Моги и их могущества - Секацкий Александр Куприянович (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Баврис улыбнулся.
– Поэтому надо перелистывать.
То есть моги достигают уподобления какому-то избранному объекту – но не той форме, которую он вынужден принимать под воздействием всего остального мира, чтобы быть среди прочих объектов, а, как сказал бы Гегель, достигают уподобления «в-себе-бытию». Это «в себе» полностью проницаемо только для Бога – но может быть проницаемо и для человека, если он мог, проницаемо из особых состояний типа СП.
Так вот, как я понимаю, уподобляться далеким вещам не слишком опасно, хотя и в них можно «потеряться». Тем не менее, выигрыш с точки зрения могов очевиден: богатство восприятия для них – одна из безусловных ценностей (т.е. цель сама по себе), да еще и несомненный множитель могущества. А мог по определению есть тот, кто непрерывно расширяет и углубляет свое «я могу». То есть человек становится могом, когда его абсолютное Желание сходится с абсолютной Волей. А единство абсолютной воли и абсолютного желания в пределах одного «Я» – это страшная сила, способная создавать силовое поле космических масштабов.
И если верно утверждение древних даосов: «чтобы познать рыбу, надо стать рыбой», – то становится понятным, почему особенно «чревато» проникновение в психическую подноготную ближнего своего – немога. Тут действительно велик риск потеряться, ибо «знать немога» – а сия вещь все-таки посложнее флейты, да и рыбы тоже, – познать его вплоть до темных закоулков души – значит отчасти стать им. Между тем для любого мога лучше принять гибель от им самим вызванной бури или развоплощение, чем стать немогом, «впасть в неможество». «Самое пикантное в нашем положении то, что назад отсюда дороги нет, только вперед», – сказал однажды Гелик, «ходячее самосознание» всех питерских могуществ.
Можно добиваться идентификации с другим из чистого любопытства или за деньги, как психоаналитики, но безопасность этих «знатоков людей» гарантирована поверхностностью и неточностью познания (лучше даже сказать «познания»), а также страховочным взаимным лицемерием. Но если бы кому-то было дано проникнуть до самых глубин Другого, а потом вынырнуть – ни за какие деньги он бы не бросился вновь в эту пучину.
Любопытно, что писатели, которым «по долгу службы» приходится проникать в «души» своих персонажей, обнаруживают (если они настоящие писатели) упрямство чужой воли, которая стремится подчинить их себе, отщипнуть частицу живого бытия – и это несмотря на то, что души «придуманы» – то есть вполне прозрачны и в принципе подконтрольны. Может быть, и сам Бог вынужден оставлять потаенные уголки души человека без проникновения, может, и Ему полнота воплощения не проходит даром... И тогда свобода, дарованная человеку, есть просто результат вынужденной, «страховочной» поверхностности Бога, видно, не может он проникнуть все мое существо без риска для себя...
Отгадка истории (записи Гелика)
Во что я никогда не верил. В то, что на смену глупым людям приходили все более умные. В то, что понять прошлое легче, чем настоящее. Не верил в роль безличности в истории и презирал культ безличности.
Чего не было. Очень скучны рассказы о производительных силах, о балансе государственных интересов, а впрочем и о сословиях, не исключая сословия царей. Поинтереснее сведения о самозванцах и пророках.
Удивительно, однако. Удивительно, какая ничтожная горстка людей пыталась вырваться из неможества. Немоги не могут – это ясно по определению. Труднее понять, в чем тут первопричина. Когда-то я считал, что она – в неспособности хотеть. Мелочность желаний, присущая подавляющему большинству людей, просто поразительна. Как можно не хотеть власти над собственным телом и телами других, не хотеть бессмертия, не хотеть того, чтобы материя была покорна твоей воле, – а ведь не хотят. А чего хотят – просто уму непостижимо, – какой-то ничтожной прибавки к тем пустякам, которые уже имеют. С точки зрения мога, скучно не то что обладание этими пустяками, их даже лень желать, не хочется тратить драгоценную субстанцию воображения, концентрат желания на перераспределение скудной наличности немогов. А ведь немоги обсасывают эти крохи желаемого часами. Днями, месяцами и годами. Поколениями и столетиями.
Ткань истории. Конечно, уважительное отношение к всплескам собственной воли, культура желания воспитывается в могуществе. Если уж появилось желание принять участие в игре, именуемой историей (а почему бы нет, задача не лишена интереса), – так уж и надо играть на самую большую ставку – ну в крайнем случае играть на первенство в иерархии. Дерзкий человек, кому надоело собственное неможество, может выбрать ставку и покрупнее – играть на максимальную яркость отпечатка. Но все это, в сущности, игры «по ветру». Интереснее всего играть на «изменение течения». Правда, тут уже надо быть могом, владеть, во всяком случае, практикой из ОС.
Методология истории. И все же остается кое-что необъяснимое, чему я не сразу подобрал разгадку. Подавляющее большинство людей укладывается в пределы своего крошечного хотения, да еще и с солидным запасом.
Но что самое интересное – это поразительное приспособление, придуманное для тех, кто не укладывается. Для фанатиков веры и фанатиков искусства, для пассионариев вроде какого-нибудь Карлы Маркса. Для тех, чья интенсивность воли имеет достаточно высокую пробу, для них придуман косвенный падеж – безопасный для состояния неможества способ самореализации.
Концентрация воли и желания не допускается до Основного Состояния, а рассеивается в сторону, по одному из каналов сублимации. «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». Или посвятим душевный подъем классификации бабочек. Или песню сложим – или встанем на колени перед образом, а то и послужим «благу человечества» (а на поверку все «блага» – только способы продлить пребывание в неможестве), – вот и выдохся прекрасный порыв.
Отсюда ясно, что главный вопрос методологии истории – не вопрос «как?», и не вопрос «почему?», а вопрос «кто?» Кто и зачем отвадил человечество от резервуара прямой энергетики сознания? Кто подобрал посильную головоломку для каждого и иллюзию на любой вкус?
Страницы истории. Историки листают эти сто раз перелистанные страницы, чтобы уточнить годы жизни какого-нибудь султана или чтобы пересмотреть роль монетарной системы в упадке Венецианской республики. В истории столько всего произошло, что найдутся факты для подкрепления любой теории. Однако все теории основаны на предположении, что человек в истории, как и в повседневности, действует на основании единственного знакомого ему принципа – принципа «не могу». Но если знать и о существовании другого, противоположного принципа, тем более если его реализовать, открывается угол зрения с иными очертаниями возможного и невозможного. В частности, законы всеобщего неможества перестают казаться убедительными, хотя бы потому, что результат, для объяснения которого они придуманы, проще и надежнее может быть объяснен другим путем.
Достаточно допустить, что Основное Состояние уже реализовывалось в ходе истории – иногда и отдельными индивидами. Короче говоря, история представляется мне следующим образом.
Вначале было... Пусть себе даже и слово, если так назвать то, что всколыхнуло инерцию бытия. Во всяком случае, в том мире, который застал человек, это «что-то» уже не звучало. Но отзвуки, отголоски еще доносились. Скажем так, эхо творящего слова еще раскатывалось повсюду. Человек застал бытие, когда оно еще не успокоилось, не улеглось в рамки причинности и иногда лучше поддавалось заклинанию, чем физическому детерминизму.
Перед человеком лежало как бы два пути: 1) попытаться расслышать и повторить вещее слово и 2) узнать из контекста готового мира, каким был тот импульс, благодаря которому мир стал таким, каким он стал.
Девиз первого пути – «могу». Девиз второго – «знаю». И вот, стало быть, если и есть в истории загадка, то она такова: почему человечество избрало второй путь, почему победил не «ОС», а «ЛОГос»?
