Разящий клинок - Кэмерон Майлз (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— Это хорошо, — сказал магистр грамматики. — Мы все это чувствуем, чему-нибудь научившись. Я стараюсь так думать хотя бы раз в день. Теперь ступай на турнир. Я, может быть, даже вернусь и посмотрю. — Он выдержал паузу. — Тебе, мой мальчик, и правда следует поработать над памятью.
— Да, маэстро. — Мортирмир отвесил ему поклон, и магистр ответил тем же.
Он сошел с песка. Несколько матросов подошли пожать ему руку. Он был в восторге от их похвал.
Капитан поклонился ему.
— Если когда-нибудь, мастер, вы станете заклинателем стихий, я буду счастлив пригласить вас на мой корабль. — Он показал наверх: — Я видел, как вы установили полог. Великолепно. А в бурю хороший маг может проделать то же самое с парусами. Правильно снаряженный корабль выстоит в зимний шторм, если на борту будет маг, который удержит снасти.
Мортирмир не ждал таких панегириков. Он зарделся, потупил взор и пробормотал что-то невнятное насчет неуверенности в себе.
А когда пошел прочь, у него в ногах запутался собственный меч, чего не случалось уже несколько недель. Он споткнулся, огляделся и увидел десяток студентов университета в мантиях, которые стояли у главного входа и рукоплескали.
Антонио Болдески смеялся.
Мортирмир его не винил. Шагая по песку, он заставил себя улыбнуться, понимая, что если возмутится насмешками, которые вот-вот прозвучат, то только сделает хуже.
Танкреда, когда он приблизился, тронула его за плечо.
— Он улыбнулся! Пресвятая Богородица, Чума! Ты развеселил магистра грамматики!
Мортирмир покачал головой.
Болдески осклабился.
— И старого Донатеделло! Похоже, он любит тебя.
У Мортирмира закололо в руке там, где дотронулась Танкреда. Он вспыхнул.
— Куда ты собрался? — спросили другие.
— Я... участвую в рождественском турнире.
Болдески опять развеселился.
— Надеюсь, ты не забудешь нас, ничтожных людишек, которые помогли тебе вознестись!
Кронмир прочел послание, выведенное воском на лезвии косы, и поморщился. Шифр был старый, а написано плохо — воск мог увидеть каждый; гонец же — девчушка не старше семи — дожидалась его у гостиницы, в снегу, и неприятель мог запросто захватить ее вместе с донесением, а заодно и его самого. Этого не случилось, но Кронмир покачал головой, потрепал девочку по щеке и дал ей золотую монету.
— У тебя мама есть, девочка? — спросил он.
Она замотала головой. В этом жесте отразилось все ее будущее, какого Кронмир не пожелал бы врагу. Тем более в Рождество.
Он добавил еще один золотой бизант, монету ценную. А в сумке у него хранилось тридцать медных.
— Послушай, дитя, — сказал он. — За это золото тебя могут убить. Ты можешь уйти из города?
Она кивнула.
— А в Лонику пойдешь, если пошлю?
Она кивнула опять.
Он взял листок бумаги с Востока, по-особенному сложил и написал лимонным соком пару строк.
— Передай это тому же кузнецу, который прислал косу.
Он положил руку ей на голову — очень теплую, почти горячую. Ему доставило огромное удовольствие совершить в Рождество столь добрый поступок. Какой бы невыносимой ни показалась ей монастырская жизнь, там будет лучше, чем в городе без родных.
Когда она удалилась, он дважды потер воск, дабы увериться, что правильно понял написанное, и швырнул косу в огонь, где воск стек с нее полностью.
Затем пошел по городу искать наемного убийцу.
Дойдя до нужной двери, он постучал в нее шесть раз и двинулся дальше. Это все, что требовалось для заказа убить Мегас Дукаса.
Он вернулся, чтобы собрать воедино и распутать нити своей сети, ибо очень многим его людям через день-другой предстояло бежать из города.
Убийца же дождался, когда на улице покажется лицедейка, разодетая в красное и зеленое, с венцом из ягод в волосах. Он рассчитывал на нее, благо она приходила ежедневно в одно и то же время, чтобы исполнить один и тот же танец. Но сегодня она разыграла другую сцену, и он проникся духом действа, когда она нагнулась в танце и слепила из грязной уличной слякоти снежок. Она с похвальной меткостью запустила им в его ставни и пошла колесом, не обращая внимания на подмерзающую жижу.
Под его окном она встала на руки, а потом извлекла из сумки одетую в красное куклу и бросила в снег.
И наступила на нее.
Сделав это, она затанцевала прочь, оставив красную вещицу позади.
А он у себя в мансарде поднялся с узкого ложа и, накинув латаный-перелатаный грязно-белый плащ с капюшоном, повесил на плечо корзинку лудильщика.
Через час после того, как забрезжил рассвет, принцесса проследовала из внутреннего двора в наружный, где ее встретили новый управляющий дворца и Мегас Дукас. В наружном дворе выстроилась вся гвардия целиком — потрясающая, блистательная, в наряднейших мундирах: море золота, пурпура и сверкающей стали, похожее на мозаику, где элементом был каждый человек.
Ее прислуга и нордиканцы промаршировали на середину двора, гвардия выступила колоннами слева и справа, а к принцессе подъехала императорская колесница — пустая, с одним колесничим.
— Я думала, вы меня предали, — шепнула принцесса.
Она была похожа на ожившую икону — молочно-белое лицо и жесткий наряд с позолотой, инкрустированный бриллиантами и отороченный жемчугами.
— Ваше высочество, — еле слышно откликнулся герцог.
Процессия перекатилась через площадь, забитую горожанами из тех, что сопровождали принцессу и ее свиту, и вступила в огромный собор, где только что отслужил патриарх.
Мегас Дукас причастился и не вспыхнул огнем. Уилфул Убийца проспорил на этом пару монет.
После мессы вся армия, большая часть дворцовой прислуги и университет в полном составе — преподаватели, студенты и служащие в черных академических мантиях, — а также множество жителей Ливиаполиса обошли вокруг города, неся мощи сорока святых.
Аура потенциальной силы пропитала город настолько, что Мегас Дукас, когда ему подали вино, различил вкус чистой энергии.
После шествия и скороспешной трапезы, в ходе которой подавали холодные закуски на золотых тарелках, Мегас Дукас отвел основной костяк своих и десяток рыцарей-латиниконцев, а также кое-кого из схолариев на ипподром, где стояли нагретые шатры.
Там уже собралась толпа — большинство прибыло сразу после мессы, отделившись от мрачной процессии. Людей набилось столько, что внутри стало еще теплее. Рыцари, встреченные улюлюканьем, отправились в свои палатки: сэр Майкл как распорядитель турнира отчасти искусственно разделил их на две команды.
Мегас Дукасу полагалось явиться последним, и он ждал за воротами ипподрома в окружении своих оруженосцев и пажей; с ним были Тоби, Нелл и Николас Ганфрой, трубач, а также сэр Йоханнес, который стоял во главе отряда, и сэр Майкл — тот держал знамя, так как стал на день церемониймейстером и не участвовал в турнире. Мегас Дукас облачился в алую шерсть и оленьи шкуры, а на голове красовалась красная кожаная шляпа, подбитая лисьим мехом и украшенная тремя огромными багровыми султанами. Рыцарский пояс опоясывал чресла, клочок белой ткани был приколот к плечу брошью, сверкающей изумрудами и рубинами. На боку висел меч, едва ли не дышавший энергией. Его совершенную форму подчеркивали красные ножны. Эфес сделан из позолоченной стали, рукоять обита красной оленьей кожей и оплетена золотом, навершие покрыто эмалью.
У ворот образовалась давка — не меньше тысячи мужчин и женщин скандировали его имя. Он свесился со своего коня-исполина и поцеловал младенца — впервые в жизни, и был вознагражден теплой влагой на руках, и запахом, и лучистой улыбкой матери.
Тоби протянул ему полотенце, он вытер руки и улыбнулся ей, а потом она затерялась в толпе.
Ворота начали открываться, и звуковая волна ударила его, как кулак. Если ему показалась огромной тысячная толпа, которая собралась в проулке у входа, то скопление народа, дожидавшегося его в конце туннеля, было в двадцать раз больше, и его замутило, как от вражеского тычка копьем.
