Тьма надвигается - Тертлдав Гарри Норман (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
– Это называется сношением с врагом, – запротестовал Траку.
– Это называется сводить концы с концами, – ответила Лайцина. – Альгарвейцы захватили нашу страну. Так что же нам теперь, с голоду помирать? Вот глупость. По нынешним временам и без того можно с голоду помереть.
Аушра мяукнула, напоминая отцу, что за мясо, скорей всего, пошло в похлебку. Отец мрачно глянул на нее. Талсу уткнулся носом в миску, чтобы Траку не заметил его ухмылки.
– Ха! – воскликнул портной. – Как я могу утверждать одно, когда вся семья талдычит мне другое? Позорный нынче день для Елгавы, вот что я вам скажу.
– Верно. Позорный день для Елгавы, – повторил Талсу. – Только в последнее время у нас было слишком много позорных дней, и не все по вине альгарвейцев. Не веришь мне, отец, так спроси любого, кто служил в армии и сумел возвратиться домой.
Он ожидал, что спор разгорится с новой силой, но отец только глянул на него с отвращением.
– Если бы мы все делали, как положено, мы бы победили. А раз мы проиграли, что-то здесь нечисто!
На этом Траку успокоился и доел похлебку с хлебом, не говоря больше ни единого слова, да и потом ограничился безобидными темами вроде непривычных холодов. Талсу заключил, что победа осталась за ним. До того, как он побывал в армии, такое случалось нечасто.
На следующее утро, позавтракав куском хлеба с кунжутным маслом и кружкой пива почти столь же скверного, какое давали солдатам короля Доналиту, молодой человек отправился поискать поденной работы. За ночь альгарвейцы расклеили на заборах и стенах по всей Скрунде новые плакаты с носатым профилем Майнардо, весьма походившего на своего брата Мезенцио, и подписью «КОРОЛЬ ДЛЯ ПРОСТОГО ЛЮДА».
Прочитав этот лозунг, Талсу кивнул про себя. С точки зрения рыжиков это был не худший подход. Молодой человек прекрасно знал, как много простого люда презирало и дворянство Елгавы, и то, как благородные с полного согласия короля Доналиту правили страной и потеряли ее.
Мимо него прошла пара городских кумушек.
– Этот был бы неплох, – заметила одна, глядя на плакат, – когда бы не был рыжиком.
– Правда твоя, – согласилась другая.
И, вынеся мимоходом убийственный приговор, они обогнали Талсу, направляясь по каким-то своим делам.
Молодой человек завернул за угол, направляясь к базарной площади. Перед очередным плакатом собралось с полдюжины зевак.
– Когда мы проклинали короля Доналиту, – говорил опиравшийся на трость мужчина чуть постарше отца Талсу, – нас бросали в темницы. Кто из вас думает, что если мы помянем недобрым словом вонючего сукина сына, которого рыжики нам посадили на шею, то не окажемся там же?
Не откликнулся никто.
– Голову прозакладываю, – поддержала бабка с полной корзиной зеленых и желтых кабачков, – что у альгарвейцев темницы пострашней наших будут.
С ней тоже никто не спорил. Как и все зеваки, Талсу пребывал в твердом убеждении, что, как бы ни были жестоки допросчики короля Доналиту, рыжики без труда заткнут их за пояс.
На базарной площади какой-то крестьянин сгружал с высокой телеги огромные желтые сырные головы.
– Пособить? – окликнул его Талсу.
– Одну себе, небось, попросишь, ежели соглашусь? – промолвил крестьянин, уперев руки в бока.
– Или так, или деньгами, – ответил Талсу. – Честно так честно. Я же тебя не обокрасть пытаюсь, приятель, я пытаюсь на тебя поработать.
– Что ты, городской, о работе-то знаешь? – Крестьянин тряхнул головой так, что едва не слетела кожаная кепка, но затем пожал плечами. – Хочешь показать – забирайся ко мне.
– Спасибо! – бросил Талсу и взялся за дело.
Он сгрузил сырные головы на землю, уложил горкой на плетеный коврик, который крестьянин уже расстелил на мостовой, и парочку самых лучших поставил на попа, чтобы покупатели оценили качество товара.
– Ты бы табличку повесил, что ли, на телегу, – заметил он хозяину, закончив работу. – Чтобы с дальнего конца рынка видно было.
– Табличку, говоришь? – Крестьянин покачал головой. – Ох, не по нраву мне эти новомодные штучки. – Он потер подбородок. – Хотя… народ-то потянется, верно?
– Как мухи на мед, – с серьезным видом подтвердил Талсу.
– Может быть, – промолвил крестьянин наконец – немалое снисхождение с его стороны. – Выбирай сыр, городской. Заслужил. – Он покопался в кармане. – И вот. – Он сунул Талсу сребреник: елгаванской чеканки, с портретом короля Доналиту. – Это за идею. Сам говоришь: честно, так уж честно.
– Спасибо, – повторил Талсу, засовывая монетку в кошель. Сырную голову он присмотрел заранее – круглую, золотую, точно полная луна.
Когда, отнеся заработок домой, он вернулся на базар, дюжина альгарвейских солдат деятельно растаскивала сыры из-под носа у хозяина. Рыжики болтали что-то со смехом на своем щебечущем наречии. Крестьянину оставалось только взирать на это в бессильной ярости.
– Позор! – крикнул кто-то, но этим народный протест и ограничился.
С нескольких плакатов на базарную площадь взирал орлиным оком король Майнардо. Возможно, как говорилось под его портретами, посаженный альгарвейцами монарх и действовал в интересах простого народа. Но солдаты его заботились о своих и только своих интересах. Талсу это отчего-то не удивляло.
Пастух из Скарню был такой же аховый, как земледелец. Овцы Гедомину словно чувствовали его неопытность и пытались разбрестись куда бойчей, нежели в присутствии старика – в этом, во всяком случае, был убежден бывший капитан.
– Вернись, ты, тварь! – рявкнул он на годовалого ягненка.
Поскольку барашек сделал вид, что не слышит, пришлось бежать за ним и цепляться за шею крючковатым посохом. Барашек гневно заблеял. Скарню было наплевать на задетые чувства скотины. Он не хотел, чтобы маленькая отара разбрелась, и добился своего.
По краю луга проскакали двое альгарвейцев на единорогах. Один помахал Скарню рукой, и пастух поднял посох в ответ. Рыжики не остановились. Они воспринимали Скарню и Рауну как часть пейзажа. Двое валмиерских солдат – ныне двое батраков – работали на Гедомину с той поры, как рыжики заняли округу, и никто до сих пор не пытался намекнуть альгарвейцам, что Скарню и Рауну появились в здешних местах вместе с самими захватчиками. Если им повезет, никто и не попытается.
Хромая, из лесу вышел Гедомину.
– Вроде ни одной не потерял, – заметил он, бросив взгляд на стадо. – Вот и славно.
– Могло быть хуже, – промолвил Скарню, и крестьянин кивнул.
В последнее время маркиз взял за обыкновение изъясняться недомолвками, подражая манере окружающих, и это помогало ему вписаться в деревенскую жизнь куда лучше, чем робкие попытки изобразить крестьянский говор. Когда он попробовал изъясниться на здешний манер, то поначалу переборщил так, что стал больше похож на скверного актера, нежели на урожденного земледельца. Местный говор, как приправы, был полезней в малых дозах, нежели отсыпанный щедрой рукой.
– Пошли перекусим, – предложил Гедомину: очередная недомолвка. – Потом повеселимся немного. – Снова недомолвка – впрочем, несколько иного рода.
Вместе Скарню и Гедомину загнали овец обратно в загон, где те ночевали. Гедомину со своей палкой добился в этом деле больших успехов, чем Скарню с крючковатым посохом, но трудностей особенных не было – скотина шла охотно, зная, что ее ждет зерно в яслях, более сытное, чем пожухлая луговая трава.
Рауну сидел на крыше амбара, приколачивая дранку: после недавнего дождя оказалось, что крыша течет. С плотницким инструментом ветеран управлялся лучше, нежели с мотыгой в поле или со скотиной.
– Спускайся, – окликнул его Гедомину, пока Скарню, загнав последнюю овцу, запирал ворота. – Спускайся, отужинаем, а потом пойдем повеселимся. – Он усмехнулся. – Посмотрим, весело ли станет рыжикам.
– Надеюсь, что не очень, – промолвил Рауну, слезая с крыши. Молоток и гвозди он унес в амбар.
– Я бы не прочь перекусить немного, – кивнул он, выходя.
Искусство недомолвок он тоже освоил в два счета, хотя в прежней сержантской жизни оно вряд ли ему бывало необходимо.
