Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Превращайся, — рявкнул Матеуш и на всякий случай за кресло отступил, чтобы к двери поближе.
Нет, он вовсе не был расистом.
Его оборотни в клан приняли, почетным членом, с правом носит клетчатый плед и гольфы… и гномы одарили Серебряным Кайлом, а к эльфам он и вовсе испытывал чувство, которое с некоторою натяжкой можно было бы назвать благоговением.
Но это оборотни, гномы и эльфы, а не…
Девица вздохнула и, повесив шаль на спинку кресла, обернулась…
— Вот оно как, — сдавленно произнес Его Величество, тоже к двери отступая.
Королева осталась на месте.
Только флакончик все же выронила, и старший актор его поднял, протянул с любезным поклоном… следовало сказать, что без крыльев и чешуи выглядел он обычным человеком, разве что хвостатым.
— Прошу прощения, Ваше Величество, за мой внешний вид, — он говорил, не спуская с королевы взгляда, под которым Ее Величество вдруг зарозовелась. — Признаться, я не рассчитывал на подобную встречу…
— И мы тоже, — мрачно произнес король.
Нет, на романы супруги он смотрел сквозь пальцы, понимая, что женщина она не старая, чувственная и долг перед государством исполнившая. Но по молчаливому соглашению, запретным страстям Каролина предавалась вне дворцовых стен, и до сего дня не позволяла себе столь откровенного проявления эмоций.
Впрочем, сумей король заглянуть в мысли супруги, он, верно, успокоился бы. Сердце Ее Величества давно уже было отдано князю Вяземскому, пусть не особо молодому и не отличавшемуся красотой, однако же сумевшему увидеть в ней женщину и эту женщину оценить. Себастьян же вызывал у Каролины смешанные чувства. С одной стороны, он был, несомненно, хорош собой и притягателен, и древняя кровь Каролины откликалась на почти животную эту притягательность, с другой…
Ее Величество вспомнили вдруг те статьи из «Охальника».
И снимки.
И собственное, как ныне казалось, чересчур благожелательное отношение к людям… подобного толка. Нет, флакончик она приняла, мысленно кляня себя, что не поддержала инициативу супруга, ту, которая с плахой… или на худой конец, с ссылкой…
— Матеуш, — выдохнула она с упреком. — Я понимаю, что тебе скучно во дворце… но не до такой же степени!
Подумалось, что вариант с изнасилованием, еще недавно представлявшийся ей ужасным и губительным для Матеушевой репутации, не столь и плох… нет, конечно, времена ныне вольные, премного демократичные, но… не поймут.
Узнай кто…
Догадайся…
Слухи и…
— Матушка! Вы, кажется, про меня плохо подумали, — Матеуш вновь покраснел, на сей раз неравномерно, щеки его обрели особый пурпурный оттенок, весьма, надо полагать, сочетавшийся по цвету с королевскою мантией, губы и лоб сделались белы. А на носу появилась россыпь серых пятнышек.
— Конечно, нет, дорогой! — с притворной бодростью воскликнула королева. — Я всегда думаю о тебе только хорошо!
— А сейчас — плохо!
— Тихо, — Его Величеству не понадобилось повышать голос, чтобы в кабинете наступила гробовая тишина.
Матеуш подумал, что после нынешней истории его, вполне вероятно, все же отправят к волкодлакам политические связи налаживать…
Каролина мысленно набросала проект, каковой, пусть несколько и отступал от эуропейских тенденций ко всеобщему равенству и толерантности, но соответствовал ее собственным воззрениям, в последние четверть часа претерпевшим довольно-таки резкие перемены…
Себастьян потрогал шею, пытаясь прикинуть, что ему грозит за попытку совращения наследника престола… он очень сомневался, что Его Величество станут вникать в детали, разбираясь, кто и кого совращал…
— Рассказывай, — велел король, который просто получал удовольствие. Все же дворцовой жизни с интригами ее, постоянными, но весьма однообразными, не хватало событий по-настоящему ярких.
И ненаследный князь, поддерживая рукой сползающее платье, заговорил…
Тот, который жил в Богуславе, точнее уже стал самой Богуславой с молчаливого ее согласия, снова злился. И более не давал себе труда скрывать эту злость. Он выплескивал ее на Богуславу горстями, и она кричала… правда, криков не слышали.
А он смеялся.
Ее боль его успокаивала. Он пил ее, и когда выпивал до донышка, позволял Богуславе минуту отдыха. Наверное, он мог бы вовсе убить ее, наверное, он даже хотел убить ее, но ему не позволяли.
Пока.
А что будет потом?
Ничего.
Пустота.
И выеденное изнутри тело, будто яблоко червяком. Она не хотела, чтобы так… она не ведала, что творит… и наверное, он мог бы и дальше держать ее в неведении, но он отчаянно нуждался в ее страхе.
И Богуслава послушно боялась.
— Прекрати, — сказал кто-то…
…сказала…
Богуслава точно помнит, что это женщина… подруга Агнешки…
…и Агнешка, выходит, нашла-таки способ от Богуславы избавиться…
…сама виновата. Так скажут после, когда узнают, кем Богуслава стала. И от осознания справедливости этих слов, а еще собственной беспомощности, она плакала.
Тихонечко.
— Если ты ее сожрешь, тебя увидят, — продолжала увещевать та, которой тварь боялась.
Именно страх и осадил ее.
— Правильно, девочка, — теперь она глядела в глаза Богуславы, сразу из всех зеркал, за которыми прятались сонмы проклятых душ. — Именно страх всех и держит… не переживай. Осталось уже недолго. Скоро ты получишь свободу…
От ее смеха зеркала покрылись мельчайшими трещинами. И души забеспокоились. Они, бесплотные, бились о невидимую преграду, расшибая туманные крылья…
— Скоро…
— Что ты сказала? — Ядзита села рядом и взяла Богуславу за руки. Это прикосновение опалило. И тварь, которая недавно успокоилась, вновь ожила.
— Отпусти!
— Нет, — Ядзита улыбалась. — Давай с тобой посидим… поговорим… о вышивке? Тебе нравится вышивать? Нет? Я вот раньше тоже не любила… а потом как-то… когда заняться нечем.
Тварь шипела.
Она видела выпуклые прозрачные какие-то глаза Ядзиты, чуяла запах ее, сладкий аромат человеческого тела, тепло, от него исходившее, такое близкое, манящее.
И это тепло сводило тварь с ума.
Ей хотелось добраться.
Забрать.
Впиться в неестественно белые удивительной мягкости руки, и глотать горячую сладкую кровь… желание твари было омерзительно.
И притягательно.
И сама Богуслава уже сглатывала слюну, не умея устоять перед чужим, но таким близким и понятным желанием.
— Некоторым вот бисер больше нравится, — Ядзита заставила Богуславу раскрыть ладони, и та удивилась тому, что на нежной коже отпечатались следы от ногтей.
А Ядзита словно и не увидела. Касалась рук нежно, осторожно.
— И конечно, я видела бисерные вышивки, красота неимоверная… а еще лентами можно… у меня матушка великолепно лентами вышивала, дома еще остались, наверное… я же все больше крестиком. А здесь главное — приличную схему иметь… без схемы — сущая ерунда получается.
Тварь слушала.
Очарованная запахом, близостью жертвы, глазами ее, в которых отражалась она… и Богуслава видела это отражение.
Тело-шар и многочисленные членистые конечности, поросшие редкими волосками. Волоски шевелились, и Богуслава знала, что ими тварь видит.
Слышит.
Чует.
— Еще, конечно, важно, чтобы канва приличная была… и нитки. Ты не представляешь, до чего сложно достать хорошие нитки! — Ядзита не моргала.
А пальцы шевелились, сплетая шелковую сеть…
…и наверное, будь тварь чуть поглупей, все бы получилось.
В последнее мгновенье, когда сеть была готова, тварь отпрянула, вытолкнув перед собой Богуславу. И шелковое плетение соскользнуло с волос.
— Что за гадость? — Богуслава отбросила его.
Попыталось.
Сеть липла к пальцам и их же опаляла.
— Убери! — взвизгнула Богуслава.
Ядзита молча сняла нити и спрятала в широкий рукав.
— Тебе нужна помощь, — она сказала это, глядя мимо Богуславы. — Попроси… пока еще от тебя хоть что-то осталось.
Тварь рычала.
