Лиса в курятнике - Демина Карина (полная версия книги .TXT) 📗

— Помощь. Защиту тебе и твоей крови. Дом… не знаю. Просто спросить, чего ты желаешь…

— А если мести? — Властимира слегка склонила голову.

И отражение ее пусть и несколько неспешно, но повторило жест. Будто одолжение оказывало.

— И мести тоже.

К мести императрица относилась с немалым уважением: все ж змеевы дети память имели предолгую, особенно на обиды учиненные.

— Расскажи, ты полагаешь, будто Таровицкие виноваты?

И Властимира вздохнула.

Провела ладонями по лицу, словно снимая маску холодной, уверенной в себе женщины. Та, что ныне предстала перед императрицей, несомненно, была больна. Чем? Императрица затруднилась бы сказать. Она чуяла муку, терзавшую сердце, и сомнения, и многое иное.

— Я… не знаю. — Властимира, не дожидаясь дозволения — всегда-то она отличалась вольным характером, — присела. Взяла со стола яблоко. Принюхалась. — Если бы я была уверена… я бы… не стала так долго ждать.

Яблоко она покатала с ладони на ладонь.

Отерла о темное платье.

Коснулась губами, будто целуя налитой полосатый бок, и уронила внезапно ослабевшею рукой.

— Что произошло?

— Не знаю…

— Но Таровицкому не веришь?

— Он прибрал к себе наши земли… соседушка, чтоб его…

— Спросить ответа?

— А и спроси. — Княгиня яблочком любовалась. — Все одно узнает, что к тебе ходила, а так причина какая-никакая…

Императрица кивнула. Верно, ни к чему князя попусту волновать, если за ним есть грехи посерьезней, то… Одовецкая от своего не отступится. А та не спешила приступать к рассказу…

— Он ведь Ясеньку мою и вправду любил… так мне думалось. И да, было время, я, грешным делом, думала, сладится все… Довгарт тоже Ясеньку привечал… невестушкой называл.

— А она?

— Сперва не против была… они с Дубыней друг друга давно знали, почитай, с малых лет вместе. Рядом, все ж места такие, где за соседей держишься, и с Таровицкими мы не одну сотню лет рядом прожили. Даже… впрочем, не важно, — вздохнула, коснулась полупрозрачными пальцами виска. — Все не могу отделаться от мысли, что, выйди она за Дубыню, ничего б не случилось…

— Или случилось бы. — Императрица коснулась драгоценного зеркала, и плотная каменная поверхность его дрогнула, пошла рябью, показывая Дубыню Таровицкого.

Хорош.

Волос темный. Лицо гладкое. Черты островаты, и чем-то он на птицу хищную похож.

— Если волк, то собакою не станет.

— Оно и верно, но… это просто… сердце. — Княгиня прижала ладонь к груди. — Пошаливает… Ясенька встретила тогда своего Тихомира, сама перед Дубыней повинилась. Сказала, что он ей как брат старший и всегда останется, а сердцу не прикажешь. Тебе ль не знать.

Императрица знала.

Не прикажешь, истинная правда. И когда сердце это, теплым янтарем в груди сидевшее, вдруг вспыхивает болью, и когда вскипает золотая кровь в жилах, а роскошные — куда местным красотам — палаты становятся тесны и темны…

Она понимала.

— Он злился, конечно, но… против нее не пошел. Вот Довгарт, тот крепко гневался. Обвинил меня в обмане. А какой обман? Мы ни в храме слова не говорили, ни бумаг не составляли… Требовал, чтобы я девку урезонила. Только… я не хотела, чтобы как со мной.

Не можем.

И выходила дочь Великого Полоза к проклятому озеру.

День за днем.

Ночь за ночью.

Мыла чудесные волосы свои в живой воде и ждала, ждала своего человека… дождалась.

— Я ему так и ответила, невозможному человеку этому, что, мол, не будет счастья без любви, что не стану Ясеньку неволить, знаю, каково это с… она ведь не я, сильнее, и слушать не станет. А попробую приневолить, сбежит… если и вовсе… кто я ей? Матушка потерянная. Он же мне ответил, что пороть никогда не поздно, а девок слушать — глупость неимоверная. И я, стало быть, дура, если позволяю так с собой…

Она вернула яблоко на стол и отерла руки кружевным платочком.

— Мы, помнится, крепко поругались тогда, но… он заявил, что видеть меня на своих землях не желает. А я ответила, что и ладно, но пусть не зовет больное сердце силой подпитать, все одно не приеду.

Усмехнулась невесело и призналась:

— Правда, если б позвал, полетела бы…

— Не позвал?

Покачала головой.

— Нанял целителя… толкового довольно, я узнавала. Я ему после тишком рассказала, за чем следить, а там аккурат Смута началась. До наших краев она добралась, да какой-то слабою. У нас тяжело бунтовать, потому как выставят за ворота и рассказывай волкам о равенстве. Нет, наши земли порядок любят. Да и поместный люд все ж иной. Тот, который дурного нраву, долго не задерживается на свете Божьем… после уж я письмецо получила от подружки старой. Та снова ко двору звала… я и поехала. Чего, подумала, молодым мешать?

Княгиня смолкла, глянула в зеркало: Дубыня прогуливался по саду с дочерью своей. И говорил что-то. И голову наклонял, ответы слушая, и улыбался так хорошо, светло…

— Да и… слышала, что Довгарт отличился… был жалован… знала, что Дубыню своего он женил… подумала, грешным делом, замиримся. Что старые обиды лелеять? Соседи же… он на мои письма не отвечал, дуболом старый. Но в глаза я б ему сказала.

— Сказала?

— А то. — Княгиня провела пальчиком по брови, выравнивая. — Сказала… как есть сказала… и что упрямец он, и что дуболом… разве ж можно в войну лезть с сердцем слабым? Вернулся… привез с собою царскую милость, а еще подагру и кости ломаные… на Гнилополье был, аккурат под мертвую волну попал, после ногу ему отняли, правую. Как выжил? Небось только норовом своим отвратным.

Сказано это было раздраженно, но без гнева. А императрица постановила себе справиться о здоровье старого Довгарта.

И о прошлом его.

Чего-то недоговаривала княгинюшка, то ли волей, то ли невольно, страшась самой себе в том признаться. Ох, запутано у них все…

Люди, что тут скажешь.

— Кричать на меня вздумал, вазами кидаться… я его, балбеса, скоренько успокоила. И ногу ему отняли неудачно, оттого и боли мучили… поправить все можно было, только опыт требовался.

Который, надо полагать, у княгини был.

— Мы тогда частенько виделись… я с ногой его работала. Там кости в уцелевшей ломать пришлось да составлять наново. А в отнятой… тоже хватало. Он терпел и ворчал… и рассказывал. Как-то даже повинился, мол, что уж больно обида за сына взяла. Испугался, что Дубыня теперь одинцом станет, как он сам едва не стал. Но нет, тот невестушку себе подыскал. Вроде как из простых, но уже за то, как она на Дубыню глядит, старый ворчун готов принять был…

Вздох.

И признание:

— Не было у них причин мстить. Вот клянусь, не было… еще смеялись, помню, что нам неспроста девок Бог послал… а потом известие пришло… мор начался…

— И ты уехала.

Императрица позволила зеркалу отпустить Дубыню. Ах, если б еще послушать, что он говорит своей дочери красавице… она и вправду хороша, и тиха, как сказывают, и добра, и неглупа.

Слишком много достоинств для одного человека.

Или ревность то говорит? Не готова она сына отпустить? Разделить с кем-то и оборвать еще одну тоненькую нить, что удерживает ее в мире людском?

ГЛАВА 9

— Беспокойно было… я знала, что Ясенька с мором справится, она хорошая целительница. Да и муж ее силой немалою отличался, но… — Княгиня поднялась и повторила: — Беспокойно было… и знаю, что мор порой упрямый… он легко с земли на землю скачет, особенно летом если…

Она остановилась перед зеркалом, но то, то ли уставшее, то ли обиженное на хозяйку, притворилось камнем. Только на алмазной поверхности нити сапфиров проросли, будто жилы водяные. А вот и изумруды потянулись россыпями, притворяясь лесами…

— Да… наша Онежка. — Княгиня ласково коснулась реки. — По ней многие сплавляются, а где сплав, там и люди… и скорость… по реке спуститься быстрее, нежели в наших краях дороги искать. И одного больного хватит, чтобы зараза растеклась…

Она глядела на синие ниточки задумчиво, будто подозревала, что волшебное зеркало знает ответы.