Дочь похитительницы снов - Муркок Майкл Джон (книги онлайн без регистрации полностью .txt) 📗
С этими словами он пнул меня в пах, а затем заехал кулаком по лицу.
Я не мог ответить – ведь после умывания на меня снова надели наручники.
Водитель выволок меня из дома и зашвырнул на переднее сиденье машины.
Гейнор уселся сзади, развалился на сиденье, закурил и о чем-то задумался. Если он и поглядывал на меня, то исподтишка, так, что я этого не замечал.
Наверняка он размышлял о том, как будет оправдываться перед своими хозяевами. Они переоценили его, а он недооценил меня. Что касается меча, клинок, скорее всего, извлек из тайника герр Эль с Дианой и прочими членами Общества Белой Розы и значит, скоро мое оружие обратится против Гитлера. Что ж, моя смерть и купленное ею молчание будут не напрасны.
Смирившись с неизбежным, я решил сполна насладиться оставшимся мне временем – поспал, поел, снова задремал и проснулся, уже когда мы въезжали в ворота замка Заксенбург.
Фритци и Франци стояли посреди двора, должно быть, ожидая меня. Едва я вышел из машины, как они устремились ко мне с таким видом, будто хотели заключить в объятия.
Их явно обрадовало мое возвращение.
В следующий миг я рухнул наземь и меня принялись обрабатывать со знанием дела – ни одного лишнего удара; машина Гейнора между тем развернулась и умчалась в ночь. Потом из окна раздался чей-то голос, и меня, в полубесчувственном состоянии, отволокли в камеру, где по-прежнему находились Гелландер и Фельдман. Они уложили меня на кровать и стали смачивать водой синяки, а я лежал и стонал, в полной уверенности, что громилы переломали мне все кости.
На следующее утро пришли не за мной. Пришли за Фельдманом. Похоже, тюремщики догадались, чем меня можно пронять. Сказать по правде, я сомневался, что выдержу пытки друзей.
Когда Фельдман вернулся, у него во рту не было ни единого зуба. Сам рот представлял собой огромную кровоточащую рану, а один глаз попросту не открывался – и походило на то, что не откроется уже никогда.
– Ради всего святого, – выдавил он, скривясь от боли, – не говорите им, куда вы спрятали этот меч.
– Поверьте, я ведать не ведаю, где он находится, – проговорил я. – Но как бы я хотел, чтобы он сейчас оказался в моих руках!
Мое желание было для Фельдмана слабым утешением. Наутро его забрали снова; мы слышали, как он кричал на тюремщиков и называл их трусами. Вернули его в камеру со сломанными ребрами, перебитыми пальцами, неестественно вывернутой ногой. Дышал он с натугой, будто что-то давило ему на легкие.
Фельдман улыбнулся мне и еле слышным шепотом наказал не сдаваться. «Они нас не одолеют, – прошептал он. – Они не смогут нас победить».
Мы с Гелландером пытались, как могли, облегчить его боль, и оба плакали. А на третье утро Фельдмана забрали опять. К вечеру – на его теле не осталось ни единого живого местечка – он умер у нас на руках. Поглядев на Гелландера, я понял, что мой товарищ до смерти напуган. Мы знали, чего добиваются нацисты. И еще знали, что следующим на пытки придется идти Гелландеру.
Когда Фельдман испустил последний слабый вздох, что-то заставило меня посмотреть в дальний угол камеры. Там, отчетливо видимый и все же какой-то нематериальный, стоял мой двойник. Доппельгангер. Альбинос с моими глазами.
В первый раз я услышал, что он говорит.
– Меч, – сказал он.
Гелландер смотрел в ту же сторону, что и я, в тот самый угол, где стоял альбинос. Но когда я спросил, видел ли он что-нибудь, мой товарищ покачал головой. Мы положили тело Фельдмана на каменный пол и прочитали над ним, запинаясь, заупокойные молитвы. Потом Гелландер съежился на своей койке, а я отвернулся к стене: все равно я никак и ничем не мог ему помочь.
Мне снился белый заяц, снился мой двойник в плаще с капюшоном, снился потерянный черный меч и та молодая лучница, которую я про себя окрестил Дианой. Никаких драконов или изукрашенных городов. Никаких армий. Никаких чудовищ. Лишь мое собственное лицо, глядящее на меня моими же глазами. Лишь двойник, отчаянно стремящийся что-то мне сообщить. И меч. Равенбранд… Он почти лег мне в руку.
Меня разбудил шорох. Это возился на своей койке Гелландер. Я спросил, все ли в порядке. Он ответил, что да, беспокоиться не о чем.
Утром, проснувшись, я увидел, что его тело медленно вращается на ремне над телом Фельдмана. Пока я спал, Гелландер нашел свой путь к спасению.
Прошли целые сутки, прежде чем охранники удосужились убрать трупы из моей камеры.
Глава 5
Боевая музыка
Фритци и Франци навестили меня два дня спустя. Как выяснилось, они не стали утруждать себя переноской моего тела – скинули кители и отмутузили меня прямо в камере. Им нравилась их работа, они были настоящими профессионалами своего дела; продолжая обрабатывать жертву, они обсуждали, как я реагирую на удары, гадали, почему у синяков на моей бледной коже такой непривычный цвет. Их только печалило, что до сих пор я не проронил почти ни звука; впрочем, они ничуть не сомневались, что в скором времени добьются от меня и стонов, и криков.
Сразу после того как Фритци и Франци удалились с сознанием выполненного долга, пожаловал Клостерхейм, успевший получить петлицы капитана СС. Он предложил мне глотнуть из фляжки, что висела у него на поясе. Я отказался. Не хватало еще, чтоб он одурманил меня или, чего доброго, отравил.
– Вам не позавидуешь, – сказал он, оглядывая мою камеру. – Должно быть, вам тут несладко приходится, а, герр граф?
– Зато мне не нужно каждый день якшаться с нацистами, – отозвался я.
– В любой ситуации есть свои преимущества.
– Странные у вас представления, – заметил он хмуро. – Сдается мне, это они вас и довели до тюрьмы. Сколько дней ушло у наших ребят на то, чтобы прикончить вашего дружка Фельдмана? Три? Разумеется, вы помоложе и покрепче. Но ничего, и вас обломают. Не с такими справлялись.
– Фельдман погиб как герой, – тихо проговорил я. – За три дня мучений он доказал, что каждое написанное им слово было правдой. Ваши пытки лишь подтвердили его мнение о вас. Обрекая его на смерть, вы опозорили самих себя, выставили на всеобщее обозрение свои порочные наклонности. Теперь мы знаем наверняка, что каждое написанное им слово соответствует истине – а для писателя нет большего счастья, нежели сознавать, что это так.
– Победа мученика, – хмыкнул Клостерхейм. – Разумные люди называют такие победы бессмысленными.
– Позвольте вас поправить: не разумные люди, а люди глупые, но считающие себя разумными, – я нашел в себе силы усмехнуться. – И всем доподлинно известно, каковы на самом деле подобные типы, – присутствие Клостерхейма неожиданно обернулось для меня благом: ярость притупила боль от побоев. – Скажу напрямик, герр капитан, я не отдам вам ни меч, ни чашу, потому что у меня их нет. Вы ошибались в своих предположениях, ошибались изначально. Я был бы рад умереть и унести тайну с собой в могилу, но когда за меня умирают другие, мне это совершенно не нравится. Потому я вам повторяю еще раз: у меня ничего нет. А что до вас… Вам не мешало бы усвоить, что власть накладывает на человека определенные обязательства. Одно без другого не бывает. Отсюда следует, что именно вы виновны в гибели моих друзей.
С этими словами я повернулся к нему спиной. Он молча вышел.
Минуло несколько часов, и в камеру снова явились Фритци и Франци – продолжать свои опыты. Стоило мне потерять сознание, как перед моим мысленным взором (даже в обмороке я что-то видел) возник мой двойник. Он говорил, говорил, стараясь что-то мне объяснить, но тщетно – я его не слышал. Затем он исчез, а вместо него появился черный меч. На клинке, омытом кровью, виднелись знакомые руны, теперь отливавшие алым.
Очнувшись, я увидел, что меня раздели донага и не оставили даже одеяла. Это означало, что со мной решили покончить. Самый простой способ – голодом и пытками изнурить заключенного настолько, что его организм будет не в состоянии сопротивляться инфекции; так обычно и происходило – в лагере многие умирали от воспаления легких. Этот способ применялся, когда человек отказывался умирать от сердечного приступа. К чему такие сложности, я, признаться, никогда не понимал.
