Обездоленный (Обделённые) - Ле Гуин Урсула Кребер (мир книг txt) 📗
Он слушал, и у него перехватывало дыхание.
В дверь постучали. Обернувшись от окна, Шевек, голый и удивленный, сказал: «Войдите!»
Вошел какой-то человек со свертком. Он остановился у порога. Шевек подошел к нему, по анарресскому обычаю назвав свое имя и по уррасскому обычаю протягивая руку.
Вошедший, мужчина лет пятидесяти, с морщинами, испитым лицом, сказал что-то, из чего Шевек ни слова не понял, но руку пожимать не стал. Может быть, ему мешали свертки, но он даже не попытался переложить и освободить руку. Лицо у него было страшно серьезное. Возможно, он был смущен.
Шевек, полагавший, что хотя бы уррасскую манеру здороваться он освоил, растерялся.
– Заходите, – повторил он и, так как уррасти вечно применяли всякие титулы и почетные звания, добавил: – Сударь!
Вошедший опять произнес какую-то непонятную тираду, а сам тем временем бочком пробирался к спальне. На этот раз Шевек уловил несколько иотийских слов, но смысла остальных так и не разобрал. Он отпустил этого типа, раз уж ему, как видно, нужно было в спальню. Может, это его сосед по комнате? Но ведь кровать только одна. Шевек оставил его в покое и вернулся к окну, а тот торопливо прошел в
спальню и несколько минут довольно шумно там возился. Только Шевек решил, что этот человек работает в ночную смену и пользуется этой спальней днем (так иногда делали во временно перенаселенных общежитиях), как он опять вышел. Он что-то сказал – кажется, «Ну, вот, господин»? – и как-то странно нагнул голову, точно думал, что Шевек, стоявший в пяти метрах от него, сейчас ударит его по лицу. Он ушел. Шевек стоял у окон, и до него медленно доходило, что сейчас ему впервые в жизни поклонились.
Он вошел в спальню и увидел, что его постель застелена.
Медленно, задумчиво он оделся. Когда он обувался, в дверь снова постучали.
Эта группа вошла иначе; нормально, как показалось Шевеку, словно они имеют право быть здесь или вообще всюду, где захотят. Тот, со свертками, вошел неуверенно, почти прокрался в комнату. А между тем, его лицо, руки, одежда были ближе к представлению Шевека о том, как выглядит нормальный человек, чем у новых посетителей. Тот, робкий человек, вел себя странно, но выглядел, как анаррести. Эти четверо вели себя, как анаррести, но выглядели, со своими бритыми лицами и роскошными одеяниями, словно происходили из другого вида живых существ.
В одном из них Шевек сумел узнать Паэ, а в остальных – людей, которые провели с ним вчерашний вечер. Он объяснил, что не расслышал их имен, и они, улыбаясь, снова представились: д-р Чифойлиск, д-р Оииэ и д-р Атро.
– Ох ты, черт! – сказал Шевек. – Атро! Я рад познакомиться с вами! – Он положил руки на плечи старика и поцеловал его в щеку, и лишь после подумал, что это братское приветствие, вполне обычное на Анарресе, здесь может оказаться неприемлемым.
Однако, Атро в ответ сердечно обнял его и снизу вверх заглянул ему в лицо мутными серыми глазами. Шевек понял, что он почти слеп.
– Мой дорогой Шевек, – сказал он, – добро пожаловать в А-Ио, добро пожаловать на Уррас, добро пожаловать домой!
– Мы столько лет переписывались, каждый так усердно громил теории другого!
– Вы всегда были лучшим разрушителем. Погодите, вот, у меня для вас кое-что есть. – Старик порылся в карманах. Под бархатной университетской мантией на нем была куртка, под ней – жилет, под ним – рубашка, а под ней, наверно, еще что-нибудь. На всех этих вещах, и на штанах тоже, были карманы. Шевек, как зачарованный, смотрел, как Атро роется в шести или семи карманах, в каждом из которых что-то лежало; наконец, он достал кубик из желтого металла, укрепленный на кусочк е полированного дерева.
– Вот, – сказал он, вглядываясь в кубик. – Это ваша награда. Премия Сео Оэн, знаете ли. Деньги – на вашем счету. Вот. Опоздала на девять лет, но лучше поздно, чем никогда. – Когда он передавал кубик Шевеку, руки его дрожали.
Вещица оказалась тяжелой; кубик был из литого золота. Шевек стоял неподвижно и держал его.
– Не знаю, как вы, молодые, – сказал Атро, – а я сяду.
Они уселись в глубокие, мягкие кресла, которые Шевек осмотрел еще раньше, удивляясь материалу, которым они были обтянуты – нетканой коричневой материи, на ощупь – как кожа живого существа.
– Шевек, сколько вам было лет девять лет назад?
Атро был самым выдающимся из уррасских физиков того времени. Он держался не только с достоинством, свойственным его возрасту, но и с простой уверенностью в себе, свойственной человеку, привыкшему, чтобы ему оказывали почтение. Для Шевека это было не ново. Атро обладал именно тем единственным видом авторитета, который Шевек признавал. Кроме того, ему было приятно, что его, наконец, называют просто по имени.
– Когда я закончил «Принципы», мне было двадцать девять лет, Атро.
– Двадцать девять? Боже милостивый. Так вы самый молодой из всех лауреатов Сео Оэн за последние лет эдак сто. Мне-то ее собрались дать, когда мне было уже лет шестьдесят или около того… Но тогда сколько же вам было лет, когда вы впервые написали мне?
– Около двадцати.
Атро фыркнул.
– А я решил, что вам сорок!
– Ну, а Сабул? – спросил Оииэ. Оииэ был ростом еще меньше, чем большинство уррасти, которые вообще все казались Шевеку низкорослыми; у него было плоское лицо, с которого не сходило выражение вежливого внимания, и овальные, черные, как агат, глаза. – Был период, лет шесть – восемь, когда вы вообще не писали, а Сабул поддерживал с нами контакт, но ни разу не говорил с нами по вашему радиоканалу. Мы не могли понять, какая между вами связь.
– Сабул преподает физику в Аббенайском Институте, – сказал Шевек. – Я одно время работал с ним.
– Более старый соперник; завидовал; лез в ваши книги; с самого начала было ясно. Вряд ли нам нужны объяснения, Оииэ, – жестко сказал четвертый, Чифойлиск. Это был коренастый, смуглый мужчина средних лет и изящными руками кабинетного работника. Из них всех только у него лицо было не выбрито полностью: он оставил на подбородке торчащие, короткие, серо-стального цвета волосы, такие же, как на голове. – Незачем притворяться, что все вы, братья-одониане, преисполнены братской любви, – сказал он. – Человеческая природа есть человеческая природа.
Шевек промолчал, но это молчание никому не показалось многозначительным, потому что он вдруг отчаянно расчихался.
– У меня нет носового платка, – извинился он, вытирая глаза.
– Возьмите мой, – предложил Атро и достал из одного из своих многочисленных карманов белоснежный платок. Шевек взял его, и сердце у него сжалось от непрошенного воспоминания. Он вспомнил, как его дочка Садик, маленькая темноглазая девочка, сказала: «Давай я поделюсь с тобой носовым платком, которым я пользуюсь». – Это воспоминание, очень дорогое ему, сейчас было невыносимо мучительным. Пытаясь уйти от него, он наугад улыбнулся и сказал:
– У меня аллергия к вашей планете. Это говорит доктор.
– Господи, да неужели вы так всегда и будете чихать? – спросил старый Атро, близоруко вглядываясь в него.
– А ваш лакей еще не приходил? – спросил Паэ.
– Мой лакей?
– Слуга. Он должен был принести вам кое-какие вещи. В том числе носовые платки. Просто, чтобы вам хватило до тех пор, пока вы не сможете самостоятельно делать покупки. Ничего особенного – боюсь, что из готового платья для человека вашего роста ничего особенного и не выберешь.
Когда Шевек разобрался во всем этом (Паэ говорил быстро и протяжно, и это гармонировало с мягкими, красивыми чертами его лица), он сказал:
– Вы добры ко мне. Я чувствую себя… – Он взглянул на Атро. – Я, знаете ли, Нищий, – сказал он старику, как говорил д-ру Кимоэ на «Внимательном». – Я не мог взять с собой деньги, мы ими не пользуемся. Я не мог привезти дары, мы не пользуемся ничем, чего бы не было у вас. Поэтому я пришел, как хороший одонианин, «с пустыми руками».
Атро и Паэ заверили его, что он – гость, что о плате и речи нет, что это – их привилегия.
– А кроме того, – сказал своим кислым голосом Чифойлиск, – по счетам платит Иотийское Правительство.
