Сотник и басурманский царь - Белянин Андрей Олегович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
– Я на реку. А вы… вот только разбудите мне папку…
И в энтот миг роковой как рухнули обе дурынды на пол вместе со скамьёю! Грохоту на всю хату! Сотник, не просыпаясь, руку из-под одеяла выпростал да на стену указал. А на стене казачья нагайка висит, плетёная, суровая…
– Так, девоньки, – жена прошептала. – Уходим тихо. И все!
Все трое, друг за дружкою, на цыпочках к дверям направились. И правда, не буди лихо, пока тихо. Пусть уж лучше выспится казак, чем с недосыпу недовольный ходить будет, под горячую руку попадать кому охота…
Вышли из хаты мамка да старшая сестра, а Дашка малая подолом юбки на пороге подзацепилась, освободилася да дверью, видать, чрезмерно и хлопнула. От хлопанья того метла упала, стол задела, со стола за метлой скатерть поползла, а на скатерти крынка с молоком стояла. Недолго…
Бдз-дынь!!! – об пол хряпнулась вдребезги.
Сотник с полусна-полудрёмы так и вскочил, как подброшенный. Да прямо босыми ногами в лужу молочную! Равновесия не удержал, вместях с половиком мокрым навзничь брякнулся и башкой об стенку! А на подоконнике горшок с геранью от того стенного сотрясения тоже, видать, самоубийством покончить решил – прямо сотнику по лбу!
Лежит он, бедный, ноги в молоке, тело в синяках, голова в чернозёме с кустиками зелёными, тихо думает про себя: «Вот и выспался ваш папка…»
А семейство его к тому моменту уж из станицы к реке успешно лыжи навострило. От матушки-Волги по земле астраханской тысячи рукавов да ериков тянутся. Уж и не припомню, как этот назывался, да и важно ли? Главное дело, что отошли они от станицы подальше, зато там место на излучине, и вода почище, и скотину на водопой не сюда гоняют. Разложились на старых мостках с бельём, жена сотникова кофту сняла, осталась в нижней рубахе белой да юбке. Сестра старшая мамке полоскать помогает, а малой такая работа ещё не по силам, в воде гимнастёрка казачья ох как тяжела…
– Дашка-а! – мать ей кричит с берега. – Ты там цветочки у леса пособирай, да только далеко не уходи!
– Хорошо-о! Я рядом!
И впрямь куда не надо не лезет, собирает ромашки на опушке, себе венок на голову сплести. А жена сотникова за другую дочь берётся, всё ж доподлинно выяснить надо…
– Ну и как тебе Митька?
– Какой Митька?
– Да тот самый, с которым ты за мельницей целовалась. Может, его родителям к нам уже сватов засылать надо?
– Да мы всего разок, в щёчку. – Ксюшка вновь красная стала, но не врёт матери. – Не надо никаких сватов, дурак он и зубы не чистит…
– А с Сашкой да Петькой тоже в щёчку?
– В щёчку!
– Ой, смотри, скажу папке, он тебя нагайкой-то поучит. Целоваться после свадьбы надо.
– А можно подумать, ты с папкой до свадьбы не целовалась?! – съехидничала Ксения.
– Эх, да мы с твоим папкой… – мечтательно отвлеклась жена сотника, но вовремя опомнилась. – Ты вон помогай давай, а не болтай зря! Валик для белья взяла?
– Нет, я думала, ты взяла. Ты ж мне не сказала.
– Ох уж, думала она! Как с хлопцами целоваться, так она не думала, а как валик взять, так памороки?! Марш в хату за валиком!
– Ну, мам… пусть Дашка сбегает!
– Дашка! Даш-ка-а-а! – обкричалась мать. – И эту мелкую как половой тряпкой смыло. Ну а ты чего встала? Я кому говорю, марш за валиком!
Надулась старшая, подол подоткнула, да и припустила в станицу. Папка добрый, пожурит да простит, а у мамки рука тяжёлая, проще уж и впрямь самой сбегать…
В станице мирная жизнь течёт своим чередом. Казаки, из похода вернувшись, отдыхают по хатам, на главной улице детишки в догонялки играют, девки от колодца воду на коромыслах несут, старики на завалинках кости греют, меж собой о былых временах балакают. В небе синем голуби парят белые, утречко душевно и ясно, ничего беды не предвещает, а беда близко…
На окраине станицы, в лопухах у изломанного плетня, лежат в засаде лесные разбойники. Лошадей подальше поставили, за рощицей, чтоб своим ржанием казачьим лошадям не ответили да тем нападение не выдали. Главарь совсем близко к окраинным хатам подполз, Бабура к себе поманил. Ну, тому толстяку что ползти, что идти – всё едино, ровно шар в папахе огромной катится. Кое-как добрался, рядом прилёг, отдышался с трудом…
– Слушай, Бабур, как ты думаешь, сколько там казаков? Ну, таких, чтоб сразу в бой…
– Не меньше двадцати, может, и больше.
– Это много…
– Очень много, – со вздохом кивнул Бабур. – А ещё у них даже старики и женщины умеют драться. Слышал про Черноярскую станицу?
– Нет, а что там было? – заинтересовался Сарам.
– Двенадцать женщин и два старика целый день защищали станицу от сотни конных киргизов.
– И?
– Отбились, – как само собой разумеющееся заключил толстый разбойник.
– Слушай, какая неприятная история… – поморщился Сарам, будучи уже и не особенно рад, что позволил втянуть себя в эту авантюру. – Ладно, давай просто подождём. Пусть Агата с басурманами вступит в бой, а когда завяжется рубка, мы тихо, без шума, войдём в станицу и возьмём, что захотим.
– Как это?
– Просто! Если басурмане будут побеждать, хорошо, мы им поможем. А если нет… Тоже хорошо, мы уйдём тихо, казаки нас и не заметят.
– А вот это очень правильный план, – горячо поддержал главаря толстяк Бабур. – Ты великий полководец, Сарам!
– Я знаю, знаю… и вот ещё что…
Обернулся Сарам на шорох сзади и вовремя прикусил язык: к нему быстро полз его неугомонный племянник. «О небо, за что мне это наказание? Почему я ещё вчера не отправил его назад в аул? А теперь что с этим чудом делать?!» – только и успел подумать главарь, когда счастливый кавказский юноша с горящими глазами втиснулся между ним и Бабуром…
– Дядя-а…
– Тсс! – приложил палец к губам несчастный старший родственничек, быстро оглядываясь по сторонам. – Не шуми! Чего ты хочешь, Юсуф?
– Я готов, дядя, мы идём в бой?
– Идём, идём, конечно, идём, – страдальчески оглянулся на все понимающего толстяка дядя Сарам. – Ты только не спеши. Тут торопиться не надо… Мы ждём сигнала, чтобы ударить по врагу! Это называется тактика. А пока сигнала нет, сиди под лопухом и даже не дыши!
– Это долго и недостойно джигита, – разочарованно надул губы Юсуф. – А можно тогда я пойду на разведку и выведаю планы этих коварных гяуров?
– Юсуф… ну сколько тебе лет? Детский сад, клянусь аллахом…
– Мне уже восемнадцать! А что не так, дядя? Я проползу, как змея, туда и обратно, они даже не заметят. Ну пожалуйста-а… Я не могу просто так сидеть в засаде, память предков стучит в моё сердце!
– Ладно, всё! – перебил его утомлённый Сарам. – Можно. Иди. Но очень осторожно-о…
– Я всё сделаю, – обрадовался Юсуф. – Вот увидишь, ты ещё будешь мной гордиться!
Обнял он дядю в порыве чувств и пополз вдоль плетня, только голубая черкеска меж зелёных трав мелькает. А главарь, чуть не сплюнув с досады, вновь повернулся к верному Бабуру.
– Сам видишь, да?
– Свалилось же такое на нашу голову… – кивнул толстяк.
– И не говори! А отказать нельзя, он всё-таки мой племянник. Бабур-джан, как брата прошу, присмотри за ним, э?
– Не беспокойся, дорогой. Сделаем, – кивнул Бабур, попробовав было отправиться вслед за юношей, но Сарам успел перехватить его за ногу:
– Не, не сейчас. Как вернётся. А мы его пока тут подождём, здесь мне как-то спокойней…
Вновь улеглись рядышком два разбойника, траву раздвинули, листья лопуха над головой, как зонтики, держат. Ждут, когда басурманские воины пойдут в лобовую атаку на казачью станицу.
Но у ведьмы Агаты были на тот день немного другие намерения…
Стоит она в лесу, в глубокой задумчивости. А перед ней навытяжку два верных чёрта, Наум и Хряк. Ведьма две драные казачьи фуражки в руках держит и так и сяк рассматривает, на свалке мусорной подобрала, не иначе. Губки покривила, вздохнула тяжко, брови сдвинула, сразу видно, новый план в её хорошенькой головке созрел. И план этот страшно коварный…
