрушился. Может быть, кто-то виноват, что не уследил за этим, но не стоит его карать.
– Ты знаешь, что случилось во время Весенних торжеств, Лива, и я тебе не верю.
– Это был несчастный случай, – упрямо повторила она. – Мори, не надо на меня сердиться. Мне будет грустно потом.
