Напряжение (СИ) - Ильин Владимир Алексеевич (электронные книги без регистрации TXT) 📗
— И что получается?
— Безысходность, — тоскливо вздохнул мой учитель. — В общем, закрывай тетрадь и переворачивай. Видишь столбики?
— Ага, — я уставился на ровные строчки цифр с тем же знаком.
— Выучишь к следующему разу. Заодно поймешь, что такое умножение. — Засобирался Семен.
— Два умножить на семь равно четырнадцать. — Прочитал я строчку. — А это точная информация?
— Абсолютно. Все, что тут написано — полная правда.
— Хм, — я приписал в конец колонки 'Максим = Император'. Теперь этой таблице можно верить.
— Завтра зайду, — помахал рукой Семен.
Дядька вернулся ближе к ночи, явно вернулся из большого города — на это указывали запахи одежды, пыль на ботинках.
— Присядь, — указал на место за столом и разлил чай по кружкам.
Извиняться будет?
— Я продолжаю поиски твоих родных, — начал он, выуживая из кармана пачку настоящих вафель. — Пока удается плохо, — признался он, присаживаясь напротив.
— Совсем плохо? — Приуныл я, придвинул к себе пачку, и, не заметив запрещающего взгляда и жеста, великодушно забыл про утреннюю обиду.
— Через роддом ни одной зацепки. Через Силу Крови тоже мало успехов. Разве что у одного японского рода вроде что?то похожее, но ты, — оглядел он меня с головы до ног, — совсем не похож.
Я перестал растягивать уголки глаз в стороны и ссутулился.
— Как я уже сказал, поиски я продолжаю. Но делать это в стенах интерната очень сложно, долго пропадать в городе я не могу.
Дядька помялся некоторое время, даже поднес чашку к губам, но поставил ее назад.
— А еще находиться мне здесь опасно, — признался он. — Помнишь, я говорил тебе, что нельзя показывать виду, что мы что?то знаем?
— Да, — кивнул в ответ.
— У мужчин, взрослых я имею ввиду, мозгам иногда не получается обмануть тело. В общем, мне каждый раз сложнее вести себя так же, как раньше. — Дядя Коля отвернулся к окну.
— Вы уйдете? — С грустью произнес я, осознав к чему ведет сторож.
— Через несколько месяцев. — Подтвердил он мое предположение. — Я начал процедуру усыновления Семена. После конца учебного года мы уйдем оба.
— А я?! — Обиженно вздернул я подбородок.
— Тебя я не могу усыновить, — извиняясь, понурил он голову. — Я же говорил, тебя вроде как и не существует. Так бы — обязательно.
— А Семена почему? — Проглатывая обиду, шмыгнул я.
— После девятого класса интерната его никуда не возьмут. Интернатским стараются отказывать. Ему надо учиться в хорошей школе, не здесь. — Сухо отламывал фразы дядька. — Я переведу его в другую школу, у меня хватит для этого возможностей. Ты ведь желаешь Семену добра?
— Да.
— Тем более, что я тебе не сильно хороший помощник, — помахал он клюкой в воздухе. — С каждым годом ходить все сложнее. А Семен молодой и умный, ему легче. Он станет взрослым раньше тебя и сможет опекать, передавать посылки, сахар. Тайком.
— Получается, Семен мне не из?за книжки помогает? — уставил я в пол и ковырял носком кед крашенные доски.
— Да, это я с ним поговорил. — Признался сосед. — И он согласен и насчет школы, и дальше…
— Вот так вот поверил и согласился? — Недоверчиво приподнял я бровь. Если вспомнить все байки и сказки про людоеда — сторожа…
— Он взрослее, чем кажется. Есть такие скучные взрослые слова, как конкурс на поступление, блат, льготы. Ты не знаешь их значений, а Семен уже начал о первой из них задумываться. Без второй вещи Семен не сможет поступить в университет. С третьей сможет — но ее смогу дать ему только я, отец — одиночка инвалид.
— А? — не понимая, переспросил я.
— Он сможет учиться в хорошем университете, если я его усыновлю, — расшифровал дядя Коля. — Поэтому согласился.
— Понятно… А он знает про меня?
— Нет, — коротко качнул сторож головой. — И ты не говори. Меньше знаешь — крепче спишь.
— Это если я всю физику выучу — вообще спать не буду?!
— Это поговорка, — отмахнулся дядька. — Не знает — переживать не будет. И выдасть тебя не сможет.
— Он не станет, — убежденно произнес я.
— Я тоже так думаю, но давай не рисковать.
Сторож некоторое время молчал, разглядывая поверхность стола и размазывая капельки воды пальцем. Показалось — решал, говорить мне что?то или умолчать.
— А еще, когда придет время вытаскивать тебя отсюда, мне лучше быть давным — давно уволенным. — Все?таки сказал он. — Знаешь, что такое месть?
— Ага. Это то, что Машк сделал с вашими тапками, — согласно качнул я головой.
— Ну вот. Что — о?
Я бы пояснил, но в этот момент срочно доедал остатки вафель. Интуиция!
Три следующих месяцев прошли, как ванильная тянучка — и вроде не торопишься, прислушиваясь и наслаждаясь, но вот — и нет ее, кончилась вся.
Все это время дядька носился по городу и интернату, меняя красивые фигурные бутыли с коричневой водой на серые справки и довольные улыбки преподавателей, Семен почти ночевал у нас в комнате, устало вглядываясь в десяток книг с цифрой восемь на обложке. А я, лежа на постели, медленно нагревал свой браслет, доводя до алого цвета, и остужал вновь — если окружить руки даром, оказалось совсем даже не горячо.
Пока за этим делом меня не поймал дядька.
— Комнату спалишь, — почему?то совсем не зло сказал он, изучая раскаленный до темно — красного обод в моей руке.
— Не, — глянул я в его сторону и перевел взгляд обратно, убедившись, что запрещать пока ничего не будут.
— И что ты… чувствуешь? — С осторожностью в голосе спросил он, присаживаясь на край постели.
— Любопытно просто, — пожал я плечами, разглаживая металл пальцами.
— Любопытство — это хорошо, — одобрительно улыбнулся дядька. — Вот если бы скука — тогда совсем плохо. Даже хуже злости.
— Почему? — Надел я браслет на запястье, давая ему остыть на руке, и присел, развернувшись в его сторону.
— Дар управляется эмоциями. Нас учили через злость, для рядовых отлично подходит. Там думать не надо, вызвать в себе легко — знай, ненавидь противника или препятствие. Когда меня повысили, я злился на начальство, на погоду, иногда камешек в ботинок подкладывал. А когда поумнел — злился на жизнь. — Пустился дядька в воспоминания.
Я хоть и не все понимал, но не переспрашивал — интересно ведь. А слова потом пойму.
— Злость мешает думать. На старших офицеров учат иначе, через гордость, верность, честь. Это очень сильные эмоции, большая сила ими удерживается и управляется. Такие спокойно могли держать частную армию даже в одиночку, сутками. Бывали, правда, осечки, когда вместо гордости дар офицера управлялся тщеславием. И ведь не сразу такое прознаешь — задачи?то офицер выполняет, а когда выясняется, что ради медальки он целый отряд отличных ребят в землю уложил, тогда уже поздно…
— А почему скука — это плохо? — Когда пауза затянулась, решил все таки я спросить.
— Представь такого монстра, — вкрадчиво начал он, — который сжигает человека, потому что ему скучно. Он рушит дома, потому что скучно. Страшно?
— Н — но человек ведь не обязательно будет… делать это все?
— Дар влияет на мозги. — Постучал сторож пальцем по виску. — Поэтому, кстати, слово аристократа нерушимо. Они воспитываются через честь рода, для них немыслимо переступить через слово, это часть их души. А если в душе человека — скука, то вся его жизнь превратится в постоянные поиски новых впечатлений. Самые доступные из них, при наличии силы и власти — война, страдания других людей. Он не сможет ничего создавать — потому что это долго и скучно… Поэтому я… испугался, когда тебя увидел сегодня, — завершил он.
— А любопытство и дар — они дружат? — Стало мне любопытно.
— Хм, — почесал он затылок, — Не знаю даже. Вроде ничего страшного вспомнить не могу. У Целителей — сострадание и любовь, — еле слышно начал перебирать он. — У Палачей — голод…
— А у ученых?
— У ученых, чтобы ты знал, гордыня чаще всего. — Почему?то подмигнул он. — Там ведь деньги выбивать надо, на исследования, а для этого характер надо — ого — го! На одном любопытстве далеко не уйдешь. Даже клановые ученые, вот у кого денег точно хватает, те тоже на Чести и Долге. Все ради Рода, все во славу Клана! Так что про любопытство сам узнавай… да ты и узнаешь — дар заставит.
