Врата Атлантиды - Николаев Андрей (чтение книг .txt) 📗
Из подъезда вышла Анюта, присела на скамейке возле подъезда. Корсаков устроился рядом. Анюта попросила у него сигарету, закурила.
— Ты знаешь, я хотела проститься, — сказала она, — но вдруг поняла, что прощаться не с кем. Бабушки там нет. Она ушла, осталась лишь оболочка. Пустая оболочка. Я лучше запомню ее живой.
Корсаков обнял ее за плечи, она положила голову ему на плечо. Он заглянул ей в лицо. Глаза у Анюты были печальные, будто погасшие, но сухие.
Хлопнула дверь пристройки. Дворник, с круглым подносом в руках, подошел к ним. На подносе стоял графин, четыре стопки, тарелка с нарезанным копченым мясом и блюдечко с дольками соленого огурца.
— Издрастуй, Анютка.
— Здравствуй, дядя Ильдус.
— Вот, помянуть нужно Ладу, — он обернулся к пристройке, что-то гортанно крикнул.
Из двери выскочила женщина в теплом халате, засеменила к ним. Ей вслед глядел мальчишка лет семи в тюбетейке и коротких штанишках.
— Чего кричишь? Такое горе, а ты кричишь. Здравствуй, Аня.
— Здравствуй, тетя Наиля.
Ильдус передал поднос жене, сам уселся на скамейку, открыл графин, разлил по стопкам водку. Корсаков взял стопку, поднялся, уступая место женщине. Она благодарно кивнула. Выпили не чокаясь. Водка была холодная, как из сугроба. Игорь взял с тарелки пласт мяса, пожевал.
— Бери еще, — сказал Ильдус, — родня из Татарстана прислала. В Москве такого не найдешь.
— Спасибо, — Корсаков потянулся к тарелке. — А что, в Москве мясо пропало?
— Это конина, — пояснила Анюта.
Конину Корсаков до сих пор не пробовал. Он прислушался к своим ощущениям. Нет, ему решительно было все равно: мясо как мясо.
Через арку во двор вошел мужчина в милицейской форме с погонами старшего лейтенанта. Китель был расстегнут, галстук милиционер нес в руке.
— Добрый день. Хотя, какой добрый? — сам себя поправил мужчина. — Позвонили мне, вот пришел. Что, преставилась Лада Алексеевна?
— Издрастуй, Петрович, — ответил Ильдус, наливая водку. — Участковый наш, — пояснил он Корсакову. — Вот, поминаем. Ты будешь?
— Помяну, пока следователь не приехал, — старший лейтенант снял фуражку, перекрестился и залпом проглотил водку. — Хорошая женщина была, — чуть сдавленным голосом заметил он. Взяв дольку огурца, с хрустом разжевал: — Кто присутствовал при… э-э-э…
— Мы были, — сказала Анюта, выразительно глядя на Корсакова. — Она тихо померла, не мучалась.
— Ну и слава Богу! Помню, поясницу у меня прихватило, так она пришла. Как узнала — так до сих пор и не ведаю, заставила лечь на брюхо, руками поводила, и как рукой сняло, — сказал старший лейтенант, пытаясь прицепить галстук.
— Да, а наш-то иголку тогда проглотил, — Наиля обернулась к ребенку и погрозила ему. — У-у-у, окаянный!… Так Лада иголку прямо из живота вытащила. И дырки не осталось. Мы потом на рентген ходили, так врачи не поверили. Врет, говорят, бабка ваша. Не было иголки. А как не было, когда…
Во двор въехал милицейский «газик». Участковый вытер губы и поспешил навстречу штатскому, выбравшемуся из машины. Козырнул, они обменялись рукопожатиями. Штатский приблизился к подъезду. Глаза у него были покрасневшие то ли от бессонной ночи, то ли с похмелья.
— Оперуполномоченный капитан Симонихин. Кто из родственников умершей присутствует?
— Я внучка, — Анюта поднялась со скамейки. — Пойдемте, я все покажу.
Симонихин открыл дверь, пропуская ее. Следом за Анютой в подъезд вошел мужчина в очках с чемоданчиком в руке и молоденький лейтенант.
— Капитан, на два слова? — попросил Корсаков.
— Слушаю вас!
— Я присутствовал при смерти Лады Алексеевны. Мне бы не хотелось, чтобы Анну Александровну донимали вопросами… Сами понимаете ее состояние. Я могу все рассказать.
— Хорошо, пойдемте наверх.
В комнате, где скончалась Белозерская, Анюта, стараясь не смотреть на ее тело, рассказывала мужчине с чемоданчиком — судмедэксперту, как все произошло. Корсаков прислушался. По словам Анюта выходило, что они сидели, пили чай, и вдруг бабушке стало плохо. Этой версии Корсаков и решил придерживаться. Симонихин прошелся по комнате, остановился перед разодранной картиной, вопросительно посмотрел на Корсакова. Анюта, перехватив его взгляд, объяснила, что бабушка была иногда не в себе — жертва сталинских репрессий, полжизни в лагерях и спецбольницах, и, видимо, в один из приступов уничтожила полотно.
— Художественной ценности картина не представляла, — вставил слово Корсаков.
Капитан пригласил его пройти на кухню. Присев на табурет, он достал из папки лист бумаги и привычно стал вести запись. Корсаков автоматически отвечал на вопросы, чуть замявшись при упоминании места жительства. В конце концов он назвал адрес квартиры, где жила бывшая жена с дочкой — он до сих пор был там прописан. На вопрос, кем он приходится Анне Александровне, сказал, что ее друг. Из других родственников назвал Александра Александровича Кручинского, племянника Белозерской.
На кухню заглянул врач, отозвал капитана в сторону. Корсаков услышал, как он шепотом сообщил, что признаков насильственной смерти нет и можно увозить труп. Симонихин кивнул, отпуская врача.
Расспрашивая о причинах смерти, капитан вяло, скорее по привычке, попытался поймать Игоря на несоответствиях с показаниями Анюты, но потом, поморщившись, прекратил ставить неуклюжие ловушки. Действительно, о чем тут говорить, если померла старушка восьмидесяти с лишним лет.
— Курить хочется, — пожаловался Симонихин. — Пойдемте на лестницу.
Они спустились на пролет к низенькому окошку. Навстречу поднимались санитары «скорой помощи» и врач. Капитан показал им квартиру добавив, что сомневаться в причинах смерти нет. Корсаков прикурил, поднес зажигалку Симонихину. Они дружно задымили. Выглянувший на лестницу лейтенант поманил Симонихина. Корсаков увидел, что он показывает капитану листок бумаги. Кажется, тот, что лежал на трюмо в спальне Лады Алексеевны. Симонихин пробежал бумагу глазами и, с интересом взглянув на Игоря, велел лейтенанту возвращаться в квартиру.
— Давно вы знакомы с покойной? — спросил он, спускаясь к окну.
— Сегодня познакомились.
— Странно, — Симонихин затянулся, поднял голову, выпуская дым в низкий потолок. — А о завещании Белозерской вы что-нибудь знаете?
— Нет. Что странного вы находите в том, что я встретился с Ладой Алексеевной только сегодня? Возможно Анна Александровна мимоходом упоминала обо мне в разговорах с бабушкой, но сегодня Белозерская пригласила нас впервые.
— Что странного? — переспросил капитан. — Мы нашли рукописное завещание, заверенное свидетелями — кажется, соседями. Белозерская завещала квартиру вам, Игорь Алексеевич.
— Для меня это тоже удивительно. А-а-а, понимаю. «Квартирный вопрос их испортил», — процитировал Корсаков. — Поверьте, капитан, о существовании Белозерской я, конечно, знал, но про квартиру не имел ни малейшего понятия.
— Разберемся, — Симонихин заплевал окурок и бросил его в пролет лестницы. — Не уезжайте пока.
— Хорошо.
Со двора послышались голоса. Корсаков посмотрел в окошко. К подъезду, в сопровождении трех охранников, стремительно шагал Александр Александрович. Полы пиджака развевались, галстук летел над плечом, лицо было хмурое, озабоченное. Видимо, его джип под арку не прошел по габаритам и Сань-Саню пришлось идти пешком. Широко поводя руками, он расставил охранников во дворе.
— Это еще кто? — спросил Симонихин.
— Племянник Белозерской, отец Анны Александровны, — сказал Корсаков, криво улыбаясь, — депутат Государственной Думы.
Симонихин выругался. Хлопнула дверь подъезда, послышались торопливые шаги. Александр Александрович, шагая через две ступени, взлетел по лестнице.
— Где моя дочь? — спросил он в пространство.
— В квартире, — ответил Корсаков. — Там врач «скорой» и судмедэксперт.
— Вы кто? — Сань-Сань уставился на Симонихина.
Капитан представился, пояснив, что его присутствие необходимо по закону.
