Время зверей (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович (мир бесплатных книг TXT) 📗
Ну вот чем этот патлатый опасен?! Он опасен только тараканам, какого черта его-то держать в СИЗО, отнимать место у тех, кто на самом деле тут должен быть? Вот такие, как Костыль и его «торпеды»!
— Смотрящий! — я и сам не поверил, услышав свой голос. Ну какого черта мне надо?
— Чего тебе…Самурай!? — Костыль не сразу оглянулся, посмотрел на меня с неприязнью и вызовом — Хочешь вписаться за крысу? Кто впишется за крысу — сам крыса!
— Придержи метлу, Костыль! — я спрыгнул с нар, и подошел к столу, за которым сидел смотрящий — Ты уверен, что он виноват?
— Если бы не был уверен — не говорил бы! Его пацаны накрыли, он скрысил у Михея банку тушенки! Так что не лезь куда не надо! Не твое это дело!
— Я не брал! Он нарочно! Михей — нарочно! — захлебнулся криком бледный, как мел парнишка — Я ему носки не отдал и майку! Он требовал! И передачу требовал! Я не отдал! Вот он и устроил мне подлянку!
— Чо ты брешешь, козлина?! Ты чо туфту гонишь?! Какие нахрен носки?! Мне западло от тебя, петуха, что-то брать! Слышь, братва, порожняк он гонит! Фуфло! И Джем видал, как он у меня в сидоре лазил, и Сергунь! Видали, пацаны?
— Видали! Внатури, видали! — загундосили два вихлястых лысых парня, на лицах которых интеллект не оставил совершенно никакого следа. Впрочем — как и на лице Михея — корявого мужичка лет тридцати с бегающими глазками, которого лучше не встречать темной ночью в подворотне. Типичный «бродяга по жизни», «социально близкий», как таких называли в тридцать седьмом году. Поколения предков-алкоголиков создали такой вот тип человека, для которого камера СИЗО как дом родной, который лишен любых моральных устоев, и для которого существует только один жизненный закон: «Ты сдохни сегодня, ну а я — завтра».
— Смотрящий, я предлагаю устроить расследование — правда он брал банку, или это навет на него. Я тебе уже говорил, что могу определить — врет человек, или нет.
— Ты чо, все от своих ментовских привычек не можешь отстать? — Костыль криво усмехнулся — Да какая тебе вера?! Ты мент! Мусор! Мусорам верить нельзя!
— Ты что, боишься, Костыль? — я тоже криво, максимально мерзко ухмыльнулся — Боишься, что твои дружки на самом деле на парня напраслину возвели? Оболгали его? А если я сделаю так, что виновный сознается, сам скажет, что виноват? Тогда поверишь? И еще — а скакой стати Михей назвал парня петухом? Что, парнишка на самом деле опущенный?
— Нет. Не петух. Но это его дело — спросить за базар. Ты-то какого за него впрягаешься? Сейчас он должен ответить — за себя! Вот ответит — пусть потом и спросит за петуха. А не спросит — значит, петух и есть.
— Ты не ответил, смотрящий. Если виновный сам скажет, что он виноват, поверишь? Что тогда сделаешь, по закону?
— Крыса — должен быть наказан. Если Михей погнал на Жирдяя по беспределу — он сам крыса. Только это все фуфло! Жирдяй — крыса!
— Еще раз спрошу — ты позволяешь учинить расследование? Ты поверишь, если виновный сам признается?
— Если сам признается — поверю! И накажу виноватого! — Костыль побагровел, и было видно — он едва сдерживается, чтобы не взорваться.
— Все слышали? — повысил голос я — все в хате слышали? Костыль разрешил учинить расследование, узнать, кто крыса!
— Слышали! Слышали! — загудела замершая от предвкушения спектакля камера. Я просто-таки чувствовал жадный, злобный интерес этих людей, лишенных развлечений, радостных тем фактом, что беда случится не с ним, а с кем-то иным. Им было хорошо! Они были едва ли не счастливы! Театр! Большой и малый…
— Отпустите его! Парень, иди сюда!
Я сел на скамью возле стола, парень подошел, хлюпая носом. Глаз у него подбит и фингал уже налитивается синевой, из ноздри струйка подсохшей крови до самого подбородка, ухо красное и распухло. Досталось ему.
— Дай руку!
Парнишка не колеблясь протянул руку. Ладонь его была сухой и горячей, как у больного. Я посмотрел ему в глаза — них билось, металось отчаянье, густое, безнадежное, жуткое. Похоже, что он уже не верил в избавление.
Сосредоточился, и…
Когда вынырнул из забытья — похоже, прошло всего секунда, или две — выражение лица Костыля не успело смениться — все такое же скучное, вялое. Или он всегда такой скучный и вялый?
— Он не виноват — бесцветным голосом сказал я — Михей, иди сюда.
— Да не пойду я, внатури! Чо вы этого мусорского слушаете?! Мусорам верить нельзя!
— Хорошо! — пожал я плечами — После с тобой поговорим. Эй, ты…как там тебя? Джем? Джем, иди сюда. Иди сюда, я сказал!
— Да чо, внатури, он оборзел! — истерично крикнул Михей, оглядываясь по сторонам — Не ходи, Джем!
— Джем, подошел! Быстро!
Это уже Костыль, и я вижу, что у него явно возник интерес, и…вроде как понимание.
Джем — лысый парень небольшого роста, подошел ко мне и боязливо, несмело протянул руку. Я посмотрел ему в глаза, увидел страх, и негромко сказал:
— Если ты соврал — скажи прямо сейчас. Если тебя Михей заставил. Костыль, ты ведь простишь ему косяк, если его старший заставил? Не будешь сильно наказывать?
Костыль взглянул на меня, глаза его чуть прищурились — похоже, ему было приятно, что я обращался к нему по каждому вопросу, ждал его решения.
Джема буквально перекосило. Он отдернул руку, не коснувшись моей, и обращаясь к Костылю, упавшим голосом сказал:
— Костыль, внатури…Михей сказал, что гвоздь мне в ухо загонит, если я за него не впишусь! Потому что братан должен за братана мазу тянуть, а этот лох педальный должен ответить! Чтобы на черную масть не тянул!
— Так ты видел, как Жирдяй крысятничал?
— Мой косяк, Костыль! Не наказывай! Михей! Заставил сказать! Не видел я!
— Так… — Костыль важно поднялся, прошелся вдоль стола — Сергуня, ну-ка, давай! Толкуй! Так все было, или нет? Видел Жирдяя, как он крысятничал?
— Михей мне сказал, что правильно будет лоха опустить… — Сергуня наклонил голову и не смотрел на Костыля — Не видел я, внатури…косяк мой!
— Вот как… — Костыль замер, глядя на Михея, сидевшего на нарах — Михей, и что такое, внатури? Ты пошел по беспределу? Ты на правильного пацана хотел навесить крысятничество? Ты назвал его петухом? Михей, внатури…а ведь петух — это ты! Ты петух, Михей! И мы сейчас это поправим!
Михей вдруг сорвался с места, бросился к дверям камеры и начал бить в нее пяткой. Стальная дверь загромыхала так, что этот грохот наверное было слышно и за стенами СИЗО. Насколько помню, это называется «выламываться из хаты».
Дверь открылась быстро, будто цирик стоял и ждал, когда кто-то начнет ломиться наружу. Михея вытащили, и дверь снова закрылась. И тишина! «И мертвые с косами стоять!»
— Вот оно как… — Костыль опустился на скамью, исподлобья взглянул на потупивших взгляд двух придурков — Косяки за вами, пацаны! Серьезные косяки! Придется отрабатывать! Заглаживать, так сказать, вину! В общак дать, пацану, которого вы обидели — тоже надо что-то дать!
— Не надо мне ничего! Пусть только не суются ко мне! — торопливо пробормотал Жирдяй.
— Не надо, так не надо! — легко согласился Костыль — Тогда твою долю мы в общак забираем! И все, что у Михея — тоже в общак. Потом с вами решим — сколько чего вы должны. Насчет Михея — теперь ему трындец. По дороге маляву прогоним — старшим объявим за Михея. Пусть они за него решают. А тебе, Самурай, от общества благодарность. Если бы не ты— мы бы косяк упороли. Ты на долю от имущества Михея претендуешь?
— Нет. Мне бы пожрать нормально, а то на баланде скоро ноги протяну.
— Не вопрос! Щас чифирА заварим! Будешь чифир пить?
— Почему бы и нет? — не думая, ответил я — Хорошее дело.
Чифир я не любил. Пробовал, но он на меня особо не действует. Ощущение странное — вроде и не пьянит, но как-то…волнует, что ли. Тело возбужденно зудит, сердце стучит — не знаю, что хорошего в чифире и почему его так любят уголовники. Но тут дело в другом — питие чифира уголовниками наверное сродни чайной церемонии у японцев. Это не просто попивание чайка, это церемония! Чифир готовят в одной плошке, типа в большой кружке, и эта кружка обходит всех, кто участвует в «церемонии», отпивают по очереди, по глотку. Так проверяют человека — предлагают со всеми вместе пить чифир, и не дай бог, он окажется чушканом, или петухом — «зашкварит» всех остальных, тогда его сразу убьют, и не просто убьют, а как можно страшнее. Перед тем, как пить со всеми из одной посуды, он обязательно должен «объявить» свою масть. Кстати, слегка удивило, что уголовники чифирят с бывшим ментом. Впрочем — все в этом мире меняется, все течет, все изменяется.