Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна (книги онлайн полностью .txt) 📗
— Вы знаете немецкий? — Маренн растерялась. — Кто вы? Учитель?
— Я здешний священник, бывший. Немецкий когда-то учил, читал книги.
— Священник? — Маренн убрала пистолет в кобуру и присела рядом со старцем.
— Впрочем, и учителем меня тоже можно назвать, — морщины на сухом, изможденном лице старца дрогнули, губы растянулись в едва различимой улыбке. — У нас когда-то была школа. Сюда ходили местные детишки. Теперь вот даже крыши нет, — он поднял голову к темному вечернему небу над собой. — Господь карает Россию за грехи. Он посылает на Русь чужеземцев, чтоб она прозрела, но она слепа…
— А как разрушили этот храм? — спросила Маренн. — Попала бомба или артобстрел?
— Его разрушили давно, — священник горько покачал головой. — Еще до войны. Задолго. Когда-то до революции у нас был большой приход. Из соседних селений стекался люд. Много образов замоленных, сам государь Николай Александрович с семейством почтил нас приездом. А уж как революция свершилась, все покатилось кувырком. Те же ребятишки, которых учил здесь, прибежали тащить отсюда все. Мол, какие-то военные люди с наганами сказали им, будто бога нет, церковь закрывается, религия отменяется, и новому государству ничего этого не нужно. Со мной еще трое монахов было, приписанных к церкви. Так мы стали препятствовать им. А люди с наганами всех их и постреляли. Прямо вот здесь, под образами, и легли они. Похоронил я их после за изгородкой. Чтоб не надругались. Вот и скит сожгли, и купола порушили. Все покрали, да свезли куда-то. Вот только я и остался один-оденешенек в живых.
— И где же вы живете? Здесь?
— А куда мне идти? — ответил старец. — Для меня по всей Руси уж двадцать годов места нет. Тут и живу, в каморке, — он махнул рукой куда-то в сторону. — Без света, без тепла, как придется. С Божьей помощью.
— Так, значит, учились в школе, ходили в храм, а потом все украли и сожгли? — произнесла Маренн задумчиво, взглянув на образ Богоматери. — Неужели у истории нет других путей, и к прозрению все народы она ведет через одни и те же испытания? Только одних раньше, других позже?
— А вы ведь не немка, — старик внимательно посмотрел на нее, на ее шинель, на погоны, на буковки «СС» на рукаве, — вы ведь не с ними.
Маренн вздрогнула и повернулась к нему.
— Я австриячка. Но родилась и долго жила во Франции. С детства воспитывали меня в католической вере. Но со временем вера моя иссякла. Увы. Наверное, мера испытаний оказалась слишком велика. Теперь скорее я атеист.
— Нет, нет. Господь никогда не допустит человеку большего горя, чем он может выдержать. Значит, сила духа вашего велика, коли он молчит. Господу известно, что и без него вы сдюжите.
— Во Франции тоже так было. Революция, долой церкви, веру. Потом все вернулось на круги своя. И революции нашлось место, и религии.
— Мне все это известно. И войной была наказана Франция, и крови пролилось немало. Чего один Бонапарт стоил. Теперь вот наш черед, — старик глубоко вздохнул. — Только мне уж не увидеть, как все переменится к лучшему. Помирать уж скоро. Вы идите, — сказал через паузу. — А то ваши хватятся вас. Темно совсем стало.
— Да, да…
Маренн поднялась, подошла к стене, на которой все еще был заметен лик Богородицы. И неожиданно для себя осенила крестом, по-католически, слева направо. И не оборачиваясь, вышла из церкви.
В задумчивости она вернулась в деревню. Ее встретил Раух.
— Оберштурмбаннфюрер уже спрашивал о вас, фрау, — сказал он обеспокоенно. — С вами все в порядке? Вы не замерзли?
— Нет, — она с улыбкой покачала головой. — Не волнуйтесь. Все хорошо.
— Тогда проходите в дом. Устраивайтесь поближе к печке. Там теплее.
— Спасибо, Фриц.
Единственная комната, которую заняли офицеры, была жарко натоплена. Маренн сняла шинель и подошла к печке, прислонившись к теплым кирпичам. Дверь скрипнула. Из сеней вошла хозяйка с посудой. Расставляя на столе миски, исподтишка с любопытством разглядывала тонкую, стройную немку в военной форме с длинными распушенными волосами. Сожалея, что не может пи слова сказать по-русски, Маренн подошла к ней и взяла часть посуды, показывая, что желает помочь накрыть на стол. Хозяйка явно испугалась, замахала руками, оглядываясь на дверь. Маренн жестом попыталась успокоить се. Но женщина, подобрав подол длинной юбки, быстро вышла из комнаты. Вошел оберштурмбаннфюрер в сопровождении Рауха и нескольких офицеров. Побросав шинели на лавку, они сели за стол. Скорцени подошел к Маренн.
— Где ты гуляла? — спросил, ласково сжимая ее руку. — Это опасно, я тебя предупреждал. К тому же холодно. Тебе привет от Ирмы и Алика. Они оба желают нам хорошенько выспаться на русской печке.
— Не думаю, что они нам завидуют, — улыбнулась Маренн.
— Еще бы в такой мороз, в лесной глуши. Ирму озноб прошиб, только когда она представила себе все это. Она ни на что не променяет свою теплую постельку в уютной берлинской квартире.
— Она может себе это позволить. И не скажу, что она неправа.
— Тебе тоже совсем необязательно, — напомнил он. — Ладно, давай ужинать.
Офицеры разливали шнапс, закусывая солеными огурцами и грибами, которые хозяйка достала из своих запасов. Маренн недолго посидела с ними, она почти ничего не ела, потом, сославшись на усталость, встала из-за стола. Через переводчика Скорцени приказал хозяйке постелить фрау в самом теплом месте. Расстегнув китель, Маренн забралась на лежанку, укрывшись пестрым лоскутным одеялом. Еще раз поймала на себе ее удивленный взгляд, видимо, внимание женщины привлекло тонкое кружевное белье под кителем фрау, но едва заметив, что Маренн на нее смотрит, женщина надернула на лицо край цветастого платка и отвернулась.
Офицеры еще долго сидели за столом, переговаривались вполголоса, приглушенно смеялись, чтобы не беспокоить фрау. До нее доносился стук кружек, знакомый запах сигарет.
Наконец Скорцени подошел к печке, поднялся на приступку.
— Ты спишь? — спросил, подняв занавеску.
— Нет еще. Дай мне сигарету.
Он протянул ей пачку. Она вытащила одну. Щелкнув зажигалкой, Отто дал ей прикурить.
— Сейчас я приду.
Он отошел. Через минуту послышался шум отодвигаемых стульев, шаги по комнате. Кто-то неожиданно громко рассмеялся.
— Скажи хозяевам, пусть уберут завтра, — приказал Скорцени переводчику.
Офицеры разошлись. Скорцени поднялся к Маренн на лежанку.
— Ну что здесь такое? — поинтересовался он. — Мне места хватит?
Она пододвинулась к стене.
— Должно хватить.
— Чем тесней, тем лучше.
Он улегся рядом, расстегнув китель. Было тихо. За маленьким тусклым оконцем хлопьями падал снег. Он взял у нес сигарету, потушил, бросил окурок на пол. Потом обнял, прижимая к себе. Она почувствовала, что его дыхание стало глубже, порывистей. Он приник к ее губам глубоким, страстным поцелуем, расстегнув рубашку на груди, и с возбуждением ощущая, как ее теплая упругая грудь, освобожденная от тонких французских кружев, буквально вылилась ему в руку. Он наклонился, целуя ее шею, плечи. Сдернув мешавший галстук, расстегнув его рубашку, она ласкала руками его сильные плечи и мускулистую грудь. Он все тесней прижимал ее к себе. Его руки ласкали ее ноги, приподнимая юбку. Наконец, тяжело дыша, он опустился на нее, и все ее тело словно пронзило раскаленным добела металлическим прутом, до сердца, до самого горла.
— Mon Dieu, mon Dieu! — прошептала она по-французски, сдерживая стоны. Его руки еще сильнее сжали ее груди. Раскаленный прут точно взорвал изнутри все ее существо. Не удержавшись, она застонала от боли и страсти.
Она не знала, как это случилось и кто убил этого солдата. Но в одном из домов на окраине деревни солдата, вышедшего ночью на двор по нужде, нашли мертвым.
Маренн проснулась от странного шума, доносившегося с улицы. Она не знала, как долго спала и сколько времени, но за окном уже стало светло, как днем. Скорцени уже не было рядом с ней.
