Воин кровавых времен - Бэккер Р. Скотт (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Они — агенты Консульта, и само их существование предвещает беду! Лишь глубокие познания в Текне могли породить на свет подобную непристойность, познания, что обещают возрождение Мог-Фарау…
Нужно ли мне объяснять, что это означает?
Мы, адепты Завета, видим во сне конец древнего мира. И среди этих снов есть один, приносящий нам больше страданий, чем любой иной: сон о смерти Кельмомаса, Верховного короля Куниюрии, на полях Эленеота.
Ахкеймион сделал паузу, осознав, что ему не хватает воздуха, и добавил:
— Анасуримбора Кельмомаса.
По залу прокатился встревоженный шорох. Кто-то что-то пробормотал по-айнонски.
— И в этом сне, — продолжал Ахкеймион, возвысив голос до крещендо, — Кельмомас изрек великое пророчество. Не горюйте, сказал он, ибо Анасуримбор вернется в конце мира…
— Анасуримбор! — воскликнул он, как если бы это имя несло в себе ответ на все вопросы.
Голос его прокатился по залу, эхом отразившись от древних стен.
— Анасуримбор вернется в конце мира. И он вернулся. И сейчас, пока мы говорим, он умирает! Анасуримбор Келлхус, человек, которого вы приговорили к смерти, — это тот, кого мы, адепты Завета, зовем Предвестником, живым знаком конца времен. Он — наша единственная надежда!
Ахкеймион обвел взглядом ярусы, опуская раскрытые ладони.
— И сейчас вам, вождям Священного воинства, пора спросить себя — что же поставлено на карту? Вы думаете, что обречены сами, но ваши жены и дети в безопасности… Настолько ли вы уверены, что этот человек — всего лишь тот, кем вы его считаете? Откуда проистекает такая уверенность? Из мудрости? Или из отчаяния? Желаете ли вы рискнуть всем миром, чтобы увидеть, к чему приведет ваш фанатизм?
Голос его смолк, и в зале воцарилось тяжкое, свинцовое молчание. Казалось, будто каменные лики стен и стеклянные глаза окон смотрят на него. Несколько долгих мгновений никто не смел заговорить, и Ахкеймион с испугом и удивлением осознал, что ему действительно удалось достучаться до них. Наконец-то они слушали его сердцем!
«Они поверили!»
А потом Икурей Конфас принялся топать и хлопать себя по бедрам, восклицая: «Хуссаа! Ху-ху-хуссаа!» С ярусов к нему присоединился генерал Сомпас: «Хуссаа! Ху-ху-хуссаа!»
Насмешка — одобрительное восклицание, которое у нансурцев заменяет аплодисменты. Смех — сперва нерешительный, но потом все более громкий, раскатившийся по всему залу.
Предводители Священного воинства сделали свой выбор.
Великий магистр Багряных Шпилей сделал два шага по направлению к ним; его темно-красное одеяние мерцало на солнце.
— Отдайте его, — мрачно произнес он.
— Сарцелл! — взревел Инхейри Готиан, вскинув левую руку с зажатой в ней хорой. — Убей его! Убей лжепророка!
Но Найюр уже кинулся к дереву. Он развернулся, на несколько шагов опередив рыцаря, и принял боевую стойку. «Все, что угодно… Любое унижение. Любая цена!» Сарцелл опустил меч и раскинул руки, словно собираясь заключить скюльвенда в дружеские объятия. Позади бурлила и гудела толпа. Рев все нарастал. Улыбаясь, рыцарь-командор шагнул к Найюру, остановившись на том расстоянии, откуда еще нельзя было нанести внезапный удар.
— Мы с тобой поклоняемся одному и тому же богу. Ветер стих, и стало необычайно жарко. Найюру почудился запах гниющей плоти — запах, смешанный с горьковатым ароматом эвкалиптовых листьев. «Серве…»
— Вот суть моего поклонения, — спокойно произнес Найюр. «Отдыхай, милая, — я понесу тебя…»
Он схватил запачканную кровью рубаху за ворот и разорвал ее до самого пояса. И вскинул меч.
«Я отомщу».
За спиной у рыцаря-командора Готиан и одетый в красное великий магистр кричали друг на друга. Джавреги, рабы-солдаты Багряных Шпилей, бросились на шрайских рыцарей, а те сомкнули ряды, силясь удержать их и толпу визжащих айнрити. Стоящие вокруг храмы и колоннады Ксокиса маячили на заднем плане, далекие и бесстрастные. На фоне неба вырисовывались Пять холмов.
И Найюр усмехнулся, как может усмехнуться лишь вождь утемотов. Казалось, он приставил острие своего меча к горлу мира.
«Я устрою бойню».
Здесь все истощены. Все измучены голодом.
Найюр понял, что все происходит в соответствии с безумным планом Дунианина. Какая разница, умрет он сейчас, вися на дереве, или несколькими днями позже, когда падираджа наконец-то сокрушит стены? Потому-то он и отдался в руки врагов, зная, что самый невинный из людей — обвиняемый, разоблачивший своих обвинителей.
Зная, что если он выживет…
Тайна битвы!
Сарцелл завертел мечом, делая ложные выпады. В его быстрых движениях было нечто нечеловеческое.
Найюр не отступил и даже не шелохнулся. Он был сыном Народа, чудом, рожденным в пустынной земле и посланным убивать и грабить. Он был дикарем с мрачных северных равнин, с громом в сердце и смертью в глазах… Он был Найюр урс Скиоата, неистовейший из мужей.
Он повел загорелыми плечами и встал поустойчивее.
— Прежде чем это закончится, — сказал Сарцелл, — ты узнаешь страх.
— Сперва я зарублю тебя.
Теперь Найюр ясно видел воспаленные красные линии, покрывающие лицо Сарцелла. Он понял, что это складки. И уже однажды видел, как они разгибаются.
— Я понимаю, почему ты любил ее, — проворчал шрайский рыцарь. — Какой персик! Думаю, я отгоню псов от ее трупа — потом! — и отлюблю еще раз…
Найюр не шевелясь наблюдал за ним. Воздух звенел от криков. Тысячи людей потрясали кулаками.
Они сошлись на расстояние длинного шага.
Затем их мечи вспороли пространство. Поцеловались. Закружились. Поцеловались снова. Геометрия стали, наполняющая воздух звенящим стаккато. Прыжок. Уход. Выпад… Со звериным изяществом скюльвенд наносил удары по твари, тесня ее. Но меч шрайского рыцаря словно был колдовским — так он сверкал на солнце.
Найюр отступил, переводя дух и стряхивая пот с волос.
— Мою плоть, — прошептал Сарцелл, — ковали дольше, чем твой меч.
Он расхохотался, как будто совершенно успокоился.
— Люди — это собаки и коровы. Но мое племя — это волки в лесу, львы на равнине. Мы — акулы в море…
Пустота снова расхохоталась.
Найюр атаковал тварь; его меч пронзил пространство. Обманное движение, потом сокрушительный рубящий удар. Шрайский рыцарь отпрыгнул, отбив его.
Железо свистело, описывало круги, вспарывало воздух, искало, прощупывало…
Они сошлись вплотную. Попытались пересилить друг друга. Найюр нажал, но противник казался непоколебимым.
— Какой талант! — воскликнул Сарцелл.
По лицу его пробежала дрожь. Как? Найюр, пошатываясь, сделал несколько шагов по опавшей листве и горячим камням. Краем глаза он заметил Умиаки, вцепившегося в солнце стариковскими пальцами ветвей. Меч Сарцелла был повсюду; он прорезал и пробивал его оборону. Череда безрассудных действий спасла ему жизнь. Он отскочил.
Голодная толпа вопила и орала. Сама земля у него под сандалиями гудела.
Изнеможение и боль, бремя старых ран.
Их клинки схлестнулись, разлетелись и закружили в лучах солнца. Они лязгали и скрежетали, словно зубы.
Весь в поту, словно лошадь в мыле. Каждый вздох — словно нож в грудь.
Загнанный под крону Умиаки, Найюр краем глаза заметил Серве, привязанную к Дунианину; ее почерневшее лицо запрокинулось, под съежившимися губами обнажились зубы. Гомон толпы стих. Границы между землей и черным деревом осыпались. Что-то наполнило Найюра, швырнуло вперед, развязало обвитые шрамами руки. И он взвыл голосом самой Степи, и меч его разорвал воздух…
Один. Второй. Третий. Удары, которые могли бы развалить надвое быка.
Сарцелл споткнулся, пошатнулся — но спасся, совершив нечеловеческий прыжок назад, с пируэтом в воздухе. Он приземлился на полусогнутые.
Улыбка исчезла.
Черная грива Найюра слиплась от пота, грудь тяжело вздымалась над запавшим животом. Найюр вскинул руки, глядя на взбудораженную толпу.
— Кто?! — взревел он. — Кто всадит нож в мое сердце?! И он снова ринулся на шрайского рыцаря, гоня его прочь из тени Умиаки. Но хотя бешеная атака Найюра нарушила стиль Сарцелла, в его движениях проступила некая прекрасная четкость — столь же прекрасная, сколь и несокрушимая. Внезапно Сарцелл с силой взмахнул мечом, как будто это была игра.
