Песнь колдуньи - Кальмель Мирей (электронная книга .txt) 📗
— Вы заболели?
Глаза барона на мгновение приоткрылись, но Жерсанда поняла, что это потребовало от него огромных усилий.
— Свет… — взмолился Жак де Сассенаж слабым голосом, и веки его снова опустились.
Жерсанда подошла к окну и задернула шторы так, что в комнату теперь проникал лишь тоненький луч света.
— Я зашторила окно, мессир.
Глаза барона снова приоткрылись с трудом.
— Мигрень, — с трудом выговорил он.
— Я уже послала за знахаркой, — успокоила его Жерсанда. — Принести вам воды?
Хрип барона Жерсанда расценила как знак согласия и поторопилась за кубком с водой.
— Нужно, чтобы вы немножко приподнялись. Сможете?
Повинуясь, барон оперся руками о постель. Что-то выпало из его разжавшихся пальцев и, звякнув, упало на пол. Не тратя времени на поиски упавшего предмета, Жерсанда поднесла кубок к губам барона, потом помогла ему лечь.
— Вот и я. — Знахарка вошла в комнату в тот самый момент, когда Жерсанда шарила под кроватью. Находку она быстро спрятала в карман и только потом выпрямилась.
— Где Альгонда? — спросила она.
— Я здесь, матушка, — отозвалась дочь, заглядывая в комнату.
— Не уходи, ты можешь мне понадобиться, — бросила ей управительница.
Пожилая женщина, исполнявшая в замке обязанности лекаря, тем временем осматривала барона, который морщился от боли.
— Он долго пробыл на солнце, верно?
— Верно! Долго и без головного убора. Когда провожал нашу госпожу Сидонию, — вспомнила Жерсанда.
— У него сильный солнечный удар, — вынесла свой вердикт знахарка, распрямляясь, насколько ей это позволяла ее согбенная спина. — Но он очень скоро поправится. Вы меня слышите, барон?
Ответом ей было нечленораздельное бормотание.
— Жар спадет уже ночью, но будет лучше, если вы завтра целый день проведете в постели — столько времени нужно, чтобы недомогание окончательно прошло.
Не дожидаясь ответа, она повернулась к нему спиной и подошла к Жерсанде.
— Занимайтесь своими делами. Я за ним присмотрю.
— Если понадобится помощь…
— Все будет хорошо, — заверила управительницу замка знахарка и улыбнулась, показав неполный ряд зубов.
Жерсанда кивнула и подошла к дочери.
— Иди за мной. И возьми с собой свечу.
Девушка послушно последовала за матерью, чей серьезный вид был ей совсем не по душе. Поднявшись по ступенькам, Жерсанда перешла в донжон и остановилась перед дверью в проклятую комнату, чтобы, проверить целостность печатей.
— Что происходит, матушка? Зачем мы сюда пришли?
— Думаю, наступило время открыть тебе мой секрет, ответила управительница и достала из кармана ключ, который подобрала под кроватью барона.
Она вставила этот ключ в замочную скважину и повернула его. Скрипя проржавевшими петлями, дверь открылась, и Жерсанда посторонилась, пропуская девушку в темное помещение.
Глава 9
Несмотря на то что в этот день (а на календаре было десятое августа 1483 года) к Лорану де Бомону вернулось хорошее самочувствие, Филиппину де Сассенаж не покидало острое чувство вины. Сжимая в руке кубок, она подошла к молодому человеку. Тот приподнялся на локте.
— Филиппина, дорогая Филиппина! — проговорил он.
— Я ведь просила вас называть меня Еленой, — сердито сказала она, протягивая лекарство.
Послушно осушив кубок одним глотком, он вернул его девушке. Взгляд Лорана де Бомона был полон нежности. Филиппина прикоснулась рукой ко лбу больного, как ее учила сестра Альбранта. Слава Богу, сегодня у него уже не было жара.
— День ото дня вам становится все лучше, — радостно сказала она.
— Вашими заботами, душенька.
Он взял руку девушки и поднес ее к губам. Смущенная Филиппина решительно отдернула руку.
— Это снадобье горькое, может, вам дать воды его запить? — спросила она в надежде, что они перестанут говорить о пустяках.
— Вас я только вас я желаю…
— Что за речи я слышу, дорогой племянник!
При виде посетительницы Филиппина испытала огромное облегчение. В комнату вошла сестра Эмонетта, а следом за ней — сестра Альбранта.
— Вы ставите мне в упрек то, что я жив, тетушка? — попытался оправдаться Лоран де Бомон.
— Если я услышу еще что-нибудь в том же духе, то сама вас прикончу, — сердито отозвалась певчая.
Филиппина, поблагодарив ее улыбкой, между тем отошла в глубину комнаты.
Раздвинув занавески, она услышала ровное дыхание Филибера де Монтуазона. Они передвинули и отгородили его кровать, чтобы обеспечить ему покой. Девушка подошла к раненому, испытывая все то же беспокойство, все то же отвращение. Вот уже много дней он лежал без сознания, что придавало ему пугающее сходство с фигурой на надгробном памятнике. Бледный, с заросшим щетиной подбородком, шевалье выглядел изможденным, несмотря на их с сестрой Альбрантой неустанные заботы. А еще здесь сильно воняло мочой. И на этот раз Филиппине стало плохо, к горлу подкатил комок. Чтобы прийти в себя, она вышла за занавеску. Опершись спиной о колонну, она порылась в кошелечке, который висел у пояса, и прижала к носу пропитанный мятным настоем кусочек ткани. До нее донесся смех Лорана де Бомона. Как можно быть таким беззаботным и легкомысленным? Ведь всего несколько дней назад смерть пощекотала ему затылок, более того — она до сих пор ходит рядом! Для девушки такое поведение было непонятно. Он был с ней очень предупредителен, но Филиппина не знала, как ей защищаться от его ухаживаний, и в то же время не осмеливалась отвергать его знаки внимания, чтобы не помешать выздоровлению. По правде говоря, она предпочла бы вернуться в свою келью, чтобы ничего не видеть и не знать. Филиппина де Сассенаж была вынуждена признаться перед Богом в трусости. И перед людьми ей было неловко из-за этого тоже. Она изо всех сил старалась показать, что ничего не боится. Разумеется, она ела, сестра Альбранта строго за этим следила, но без аппетита, и в животе после принятия пищи становилось тяжело. Разумеется, она спала. Но сном беспокойным, населенным кошмарными видениями. Ухаживать за Филибером де Монтуазоном ей было противно. Не говоря уже об этой штуке… Чахлая и неподвижная, зловонная и дряблая… Тошнотворная. О существовании «штуки» она узнала на следующий день своего пребывания в лечебнице. Сестра-целительница попросила ее отвернуться. «Пора ставить дренаж, в противном случае он описает простыни, и при такой жаре мы задохнемся от зловония», — пояснила сестра Альбранта через плечо.
Она быстро сделала, что следовало, и ночной горшок у кровати, из которого под одеяло уходила соломинка, стал наполняться. Стоило сестре Альбранте отвернуться, как Филиппина приподняла одеяло. Просто из любопытства. Как же потом она об этом жалела! Целую ночь она не спала, пытаясь понять, почему у нее внизу живота все устроено по-другому, и в конце концов пришла к убеждению, что, если уж вокруг этой анатомической разницы поднимают столько шума, значит, она как-то связана с продолжением рода. Правда, Филиппина так и не поняла, как именно происходит зачатие, но при мысли, что когда-нибудь придется иметь дело с этим вонючим отростком, к горлу подкатывала тошнота. Думать об этом было так противно, что девушка стала спрашивать себя, а не предпочесть ли браку пребывание в монашеской общине? Подобные рассуждения напоминали ей о пережитых невзгодах, невзгоды — о Филибере де Монтуазоне, Филибер де Монтуазон — о Лоране де Бомоне, а Лоран де Бомон — о браке.
Пары мяты смягчили тошноту, и девушка смогла вернулся к изголовью шевалье. Действовать, не глядя на него, — только так сможет она выполнить поручение сестры-целительницы. Заменив ведро с мочой пустым, она хотела было подойти к окну, чтобы вылить мочу в канавку, выходящую в сточную канаву, когда занавески раздвинулись, пропуская аббатису.
— Как он?
— Не хуже и не лучше, мадам, — быстро ответила Филиппина, задыхаясь от противного запаха, — ведь его источник находился так близко к носу…
— Сестра Альбранта сказала, что он говорил этой ночью, когда вы дежурили у его изголовья.
