Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
Иные удары от мужского коромысла до крови доводили танцующих, но общего веселья это никак не снижало, так уж заведено: не хочешь — не дерзай, за тебя другие до счастливого выбора дотанцуются, ибо чем и радостно «Коромысло»: после него деньги на расплату не потребуются, все по чести, по согласию.
— А чтой-то они, а? Почему теперь кружатся?
— Откуда я знаю? Пойми, Бач, я этот танец, точно также как и ты, впервые в жизни вижу. Отползи на место, кому сказано! Почему Лоскут сюда не ползает, а спокойно на своем месте наблюдает?
— Потому что от него всех девок лучше видно и весь ихний закуток, девкин. Я же тебя как старшего спросил, а ты…
— Ну не знаю я! Потом кого-нибудь допросим и узнаем. Главное, чтобы нашим не увлечься и всех сразу не перерезать.
— Хорошо бы.
А танец меж тем подходил к концу. Музыканты дудели и гремели из последних сил, но все так же громко и весело, танцоры, составившие мужское и женское коромысла, перехватились руками поплотнее: Куса и Тарпагу, сбросив на пол уже ненужные плети, теперь стояли втесную к Хваку, грубыми лапищами зацепившись за его толстую шею, а он, в свою очередь, ухватился как можно крепче за их плечи и шеи, женщины же просто укрепили, насколько могли, локтевую хватку. И оба коромысла закружились, одно подле другого, каждое вокруг своего корня, однако так, чтобы коромыслам и не столкнуться плечами, но и чтобы опасность сего столкновения — непременно была. Коромысла кружились все быстрее, пока, наконец, не началась главная битва: Куса и Тарпагу поджали ноги и уже летали по кругу, не касаясь пола, держась за Хвака только силою рук, женщины же просто должны были все быстрее перебирать ногами, чтобы соблюсти свое коромысло и не попасть под мужское, но и не расцепить при этом локти. Хвак лихо крутился, под собственные выкрики, на одном месте, весь багровый, в кипящем поту, секира за его спиной тряслась и громко хлопала по необъятному заду, на потеху многочисленным зрителям… Кто — кого? Чье коромысло первым рассыплется?
— Зубан, слышишь? А почему остальные эти… бабы с мужиками, не танцуют теперь в ручеек, а сквозь этих, которые кружатся, друг к дружке перебегают? Да еще на карачках?
— Не знаю я, не знаю. Наверное, пары себе облюбовывают, пока можно. А как эти две упряжки собьются с танца — так уже, небось, и нельзя будет. Не знаю. Пошел на место, ей-ей зарублю за нерадивость!
Первыми не выдержали девки: правое плечо коромысла, грудастая Птерочка, споткнулась на каблуке и врезалась головой прямо в святое брюхо отцу Тарпагу, но встречная сила движения была гораздо мощнее: брюхо спружинило, девку отбросило аж на четыре локтя, она шлепнулась задницей на пол… Танец закончился как и обычно, победой мужчин. Птерочка брякнулась довольно громко, однако тут же вскочила без посторонней помощи, красная и довольная, от ушибов же и повреждений ее уберегла толстенная упругая задница.
— Ой, вина, мне! Ой, кишки полопались от дурьей головы! — Отец Тарпагу завывал в полный голос, требуя выпивку, но зверовидное лицо святого жреца из лесного храма предовольно ухмылялось: видимо и ему его толстое брюхо послужило надежным щитом от всех танцевальных ран. Вина ему подали незамедлительно, и он залпом выглохтал первый кубок, не успев даже подцепить на место увесистый мирской, отнюдь не жреческий меч. Он бы и от девки не отказался после такого славного танца, но — трактир не келья, в присутственном месте подобает держаться благонравно, сообразно сану, а иначе какой будет пример прихожанам? И откуда тогда взяться уважению к поруганному на глазах у общества сану святому? И пожертвованиям? Нет, уж, нет уж, правильно древними речено: половина жажды убьет половину похоти, стало быть, и дело за малым — долить в себя оставшуюся половину ведра.
Таким образом, жрец Тарпагу благочестиво отрекся от причитающейся ему награды, в пользу остальных участников «Коромысла», чем они и не преминули воспользоваться. Куса первый ухватил за руку понравившуюся ему девку. Была она помоложе двух своих товарок и не столь дебела и тяжела. Девка захихикала и охотно последовала за своим временным повелителем: Куса — видный мужчина, хотя и ведет себя с придурью жестокой, но зато щедр… Платить за сей раз не обязательно, однако, наверняка чем-нибудь — да одарит! Хвак запыхтел с обидой, ибо Хвостик тоже ему понравилась больше других, но — все по чести: кто первый успел, тот и прав.
— И мне вина! Послаще!
Трактирщик Горуль, цепко помнящий вкусы и предпочтения всех своих гостей, до краев набухал в самый большой роговой кубок дешевого «морского» вина и подсеменил к Хваку. Было в коренастом и плотном трактирщике четыре локтя без двух пальцев, вполне достойный рост для мужчины, но смотрелся он рядом с Хваком худощавым коротышкой.
— На доброе здоровьице! Это за счет заведения, так сказать, от восхищенных зрителей.
— А-а, даром, что ли ча? Изрядно, и-эх, почаще бы так! А ну, Птерочка и Тучка, вы куда, куда от меня побежали???
Две девки, Тучка и Птерочка, танцевавшие корень и правое плечо «Коромысла», действительно, по каким-то своим соображениям, решили улизнуть от победителя, но Хвак вовремя это заметил.
— У-у-уххх!.. Мои красавицы! А сдобы-то добыто!!! — Хвак швырнул опустошенный кубок за спину, в толпу, расставил во всю ширь ручищи, которые, будучи просто опущены вдоль жирного туловища, почти доставали ему до колен, и ринулся за своей законной добычей. Девки отчаянно и весело завизжали, каждая надеясь втайне, что этот мужлан остановит свой выбор не на ней, а на подруге, но их надеждам не суждено было сбыться: Хвак полуприсел, согнув ноги-бревна, и подцепил девок за подколенки, так, что пышнейшие задницы обеих красоток двумя преогромными подушками, затянутыми в дешевые кружева, осели на его предплечья. Это были сильные, толстые и очень рослые девки: Тучка вымахала почти с трактирщика ростом, Птерочка на два пальца пониже, но зато гораздо грудастее. Хвак подхватил обеих, выпрямился и тут его шатнуло, то ли от полубочки ранее выпитых вин, то ли от невероятной тяжести поднятого… Девки завизжали еще громче и уцепились друг за друга, в тщетной попытке обрести равновесие, которое в этом положении зависело отнюдь не от них… Но Хвак устоял и выровнялся. Он словно бы мешки с овсом встряхнул, поддернул обеих, с тем, вероятно, чтобы сподручнее было держать, потом выцелил заплывшими глазками лестницу, ведущую в гостевые клети, и стремительно пошагал к ней.
— Горуль… это… вина туда подай, потом, не сейчас… фруктов в меду и пожрать!
— Трактирщик даже ладонь к уху приложил, чтобы сквозь чад, всеобщий хохот и оглушительные взвизги расслышать и понять заказ… Кивнул.
Хвак бегом взбирался по крутой лестнице, прочнейшие дубовые ступени которой даже не стонали, а обреченно хрустели под разношенными Хваковыми сапожищами. Девки, сидя у него на руках, вдруг перестали визжать и обе, как по команде, тяжко-претяжко вздохнули: от подруг, ранее имевших дело с бродягой, они знали предстоящее: праздник закончен, и теперь до самого полудня, а то и до ночи, их ждет каторжный и бесплатный труд.
Разведчики пиратов глядели, во все глаза глядели на это восхитительное веселье, и проглядели… Словно бы черная тень легла на Бача и Зубана, хотя, откуда взяться теням в предрассветных сумерках, когда солнце еще спит и даже розовый полог рассвета не отдернут… Но почувствовали оба — аж затылки заиндевели — обернулись медленно и враз… Возвышается над ними здоровенный детина, не свой, одетый по-здешнему. Блеснуло на миг освещение из трактирного окна: бородища черная, рубаха под нею темная, а глаза — даже во мгле предутренней — два луча мрака.
— Помогай вам боги, друзья! Уток воруете?
Зубан, как старший и более опытный боец, мгновенно понял про себя, мысленно, три вещи: первое — надо заговорить зубы этому… невесть откуда взявшемуся, хотя бы на несколько мгновений, чтобы тот задержал руку на секирной рукояти, второе — их товарищу, разведчику Лоскуту лучше бы в этот миг не мешкать, а бить незнакомца насмерть, быстро и тихо, третье — если все обойдется благополучно — выбить Бачу зубов побольше, никак не меньше половины, ибо это из-за тупого Бача они прохлоп… у…
